Могучий маг-универсал в школе заклинателей

— Не держите меня за дурака. Вы хоть понимаете, что наделали? Это убийство. Причём убийство представителей власти. Вы хоть знаете, что вам за это будет?

— А я говорю, что никаких жандармов я не убивал. Для обвинения нужны доказательства, а их у вас нет.

— Как нет? Вы там были, а я знаю, на что вы способны.

— Ваше превосходительство, при всём уважении, но тот факт, что мы там были, не говорит о том, что именно я убил этих людей. Это мог сделать другой заклинатель, способный управлять архэ. Не один же я такой на всю Москву.

— Значит, вину свою не признаёте.

— Не признаю, ваше превосходительство.

Вятский покачал головой:

— Не знаю, что там произошло, но не очень-то я доверяю вашим словам, господин Ушаков.

— Почему же вы считаете мои слова недостойными доверия?

— Потому что знаю о вас вещи, которые наводят меня на очень нехорошие мысли. Вы слишком лояльны к простолюдинам, считаете их своими друзьями. Крамольные речи ведёте, хаете государя императора и нашу священную веру. За одно это вас следовало бы отправить в солдаты. А теперь ещё и случайным образом оказываетесь на месте забастовки, где убиты представители жандармерии. Ваша благонадёжность под большим… нет, под огромным вопросом, господин Ушаков.

Меня всё больше и больше шокировали слова Вятского. Откуда он взял, что я хаю императора и местную религию? Да, я не питал особого почтения ни к первому, ни ко второму, но всегда был осторожен в своих высказываниях, в отличие, кстати, от некоторых моих приятелей. А вот враги, коих за этот месяц накопилось немало, оклеветать меня вполне могли. Никак иначе со мной им было не сладить.

— Ваше превосходительство, это когда же я крамольные речи вёл и императора хаял? Удивительно такое слышать. Слова грубого не сказал в адрес Его Величества. А по поводу дружбы с простолюдинами — так и вовсе абсурдное обвинение. Вы сами уравняли в правах учащихся всех сословий, а теперь упрекаете меня в том, что я ваши же порядки соблюдаю?

— Решили поупражняться в остроумии, господин Ушаков? Я бы на вашем месте не дерзил, не усугублял бы своё положение, а оно у вас очень шаткое. За одно только участие в митинге я могу вас в солдаты отправить без права на дальнейшее образование.

— Ваше превосходительство, угрожать мне не надо. Не боюсь. Меня больше интересует, кто придумал про «крамольные речи»? Вы сами или кто-то из моих многочисленных недоброжелателей?

— Хватит! — Вятский хлопнул по столу ладонью. — Я догадывался, что от вас будут проблемы, но чтоб такие… Не представляю, что с вами делать. А ещё я тут задался вопросом, уж не вы ли с Кузиной листовки разбрасываете с призывами идти на митинг?

Я усмехнулся и покачал головой:

— Мне такое неинтересно.

— Откуда мне знать? Обыск, конечно, ничего не показал, но ведь кто-то это сделал? А по митингам только вы у нас разгуливаете. Больше никто.

— Говорю, больницу проверьте, прежде чем меня обвинять в чём-то.

— Обязательно проверю. А ещё подумаю, разрешать ли вам отлучаться из школы в выходной или нет. Скажите спасибо, что вы у Воротынского на хорошем счету, а то давно отправились бы в армию… или за решётку. Но моему терпению однажды придёт конец. Пока всё. Идите.

И я отправился в свою комнату. Похоже, Вятский не собирался меня сдавать жандармам. Действительно, какой ему от этого прок? Подорвать и без того плохую репутацию школы, причём перед самыми проверками? Лишиться сильного ученика, который дважды помог покровителю разобраться с врагами? Вряд ли он на такое пойдёт. Но вопрос стоял в другом: что дальше меня ждёт в этой школе? Жизнь в четырёх стенах без права свободного перемещения? Постоянная эксплуатация на добыче чудо-камней? Отпустят ли меня в другую школу, если захочу перевестись, или будут шантажировать, чтобы не ушёл?

Я даже не думал о том, кто меня оклеветал. Плевать на все эти мелкие неурядицы. Тут дела посерьёзнее намечаются. Может быть, бежать из школы? Заработать я всегда смогу. А потом документы новые сделаю и жизнь новую начну.

* * *

После разговора с Ушаковым Вятский заскочил в свой кабинет, запер дверь и отправился на стоянку у ворот, где стояла бежевая «Лань» тридцать девятого года выпуска — большой, приземистый, видавший виды седан с угловатым кузовом и широкими крыльями. Устроившись в потёртом кожаном кресле, Вятский повернул ключ в замке зажигания. Тихо, почти бесшумно, заработал артефакторный двигатель, авто плавно тронулось с места. Ворота стали открываться, стуча шестерёнками.

Всю дорогу домой Вятский думал про Ушакова. Проверка могла нагрянуть со дня на день, а тут происходит такое… Конечно, ни в какие солдаты он парня отправлять не собирался, да и вряд ли следователи догадаются, что убийца учится здесь. Знакомый жандарм просто предупредил Вятского, что кто-то из учеников участвовал в митинге, и между делом обмолвился о странных смертях двоих рядовых и одного унтер-офицера на соседней улице.

О том, что в пятнадцатой школе оказался уникум, умеющий управлять архэ, не знал никто за пределами заведения, да никому и в голову такое не придёт. Ещё в первые дни Вятский распорядился подменить в личном деле парня снимки и параметры духовного тела на обычные. Если проверяющие будут копаться в бумагах, они не найдут ничего подозрительного.

И даже в благонадёжности Ушакова Вятский почти не сомневался. Больницу проверить, разумеется, надо, но что-то подсказывало, что некий рабочий Кузин с повреждённой рукой там действительно лежит, и дочь действительно навещала его, а значит, ребят, и правда, угодили в передрягу чисто случайно. А россказни про крамольные речи исходили лишь от двух одногруппников парня и вызывали сильные сомнения. Что-что, а найти себе врагов Ушаков умел.

И всё же Вятский опасался проблем, которые парень создаст в будущем, да и сама мысль о том, что приходится выгораживать преступника (а, как ни крути, Ушаков совершил преступление, убив жандармов) претила натуре Вятского. Это не какая-то мелочь, на которую можно глаза закрыть.

Хотя сейчас стоило больше волноваться о другом. Если под Воротынского всерьёз копают приближённые к императору люди, значит, он может в любой момент лишиться должности покровителя, а вместе с ним снимут и директора с половиной руководящего состава.

А ещё Вятский раздумывал, стоит ли сообщить о казусе Воротынскому. С одной стороны, не хотелось его беспокоить лишний раз. У его сиятельства и так проблем хватает. С другой — подобный инцидент замалчивать нельзя. Покровитель должен знать, что произошло.

* * *

После разговора с директором я незамедлительно отправился к женскому общежитию. Надеялся, что Таню ещё не допрашивали. У входа сидела женщина-сторож. Я попросил её позвать Татьяну Кузину, и вскоре моя подруга спустилась.

— Пойдём прогуляемся подальше от посторонних ушей, — предложил я, и мы отправились в сквер за учебным корпусом, где в этот час учеников почти не было. — У тебя всё нормально?

— Не очень, — печально вздохнула Таня. — Меня стипендии лишили в этом месяце за то, что головной убор потеряла. Эх, как же я не уследила-то.