Мои королевы: Раневская, Зелёная, Пельтцер

Знаменитый эстрадный номер Рины Зеленой -«В кукольном магазине»

А я тогда, ну когда эту певицу с бюстом изображала, увлеклась трансформацией – это было очень модно. И сначала я выходила и пела частушки, и била чечетку, ее тогда никто этим ненормальным словом «степ» не называл. Я отбивала чечетку и пела:

Полюбила я китайца —Целоваться он охоч.Только это воспрещайца —От Китая руки прочь!Перед вами выступаю —Дело немудреное.Никто замуж не берет:Говорят зеленая!

А потом быстро, пока аплодируют, надевала за кулисами свой бюст, опускала подколотую юбку и выплывала уже в образе певицы, – такой, что всю жизнь пела «Только раз бывает в жизни встреча». А тут репертком потребовал категорически, просто категорически – революционный репертуар и никаких «встреч». И я, вертя на шее золотую цепь, роскошную, с лорнетом, пела: «Долго в цепях нас держали!», а затем – «В царство свободы дорогу грудью, ах, грудью проложим себе!». Публика от смеху просто сползала с кресел… Штабелями.

– А знаете, – Рина Васильевна вдруг погрустнела, – этот номер был не только смешной, но и печальный. Печально, когда человек занимается не тем, что должен делать.

Я что-то похожее потом, значительно позже сыграла у Рязанова в фильме «Дайте жалобную книгу». Помните мою ресторанную певицу, которая всю жизнь поет «А мне всего семнадцать лет, любовь спешит ко мне на встречу» под звуки ножей и вилок?.. Тоже смешно и очень грустно…

Певица в ресторане «Одуванчик» в фильме «Дайте жалобную книгу»

Рина Васильевна спустилась в зал, села рядом и попросила шепотом:

– Помолчим…

– Догадываетесь, отчего мне вдруг стало так печально? – спросила она, когда мы вышли из «Летучей мыши». – Печально, когда все проходит. В «Сатире» мне места не нашлось. Сначала, когда ставились обозрения, я что-то играла, а перешли к полнометражным пьесам, и ролей для меня не оказалось. Я вдруг стала никому ненужной и все, что я делала, сегодня прочно забыто – и мои персонажи, и скетчи, и песни.

– «Шумит ночной Марсель», я знаю, – сказал я.

– Врете! Не можете вы его знать, ноты не издавались и на пластинках он не был никогда! Спойте сейчас же!

Я охотно пропел:

Шумит ночной Марсель,В притоне «Трех бродяг».Там курят женщины табакИ дым стоит густой…

– Не «густой», а «стеной», – поправила Зеленая.

– Я пою так, как слышал от мамы, – объяснил я.

– Ах, зачем же так грубо подчеркивать возраст дамы?! – Рина Васильевна кокетливо поправила несуществующую прическу. – Тем более, если ваша дама старается изо всех сил покорить вас молодостью и красотой!

Она засмеялась. И снова удивила меня сменой настроения. Ее глаза блестели, она загадочно улыбалась, а потом не выдержала и сказала:

– Сейчас в вашей кирхе я прочту вам кое-что. Новенькое. А потом уж мы возьмемся за старенькое.

Новеньким оказался авторский комментарий к будущей пластинке. Вернее, первые эскизы к нему. Написать комментарий я очень просил Рину Васильевну, убеждал ее, что он необходим, придаст цельность всему «Творческому портрету», станет своеобразным конферансом. Но она долго, упорно, всеми способами доказывала ненужность этого. И вдруг!

Ну, губы такие уже не носят…

Комментарий-конферанс мне показался превосходным. Рина Васильевна сразу нашла свой тон разговора со слушателями диска, простой и неформальный.

«Я думала, – начинала она, – что на этикетке пластинки все написано и всем все будет ясно, а мне сказали, что – нет.

Оказывается, я сама должна объяснить то, что нужно, а иначе никто ничего не поймет».

Ирония и юмор актрисы сквозили во всем ее рассказе о своей работе на эстраде и в кино.

«Потом уже я дошла до того, – писала Рина Васильевна, – что мне предложили играть роль черепахи. Я согласилась, потому что это была черепаха необыкновенная, поющая черепаха. И я там пою. А когда это передают по радио, то объявляют:

– Романс Тортилы. Исполняет Рина Зеленая! И я себя чувствую тенором в опере!».

Я рассмеялся, а Рина Васильевна, внимательно следившая за мной, спросила:

– Нет, правда смешно? А другим это будет интересно? Впоследствии она решилась на пластинке «Творческий портрет» опубликовать свои записные книжки. Она хотела прочитать их перед микрофоном.

– Только прошу вас, обязательно со зрителями, – попросила она. – Читать смешное в пустой студии – разновидность самоубийства.

И бывшую англиканскую кирху, где тогда находилась Всесоюзная студия грамзаписи фирмы «Мелодия» набились сотрудники, друзья, родственники, их знакомые. Они сидели на стульях, стояли в проходах и всюду понаставили микрофоны, ловившие реакцию слушателей. А она была такой, что Рина Васильевна, познакомившись с результатом, сказала:

– А кажется, действительно смешно. Или вам удалось собрать такую публику?

Вообще я не встречал актрисы, так сомневающейся во всем, что она делала. Работа над пластинкой в итоге затянулась почти на год!

Ах, была как Буратино

Я когда-то молода!..

Как-то Рина Васильевна позвонила мне:

– Когда завтра у вас аппаратная? В два? Катастрофа! Меня вызвали к двенадцати на совещание в министерство культуры. И отменять прослушивание я не хочу, и в министерстве быть должна! Что делать?

Не знаю, что предприняла Рина Васильевна, но из министерства на Неглинке – вышла через десять минут после начала совещания. Радостная и веселая:

– Я свободна! У нас есть время, пойдемте на студию пешком по бульварам. Я обожаю пешие прогулки, особенно когда есть на кого опереться, – сказала она с улыбкой.

– Вообще я могла бы быть неплохим гидом по ушедшей театральной Москве, водила бы студентов-актеров, или просто москвичей и гостей столицы. И уверяю вас, неплохо бы зарабатывала!