Мои друзья

Мы потушили костер и заспешили к трамвайной остановке.

В вагоне я держал коробку на коленях и руками крепко прижимал крышку, чтобы Плутик не смог ее открыть, но когда мы подъезжали к нашей остановке, я внезапно увидел сбоку коробки дыру. Открыв крышку, я обнаружил, что Плутик опять исчез. Мы с Вовкой забегали по вагону.

– Что вы ищете? Что потеряли? – спросила одна старушка.

– Понимаете, – говорю, – хомяк убежал из коробки.

– А какой он?

– Пушистый и маленький, с мышь.

Старушка заглянула под сиденье, и другие пассажиры стали смотреть себе под ноги. К нам подошла кондукторша; узнав, в чем дело, спокойно сказала:

– Ищите внимательней. Из вагона он никуда не мог убежать.

Мы облазили весь вагон, но Плутика так и не нашли. Я сильно расстроился: второй раз за день Плутик ухитрился нас провести.

Трамвай доехал до конечной остановки. Когда все пассажиры вышли, кондукторша сказала:

– Сейчас поедем в депо. Ночью в вагонах уборщицы будут прибираться и найдут вашего хомяка. Я сообщу о нем уборщицам. Так что приходите завтра.

Я стоял в нерешительности – как можно вернуться домой без Плутика?!

– Иди, иди! – подтолкнула меня кондуктор. – Уж скоро ночь, сейчас его все равно не найдете. А уборщицы найдут.

Дома я не находил себе места. Смотрел на пустую клетку и еле сдерживался, чтобы не заплакать. А утром чуть свет прибежал в депо, и сторож вручил мне Плутика… в большой стеклянной банке.

– Принимай путешественника, – сказал. – И в следующий раз грызуна в коробке не вози. Только в клетке. Или вот так, в банке.

С тех пор я вообще Плутика никуда не возил. Я понял: он домашнее животное и лучшее путешествие для него – «петля» по комнате.

Однажды, шагая по своему обычному комнатному маршруту, Плутик нашел на полу деревянную линейку. Это была для него слишком тяжелая вещь, но все-таки он полез с ней по занавеске. И для чего она ему понадобилась – непонятно. Ну не измерять же свое жилище?! Скорее, по привычке – я же говорю, он был запасливый, хозяйственный. Он уже долез до края стола, как вдруг сорвался и шлепнулся на пол. Подняв Плутика, я увидел, что у него на одной задней лапе содрана кожа, а другая сильно скрючена. Я встревожился и побежал с Плутиком в ветеринарную лечебницу.

Осмотрев Плутика, врач сказал:

– На одной лапе сильный перелом. Придется ампутировать. Но ты не огорчайся: ему ведь не надо прыгать. А ходить он и на трех сможет.

Так и стал Плутик инвалидом. Его рана быстро затянулась, и вскоре он уже гулял по своему маршруту, только теперь постукивая культей. И по этому стуку я всегда знал, где он находится.

Днем, когда я был в школе, Плутик чаще всего спал, а вечером, когда я садился за уроки, просыпался и проходил «петлю». Потом шебуршил, хозяйствовал в клетке. Он занимался своими делами, я – своими. Случалось, мне не хотелось делать уроки, и я подолгу наблюдал за Плутиком. А он без устали деловито все что-то перекладывал, прятал, прикрывал газетами, приводил свой внешний вид в порядок. Я смотрел на него, и мне становилось стыдно за свое лентяй-ство. Плутик как-то заражал меня трудолюбием.

Мы с Плутиком все сильнее привязывались друг к другу. После школы я уже не засиживался у приятелей, как раньше, а спешил домой. И Плутик скучал по мне. Отец говорил:

– Когда тебя нет дома, Плутик не выходит из клетки и ничего не ест.

Он прожил у меня два года. Лазил по клетке, ходил по «петле», смешно набивал полные щеки семечками и орехами, сосал воду из трубки-«градусника», делал запасы, обустраивал «спальню». Но с каждым месяцем все реже выходил из клетки, а потом и из «спальни» стал вылезать редко. Он спал все больше и больше и как-то незаметно однажды заснул навсегда.

Буран, Полкан и другие

В десять лет меня называли «профессиональным выгульщиком В то время мы жили на окраине города, в двухэтажном деревянном доме, в котором многие жильцы имели четвероногих друзей. Вначале в нашем доме было две собаки. Одинокая женщина держала таксу Мотю, а пожилые супруги – полупородистого Антошку. Мотя была круглая, длинная, как кабачок. Хозяйка держала ее на диете, хотела сделать «поизящней», но таксу с каждым месяцем разносило все больше, пока она не стала похожа на тыкву. А вот Антошка был худой, несмотря на то что ел все подряд.

Жильцы в нашем доме считали Антошку симпатичней Моти.

– Мотя брехливая и наглая, – говорили. – Вечно сует свой нос, куда ее не просят.

Некоторые при этом добавляли:

– Вся в хозяйку.

Антошка, по общему мнению, был тихоня и скромник.

Мне нравились обе собаки. Я их выгуливал попеременно.

Потом в нашем доме появилась третья собака. Сосед, живший над нами, привел себе бездомного, грязноватого пса и назвал его Додоном. После этого мне, как выгульщику, работы прибавилось, но я только радовался такому повороту событий.

Наш дом слыл одним из самых «собачьих», и все же ему было далеко до двухэтажки в конце нашей улицы. В том доме собак держали абсолютно все! Там жили заядлые собачники, и в их числе дворник дед Игнат и слесарь дядя Костя.

Дед Игнат и его жена, бабка Клава, держали Бурана – огромного неуклюжего пса из породы водолазов. У Бурана были длинные висячие уши, мешки под глазами, лаял он сиплым басом. Как-то я спросил у деда:

– Почему Буран водолаз? Он что, под водой плавать умеет?

– Угу, – протянул дед.

– Наверно, любая собака может под водой плавать, – продолжал я. – Просто не хочет. Чего зря уши мочить!

– Не любая, – проговорил дед. – У Бурана уши так устроены, что в них не попадает вода. Таких собак держат на спасательных станциях: они вытаскивают утопающих. Вот пойдем на речку, посмотришь, как Буран гоняет рыб под водой. И на воде он держится не как все собаки. Крутит хвост винтом и несется, как моторка. Только вода сзади бурлит. А настырный какой! Не окрикнешь – так по течению и погонит. За ним глаз да глаз нужен. И куда его, ошалелого, тянет, не знаю! Ведь живет у нас как сыр в масле. Вон и выглядит как принц. Ишь отъелся!

Дед потрепал собаку, и Буран зажмурился, затоптался, завилял хвостом и начал покусывать дедов ботинок.

– Цыц! – прикрикнул дед. – Весь башмак обмусолил.

Буран, обиженный, отошел, лег со вздохом, вытянул лапы и положил между ними голову.

Я почесал пса за ушами, он развалился на полу и так закатил глаза, что стали видны белки.

Буран любил поспать; он был редкостный соня, настоящий собачий чемпион по сну. Уляжется на диване и храпит. Иногда во сне охает, стонет и вздрагивает или глухо бурчит и лязгает зубами – сны у него были самые разные: и радостные, и страшные.