Могила Греты Гарбо
Шрифт:
Закончив просмотр, я перенес папки в лабораторию. Там был беспорядок: негативы, развешанные повсюду в ожидании проявки, которая никогда не наступит, обрезки, рассыпанные по полу, забытые и заброшенные — масса, представляющая собой выразительное зрелище. По всей комнате валялись склянки и бутылки, в которых я хранил необходимые для работы жидкости (бензин, различные растворы). Я смешал их все и начал заботливо выливать
Каждому своя слава, и я решил, что моя будет грандиозной. Новоиспеченный режиссер, я не сомневался, что мой первый опыт приведет Штернберга в неописуемую ярость («Пузатый, Пузатый, ты играешь не свою роль!»). Я собирался написать слово «КОНЕЦ» в последнем кадре. Мой фильм начался в черно-белые 1930-е (немой фильм, выведенные каллиграфическим почерком реплики персонажей, чуть дрожащее изображение, очертания фигур слегка размыты), а закончится в пылающих и грохочущих 1940-х. Я представлю городу — исключительно для собственного удовольствия, так как никто ни о чем не подозревает, — лучший из фейерверков в ослепительном блеске пламени…
Итак, я чиркнул спичкой.
Некоторое время огонь разгорался: легкие искры то опадали, то вновь воскресали. Длинный язык пламени внезапно взметнулся до самого потолка и охватил пространство вокруг себя. Нежное потрескивание, как разыгрываемая оркестром увертюра, которая, повинуясь палочке властного невидимого маэстро, вот-вот обернется бурей. Цвета: бледно-желтый, почти растворяющийся в белом, внезапное неистовство оранжевого и красного, поглощаемое ярким взрывом, пускающим искры во все стороны. Звук не такой, как вначале, бурный (allegro vivace), полный рычания и бесконечной ярости. И наконец, запах: поначалу умеренно едкий, вскоре невыносимый, быстро распространяющийся с башни по всему зданию.
На какое-то мгновение пожар словно затих, погас, задохнулся, как будто бензина оказалось недостаточно. Передышка, длившаяся достаточно долго, закончилась пронзительным треском, грохотом рухнувших стен. Затем последовало еще несколько обвалов, и огонь, подхваченный легким капризным ветерком, распространился повсюду.
Первой обрушилась огромная
дверь в викторианском стиле, отчего возник приток воздуха, потом наступила очередь фасада с мавританскими окнами (еще приток воздуха), крыша (дождь из черепицы), обрывки старых занавесок порхали туда и обратно, как безумные птицы. Огонь добрался до двора и выкатился в парк, который, так как его давно забросили, был полон высохшей травы и чертополоха.Густой черный дым, поднимавшийся к небу, окруженный искрами и языками пламени, было видно издалека, так что всполошилась вся округа и пожарные. Появилась первая пожарная машина с орущей сиреной, через час приехала вторая, под конец их собралось четыре. Более трех часов понадобилось пожарным, чтобы прийти к плачевному результату.
Через два дня обычная машина подъехала к месту, где когда-то стояла вилла. Из нее вышли капитан пожарной службы и трое гражданских — представители комиссии по расследованию. Они осматривали развалины, над которыми все еще поднимался дымок. Люди шлепали по теплому пеплу и воде. В одном месте под обрушенным полом обнаружились три ступеньки в хорошем состоянии, ведущие в подземный коридор, в конце коридора была каменная стена, также обрушенная, а за ней — несколько наполовину обгоревших костей.
Это показалось странным, но капитан вдруг вспомнил слухи, ходившие когда-то по поводу строительства виллы: архитектор по имени Уильям Сандерс исчез, после того как здание было достроено, он не присутствовал даже при передаче ключей. Некоторые предполагали, что он замуровал себя где-то под полом, камень за камнем возвел стены собственной могилы.
Члены комиссии были людьми разумными, они не верили в легенды, им и преклонных лет капитану пожарной службы (снисходительная улыбка и похлопывание по плечу) не хватило поэтического воображения. Они склонялись к более прозаичной версии: скорее всего, владелец виллы был захвачен пожаром врасплох и погиб в огне.
От автора
Фильм, после выхода которого героиня моей книги стала известной актрисой, назывался «Сага о Йесте Берлинге». В этой кинокартине нет сцены, открывающей мой роман. Я выдумал ее, желая придать необходимый тон повествованию и побудить читателя пойти вслед за тенями.