Могикане Парижа

– Не будем больше толковать и поцелуемся, – сказал Камилл, исполняя приказание.

– Кстати… – сказала Шант-Лиля.

– Что?.. Разве мы еще мало нацеловались? – прервал ее Камилл.

– Нет, совсем не то… Позволь мне познакомить тебя с моим ближайшим другом, мадемуазель Пакереттой, графиней де Батуар. Я думаю, совершенно излишне объяснять тебе, что имя ее Пакеретта, а графиня де Батуар…

– Ее титул… Разумеется! Но как ее фамилия?

– Попросту ее зовут Коломбье, – ответила красавица прачка.

– Прибавь, что так называют ее губки, так как любовный шепот не выходит никогда из уст более розовых и свежих.

Щеки Пакеретты мгновенно покраснели, и она собиралась уже опустить глаза, когда княгиня заставила ее устремить их на Камилла, представляя его своей первой фрейлине.

– Господин Камилл де Розан, американский дворянин, – сказала Шант-Лиля. – У него миллионы на Антильских островах и, как ты, наверно, уже успела заметить, полные карманы шутих.

Княгиня де Ванвр называла шутихами остроты, которыми Камилл имел обыкновение пересыпать свой разговор.

– Сознайтесь по совести, куда вы ехали? – спросил Камилл.

– Ведь я тебе сказала! – недовольно воскликнула княгиня. – Мы разыскиваем тебя. Не правда ли, Пакеретта?

– Разумеется, мы ни за чем другим и не ехали, – ответила графиня.

– Как же случилось, – спросил Камилл, – что сегодня вторник, и вы не в вашем водяном замке, пре лестные наяды? Уж не высушило ли по неосторожности солнце ваш замок?

– У нас пересохло во рту, милостивый государь, – ответила Шант-Лиля, щелкая языком. – Если вы действительно такой любезный кавалер, как говорят, вы сей час же отыщете нам уголок, где бы мы могли съесть молока и выпить хлеба…

– Княгиня! – воскликнул Камилл.

– Хорошо! Я сказала обратное тому, что следовало сказать, но я до того устала, что потеряла способность рассуждать.

– Бегу на розыски! – воскликнул Камилл, отправляясь в путь.

Но Шант-Лиля удержала его за край одежды.

– Нет, с княгиней де Ванвр так не поступают, господин Рюжьери! – крикнула она.

– В чем дело, царица моего сердца?

– Она боится, что вы не вернетесь, – ответила Пакеретта, – а нам ведь очень хочется пить.

– Ты сказала правду, Пакеретта, – заметила Шант-Лиля, продолжая держать Камилла за платье.

– Я, княгиня? – воскликнул молодой человек. – Я брошу тебя, я убегу, когда ты посылаешь меня за едой? С кем жила ты с тех пор, как мы расстались, моя милая? Как! Шесть недель разлуки изменили тебя до того, что ты не веришь более в честность де Розана, американского дворянина? Я не узнаю тебя, царица души моей, мне подменили мою Шант-Лиля!

И Камилл поднял в отчаянии руки к небу.

– Ну хорошо, ступай вперед! – сказала она, выпуская из рук фалды сюртука. – Впрочем, нет, – прибавила она, спохватившись. – Было бы жестоко заставить тебя прогуляться два раза по такой жаре, отправимся на розыски вместе. Только постарайся найти моего осла: не знаю, куда он девался, пока мы тут разговаривали. Я дала слово хозяину беречь его.

Осел, действительно, исчез. Напрасно смотрели они на луга, бывшие по обеим сторонам дороги: нигде не было его видно. После продолжительных розысков его наконец, нашли: он улегся в овраге и спал там в тени. Его разбуди ли, и он с покорностью, на которую не все люди способны, подставил княгине свою спину, графиня де Батуар уступила своего осла Камиллу, а сама села вместе с Шант-Лиля. Тогда веселый караван двинулся в путь на розыски фермы, трактира или мельницы.

Поля огласились их смехом. Птицы, принимая их за своих братьев, не пугались их; это странствующее трио напоминало три первые воскресенья мая, это были три воплощения весны.

Камилл уже раньше спрашивал, как случилось, что во вторник обе девушки встретились на дороге из Парижа в Медон вместо того, чтобы складывать в прачечной рубашки. Шант-Лиля уступила слово Пакеретте, которая и сообщила, что в этот вторник был праздник у их хозяйки, и они отправились в путь с единственной целью – разыскать американца.

– Но отчего, – не понял Камилл, – я встретил вас именно на этой дороге, а не на другой?

– Во-первых, – ответила княгиня, – я искала тебя по всем дорогам, но мне сказали, что ты живешь в Ба-Медоне.

– Кто же сказал тебе это? – спросил Камилл.

– Все соседи!

– Ну, княгиня, – сказал Камилл, вполне овладев со бою, – соседи обманули тебя, посмеялись над тобой, моя милая.

– Не может быть!

– Так же может быть, как то, что я вижу вдали мельницу, о которой мы мечтали.

Действительно, на горизонте виднелась мельница.

– Если соседи обманули меня, что могло легко случиться, отчего же я встретила тебя именно на дороге в Медон? – спросила Шант-Лиля с легковерием, свойственным гризеткам.

Камилл пожал плечами, как бы желая сказать: «Ты не догадываешься?»

Шант-Лиля поняла это движение.

– Нет, не догадываюсь, – сказала она.

– Между тем, нет ничего проще, – ответил Камилл. – Мой нотариус живет в Медоне, и я ходил к нему за деньгами. Слышишь?

И, ударив по карманам жилета, он зазвенел золотыми, взятыми для покупок.

– Это правда, – сказала княгиня, убежденная звоном монет, – я тебе верю. Ты должен показать мне своего нотариуса… Мне хотелось бы увидать одного из них: они, говорят, очень интересны.

– Еще интереснее, чем это говорят.

Они подъезжали к мельнице, и мысли девушки приняли другое направление.

В прежнее время мельницы служили прелестной целью прогулок; там можно было достать молока, хлеба. Подобные прогулки доставляли истинное и невинное наслаждение, недоступное для высших классов общества.

Трое молодых людей, привязав своих ослов, вошли на мельницу, где им подали горячий хлеб и холодное молоко. Камилл усердно принялся за еду, тогда как княгиня, едва попробовав хлеба, воскликнула:

– О, как мы глупы, что сидим тут и едим хлеб!

– Княгиня, – прервал ее Камилл, – говори, пожалуй ста, в единственном числе.

– О! как ты глупо делаешь, что ешь хлеб!

– Браво! – воскликнул Камилл. – Это уже не шути ха, а целая ракета! Ну, скажи, почему я глуп?

– Да потому что теперь 3 часа пополудни, и мы ис портим аппетит к великолепному обеду, которым, на деюсь, нас угостит господин Камилл де Розан, американский дворянин.

– Все, чего ты только пожелаешь, княгиня; но не здесь, мои пастушки.