Мои миры

– Кыш, кыш, проклятые,– и замахала на журавлей метлой.

Когда журавли улетели, женщина улыбнулась и позвала меня:

– Да идите, заходите. Не бойтесь. Журавли замучили. Как только внук засыпает, они тут как тут. Сядут на ворота и катаются. Ворота скрипят. Им нравится, а внучок не спит.

Вежливо поздоровавшись, я прошёл в дом, который внутри оказался просторней, чем казался снаружи. На кухне стояла русская печь.

– Хорошо живёте,– шёпотом сказал хозяйке, кивнув на печь.

– А куда ж без неё родимой. И испечь, и старые косточки погреть. Она же и кормилица, и домашний врач. А ты чего это шепчешь то. Горло что ли болит?

– Так внучок же спит.

– Да не сплю я,– донёсся с печи голос.

Из-за занавески выглянуло лицо двадцатилетнего парня. Увидев меня, он поздоровался:

– Здрасть. Бабань, спекла бы колобка, что ли. Есть охота.

– Я же только утром пекла. Уже съел всё?– поинтересовалась хозяйка, ставя чайник на газовую плиту.

– Да нет. Не успел. Убежал он. Говорил тебе, не ставь на подоконник.

– Ох, уж эти колобки. Вечно сбежать норовят, а потом бегают по лесу и всякую чушь несут. А уж хвастуны какие. «Я от дедушки ушёл, я от бабушки ушёл». Тьфу. Кто их держал-то?– миролюбиво закончила женщина, с любовью глядя на внука.– Сейчас ещё испеку. Вот и гостя накормить надо.

– А что,– наивно спросил я,– разве колобок не один?

– Один!– усмехнулся, слезая с печи, внук.– Да их тут пол леса бегает. Лиса, до чего любительница до сдобы, и та их есть перестала. Изжога, говорит, замучила.

– А я здесь недалеко медведя видел. Плюшевого,– заметил осторожно, боясь, что меня поднимут на смех.

– Искусственный. Ненатуральный. Этот не наш,– отозвалась хозяйка, продолжая колдовать над тестом.– Интурист. Всё ищет кого-то. Может, действительно потерял, а может просто больной.

С этими словами хозяйка запихала противень с тестом в печь.

– Ну вот,– сказала она,– скоро будем кушать.

– А вы вдвоём живёте?– поинтересовался я, чтобы поддержать разговор.

– Нет. Ещё дед, но он сейчас на озере с рыбкой болтает.

– С какой рыбкой?– моему удивлению не было предела.

– Как это с какой? С золотой, конечно. Как-то по случаю познакомились, и с тех пор дед, как поболтать захочет, так на озеро идёт. Там рыбку позовет, и болтают, пока не надоест. Иной раз до самого вечера,– и, повернувшись к внуку, сказала:

– Емельян, на стол собери. Колобки испеклись уже, наверное.

– Какое редкое имя. Теперь так не называют детей,– заметил я.

– Да, редкое. Но мне нравится. Хорошее русское имя – Емеля,– похвастался внук, ставя на стол чашки.

Хозяйка тем временем подошла к печке и возилась, вытаскивая противень. Наконец она подтащила его к краю. Через пару минут румяные колобки украшали блюдо на столе. Приятный аромат сдобной выпечки наполнил дом. Я вдруг почувствовал, что очень проголодался. Хозяйка разлила чай по чашкам. Емеля поставил на стол вазу с малиновым вареньем. В предвкушении приятного чаепития, я взял с тарелки ближайший колобок и уже собирался надкусить его, как кто-то спросил:

– Ну что, так и съешь? И имени не спросишь?

Я отодвинул колобок ото рта и увидел, как он ехидно ухмыляется.

– Чего глаза таращишь? Ешь, только зубы не сломай.

С этими словами колобок озорно подмигнул, так что я поперхнулся.

– Да не обращайте внимания,– добродушно захлопотала хозяйка.– Врёт он всё. Вы же сами видели, что он только что из печи. Свежий.

И обращаясь к колобку, забранила его:

– Что же ты, кусок теста, меня как хозяйку позоришь? Только что из печи, а всё туда же,– и, повернувшись ко мне, продолжила:– Кушайте, кушайте. Не обращайте внимания.

– Как это «не обращайте внимания»?! Я что, права голоса не имею?– возмутился колобок.– Меня в рот отправляют, и я же молчи! Я что вам устрица бессловесная?

– Что же ты человеку аппетит перебиваешь,– заступился за меня Емельян,– оратор ты печёный.

– Попрошу без оскорблений!– не унимался колобок.

– Пускай немного остынет,– попытался я остановить препирательства и, боясь обидеть кого-либо.

– Этот если уж завёлся, то нескоро остынет,– огорченно ответила хозяйка.

Так мы сидели за чаем, неторопливо разговаривая, и я был очень рад, что из варенья не выскакивают ягодки и не заявляют о своём праве голоса.

Время шло. Пора было уходить, о чём я и сказал хозяйке.

– Ой, да куда ж вы? Посидели бы ещё,– засуетилась она.

– Спасибо вам большое за гостеприимство, но мне пора. И так уж засиделся.

– Да, что там! А то скоро Емеля поедет к дядьке Егорычу, так он вас подкинет.

– Нет, нет, спасибо!– поблагодарил я.– Поедет? А, извините, на чём? Просто из любопытства. Гаража у вас что-то не заметил.

– Как на чём?– вступил в разговор Емеля.– А печь? И дёшево, и природу не портит.

Устав удивляться, ещё раз поблагодарил хозяйку. И вдруг, словно опомнившись, спросил.

– Извините, а я ведь так и не спросил, как вас зовут?

– Как зовут? По паспорту Ядвига Ивановна, а если по-простому так просто – бабушка Яга,– довольная, засмущалась хозяйка.

Слова застряли у меня в горле, а она продолжила:

– Жаль, что вы с Емелей не поедете, а то бы с дядькой его познакомились, Егорычем. Хороший мужик. Емеля в детстве прозвал его Горынычем, так он с тех пор на другое имя не откликается.

– Спасибо! Как-нибудь в другой раз,– заспешил я к выходу.

Уже выходя из ворот, заметил, в углу у сарая стояла старая бадья, а может ступа. Я шёл быстрым шагом, стараясь как можно быстрее уйти от этого дома. Говорящие колобки, баба Яга не укладывались в моей голове. Казалось, что сейчас по дороге пронесётся, обгоняя меня, печка на которой Емеля поедет к своему дядьке Горынычу. Собственно говоря, дорога уже кончилась, и я шёл опять по лесу. Отойдя подальше, огляделся и понял, что не знаю куда идти. На глаз определил направление. Точнее говоря, пошёл куда глаза глядят, вертя головой по сторонам в надежде увидеть хоть какую-нибудь знакомую примету.