Могикане Парижа

Произнеся эти слова, Коломбо сделал шаг к двери.

Но Камилл загородил ему дорогу и остановил его.

– Послушай, – сказал он, – так же верно, как то, что ты мой друг, Коломбо, – и я был бы несчастен, если бы было иначе! – так же верно, как то, что я хотел бы сделать для тебя хоть половину того, что ты сделал для меня, – я говорю тебе, что я люблю, обожаю и уважаю Кармелиту и что не от меня зависело сдержать мою клятву.

Коломбо презрительно улыбнулся.

– Хорошо, я ссылаюсь на нее, – продолжал Камилл. – Поговори с ней, спроси ее. Ты ей поверишь, я думаю? Спроси ее, старался ли я когда-нибудь прельстить или соблазнить ее. Спроси ее, не были ли мы оба внезапно, невольно, по роковому несчастью увлечены таинственными силами знойной летней ночи. Спроси ее, не были ли мы, точно двое детей, обманутых своей невинностью, увлечены случаем, не отыскивая его… Ты, умеющий повелевать своими страстями, имеющий нечеловеческую силу воли, может быть, не поддался бы; но я слабый, каким ты меня знаешь, друг мой… и закрыл глаза; свет исчез предо мною!.. Разве можно сказать, что вследствие этого я стал вероломным, бесчестным человеком! Нет, потому что это так же верно, как я называюсь Камиллом де Розан: в то время, которое ты сам назначишь, Кармелита будет моей женой! Я не хотел писать тебе всего этого – ты понимаешь? – это были бы бесконечные письменные рассуждения; но теперь, когда ты приехал, от тебя зависит, как я сказал, назначить день свадьбы.

Коломбо задумался на минуту.

– Ты говоришь правду? – спросил он, пристально глядя на Камилла.

– Клянусь честью! – отвечал молодой человек, положив руку на грудь.

– Хорошо, – сказал Коломбо, – если это так, я остаюсь, потому что моим другом будет всегда честный человек. Что же касается дня свадьбы, ты должен сам ею назначить и, конечно, чем скорее, тем лучше.

– Сегодня же, Коломбо, – ты слышишь? – сегодня же я напишу моему отцу. Я буду просить его прислать мне необходимые для моего брака бумаги, и через шесть недель мы можем подать объявление.

– Положим, через два месяца, чтоб не прибегать к отсрочкам, – возразил Коломбо. – Но уверен ли ты в согласии твоего отца?

– Почему мой отец откажет в нем?

– Твой отец богат, Камилл, а Кармелита – бедна.

– Добродетель Кармелиты будет ее приданым в глазах моего отца.

– Но, если вопреки твоим желаниям, твой отец будет противиться этому браку?

– Это невозможно, любезный друг!

– Предположи это на минуту, как бы это ни казалось тебе невозможным. Что ты сделаешь?

– Мне двадцать четыре года. Я подожду полного совершеннолетия и женюсь на Кармелите, не взирая на мнение отца.

– Возмущение сына против родителей – вещь очень печальная; но еще печальнее, Камилл, обесчестить молодую девушку и не вернуть ей ее чести… Напиши письмо, напиши его, как следует почтительному сыну, но вместе с тем и положительному человеку.

– А ты остаешься? – спросил Камилл.

– Остаюсь, – отвечал Коломбо, – и буду ждать твоего письма во флигеле.

II. Другой уходит

Через четверть часа Камилл вошел во флигель, держа в руках наполовину исписанный лист бумаги.

– Уже готово? – спросил удивленный Коломбо.

– Нет, – отвечал Камилл. – Я только что начал.

Коломбо посмотрел на него с видом допрашиваю щего судьи.

– О, не спеши обвинять меня! – сказал Камилл. – При первых же строках твои возражения относительно согласия отца пришли мне на ум, и они показались мне более вероятными, чем казались прежде, и я думаю, что лучше употребить другое средство.

– Какое же?

– Поехать самому просить согласия отца.

Бретонец устремил свой ясный взгляд на Камилла.

Он выдержал взгляд своего друга, не опустив глаз.

– Ты прав, Камилл, – сказал Коломбо, – и то, что ты предполагаешь, достойно честного человека – или бессовестного бандита.

– Я надеюсь, что ты во мне не сомневаешься? – спросил Камилл.

– Нет, – отвечал Коломбо.

– Ты понимаешь, – продолжал Камилл, – что после восьми дней словесных настояний, я добьюсь от моего отца больше, чем после трех месяцев письменных неотступных просьб.

– Я думаю так же, как и ты.

– Три недели доехать туда, три недели на возвратный путь, две недели на убеждение отца. Следователь но, это будет делом двух месяцев.

– Ты сделался олицетворением логики и благоразумия, Камилл!

– Благоразумие приходит с годами, мой старый Коломбо… К несчастию…

– Что такое?

– О, это неисполнимый план…

– Что такое?

– Я не могу взять с собою Кармелиту.

– Конечно.

– С другой стороны, я не могу оставить ее здесь.

Коломбо нахмурил брови.

– Ты думаешь, что я позволю кому-нибудь оскорбить Кармелиту? – спросил он.

– Ты согласен, значит, быть около нее?

Коломбо улыбнулся.

– Право, я думал, что ты меня лучше знаешь, – сказал он.

– Ты будешь жить под одной крышей с нею?

– Без сомнения.

– Коломбо! – вскричал Камилл, – если ты сделаешь это, всей моей жизни будет недостаточно, чтобы вознаградить тебя за это доказательство дружбы!

– Неблагодарный, – пробормотал Коломбо. – Разве я не жил один с Кармелитою три месяца, прежде чем она познакомилась с тобою?

– Да, но это было прежде, чем она познакомилась со мною, как ты говоришь…

– Ты хочешь намекнуть на мою прежнюю любовь к Кармелите?

– Коломбо!

– Ты считаешь меня способным изменить клятве?

– Я считаю тебя способным прежде умереть, Коломбо! Твое величие делает меня ничтожным… В тебе – верность дворовой собаки, вместе с ее силой и преданностью. Я знаю, что ты будешь защищать Кармелиту больше, чем самого себя. Я ничего не боюсь, раз знаю, что ты здесь. Я спокойно объехал бы вокруг света, если бы это было нужно.

– В таком случае, – сказал Коломбо, – предупреди Кармелиту. Ты понимаешь, что я не могу принять твоего поручения без ее согласия… Но если она мне и откажет, ты можешь уехать так же спокойно. Я найму комнату напротив ее дома… возле ее дома, если не напротив, и она все-таки всегда будет под моей защитой. Ступай, предупреди ее; ты не можешь терять времени.

Камилл ушел, не сказав ни слова. Кармелита с трепетом приняла известие, принесенное им. Однако она ни чего не возразила, не высказала никакого сопротивления.

В плане было сделано только одно изменение – отъезд был отложен до 25 октября. Следовательно, оставалось еще десять дней, в течение которых, понятно, каждый чувствовал себя точно не на своем месте.

В этом печальном настроении наступило 25-е октября.

Было условлено, что Коломбо проводит Камилла до дилижанса, который должен был выехать из Парижа в де сять утра и проезжал по Версальской дороге в одиннадцать часов.

Бретонец не смыкал глаз целую ночь. В шесть часов он встал, ожидая пробуждения Камилла.