Мои королевы: Раневская, Зелёная, Пельтцер
Шрифт:
– Вот тебе, бабушка, и Юрьев день, – грустно улыбнулась Пельтцер.
– Не расстраивайтесь, прошу вас, – успокоил ее Завадский. – Пойдите, скажем, на завод, поваритесь в рабочем коллективе, потом вернетесь к нам – сейчас все газеты шумят о модном течении «от станка – на сцену!». И мы тогда Вас примем как ударницу производства.
Долго грустить и раздумывать Тане не пришлось: из Берлина приехал Ваня. Его направили сначала на АМО – Московский автомобильный завод. Она устроилась туда машинисткой и снова села за «Ундервуд». А через год, когда мужа перевели в Ярославль делать автомобильные моторы, Таню приняли в старейший театр
И зажили они счастливо. И Таня заиграла на сцене, как никогда хорошо. И зрители узнали и полюбили ее, и многие уже специально ходили на ее спектакли. И все бы так и было отлично, если бы не тридцать седьмой год.
Все случилось так, как уже не раз описано. Ночью явились люди в форме НКВД и забрали мужа.
– Он – враг народа. Учился в Германии – стал немецким шпионом, – сказали ей.
Она вернулась в Москву, где ее уже успели забыть. И вовремя: вскоре стали забирать и жен «врагов народа».
Ни одной минуты она не верила, что ее муж – изменник. Все надеялась: разберутся – его отпустят. И ждала, ждала, да так и не дождалась. Пока ждала, о ком-либо другом и думать не могла. А когда поняла, что Ваня уже не вернется, заниматься устройством личной жизни посчитала поздно.
– Невеста в пятьдесят! Сраму не оберешься, да еще при моих данных – смех да и только!
К своей внешности она всю жизнь относилась, мягко говоря, критически.
– Татьяна Ивановна, – звонили ей со студии, – приезжайте, на вас хочет посмотреть режиссер.
– А чего на меня смотреть? – отвечала она. – Все знают, как я неказиста. Пришлите лучше сценарий, я ему сцену сыграю – тогда и посмотрит!
Пельтцер снова работала в театре. О движении «от станка – на сцену!» уже все давно забыли, но ее приняли снова в театр имени Моссовета. А потом перешла в труппу Московского театра миниатюр. Его открыли в помещении, до той поры принадлежащем разогнанной труппе Вс. Мейерхольда.
В книге Елизаветы Уваровой об истории эстрадных коллективов Татьяне Ивановне посвящено несколько страниц.
«В сороковом году, – читаем в ней, – в Московском театре миниатюр появилась блестящая комедийная актриса Татьяна Пельтцер, Она играла бытовые, характерные роли в маленьких пьесках – управдома, молочницу, банщицу и даже выступала с конферансом».
Пельтцер – конферансье! Здорово, наверное, было!
И вот еще из этой книги: «Актриса смеялась над своими героями, но в чем-то и сочувствовала им. В них было нечто неотразимо привлекательное».
В Театре миниатюр Татьяне Ивановне пришлось пережить трудные дни. Может быть, самые трудные в ее жизни.
Началась война, и Пельтцер вызвала в отдел кадров приятельница.
– Танюша, ужас! Только что получила закрытое распоряжение – выявлять всех лиц немецкой национальности, по анкетам. Готовится их высылка.
– Куда?
– Не знаю. В Якутск, наверное, или Магадан – туда, где похолоднее.
– А как же театр? У меня только в новой программе пять ролей! И с отцом что станет? Ему семьдесят стукнуло! Его тоже – в ссылку? Он же только что Сталинскую премию получил за русского потомственного революционера Захаркина в картине «Последняя ночь»!
На глаза Пельтцер навернулись слезы.
– Танюша, – объяснила кадровица, – высылать собираются всех немцев страны, вне зависимости от заслуг.
– Ну, какая же
я немка?! – возмутилась актриса. – У меня и мать еврейка – дочь главного раввина Киевской синагоги, и вообще мы в России с шестнадцатого века!Спасать Пельтцеров – отца и дочь в Моссовет отправилась солидная делегация – Мария Миронова, Петр Алейников, Рина Зеленая, Борис Андреев. Перед такой защитой бюрократия устоять не смогла: Ивану Романовичу и его дочери выдали охранные грамоты.
Сыграв премьеру первой военной программы «Смелого пуля боится, смелого штык не берет!», Татьяна Пельтцер вместе с театром отправилась на гастроли. На маленьком пароходике с громким названием «Пропагандист» два месяца они обслуживали жителей волжских городов. А осенью сорок второго года выехали на Калининский фронт с программой «Вот и хорошо!».
В ноябре 1942 года Театр миниатюр, кажется, единственный оставшийся в то грозное время в столице, открыл новый сезон. Зрительный зал запомнился артистам зеленым цветом – почти все места занимали люди в гимнастерках.
По замыслу режиссера, Пельтцер, Миронова, Менакер и другие участники представления сначала располагались не на сцене, среди публики. И когда оркестр играл увертюру, они начинали петь:
– Здравствуйте, здравствуйте! Вас забыть нельзя,
Добрые знакомые, старые друзья!
– Ах, как я старалась, – вспоминала Татьяна Ивановна. – Для такого зрителя я, если бы потребовалось, согласилась бы петь арию Джульетты, хотя на сцене все Ромео почему-то доставались другим!..
Новый 1946 год она встречала в доме на Суворовском бульваре, в квартире Елены Сергеевны Булгаковой, вдовы писателя. Елена Сергеевна заранее объявила:
– Первый мирный новый год отметим карнавалом! Без маскарадных костюмов вход воспрещается!
Когда Татьяна Ивановна поднялась в квартиру на втором этаже, почти все гости уже собрались. Ах, как было весело, беззаботно! Казалось, завтра начнется новая жизнь, ничем не похожая на трудные военные годы. Никогда она так не смеялась на новогодней встрече. Никогда такого ощущения молодости, беспечности и озорства не испытывала.
Раневская сидела за столом в необычной шляпе, похожей на плетеное из соломки гнездо, в котором устроилась гигантская птица с хищным клювом. Стоило только хозяйке шляпы захотеть что-нибудь отведать, как птица, опережая ее, тыкалась клювом в салат, сыр или заливное. По полу ползали два Славы – Рихтер и Ростропович – в костюмах крокодилов – отличные костюмы им сделали в театре кукол Образцова – с зеленой пупырчатой кожей и когтистыми лапами. Дамы визжали, поджимая ноги, когда Славы подползали к ним, а профессор Нина Дорлиак в костюме домино со смехом даже попыталась залезть на стол.
Пельтцер тоже не ударила лицом в грязь. С помощью знакомой, работавшей на хлебозаводе номер девятнадцать, явилась в фантастическом костюме «Урожай».
– Я только что с Сельскохозяйственной выставки, – объявила она. – Первое место на всесоюзном конкурсе «Изобилие» – мое!
Колосья, сплетенные в венок, украшали ее голову, все платье было увешано баранками разного калибра и цвета. Баранки-бусы на шее, баранки-браслеты на запястьях, баранки-кольца на щиколотках, баранки-серьги в ушах и даже одна баранка – в носу, непонятно, как держащаяся. И все это – учтите! – когда еще не отменили хлебные карточки. При виде Пельтцер, признавались многие, ее хотелось немедленно начать откусывать!