Мои порочные преподы

Это первый раз, ещё и с галстуком на глазах.

– Так и не скажешь? – он осторожно, словно я стеклянная, опускает меня обратно в подушки. Его дыхание на шее, на груди, он дует на затвердевший сосок, касается его языком. – Как тебя зовут?

Без понятия.

Есть кровать, скользкий шелк простыней, тяжесть мужского тела на мне, треск свечей.

Снова вздрагиваю, почувствовав его губы внизу живота, он кратко целует, неторопливо раздвигает мои ноги. Языком ведёт по бедру с внутренней стороны, дыханием опаляет промежность.

И накрывает ртом складки.

Выгибаюсь струной от сдерживаемого стона, пальцами цепляюсь в его волосы, судорожно сгребаю, тяну.

Проваливаюсь в забытье куда-то, эта повязка на глазах от стыда спасает, мне страшно, приятно, невозможно, тягуче хорошо.

Кровать чуть поскрипывает. Он что-то делает, шелестит, одной рукой держит мои бедра, отрывается от меня.

– Сейчас продолжим, – говорит хрипло.

Сознание путается. Хочется еще, чтобы он целовал, и сказать надо, наверное, что у меня пока…

В промежность тычется твердая плоть.

По смазке плавно скользит, слегка погружается в меня.

Кусаю губы. Знаю, что больно должно быть, но останавливать его не хочу, не могу.

– Хочешь меня? – он медлит, словно дразнит, чего-то ждёт.

В темноте вспыхивает картинка, как он сдергивал брюки, представляю в себе его член и шепотом соглашаюсь:

– Да-да.

– А погромче, – он раскрывает меня, по чуть-чуть совсем, невыносимо готовиться, бояться рывка, он мучение тянет, я выкрикиваю:

– Да хочу!

И в одну секунду захлёбываюсь воздухом, словно из самолёта без парашюта выпала, в меня на огромной скорости что-то врезалось, и внутри застряло.

– Бл*ть, – голос Сергея полон испуга. – Черт. Подожди, – чувствую его пальцы на лице, он хочет галстук с меня сорвать, и верчу головой, запоздало доходит боль, остро, в каждой клеточке отдается.

– Тише, тише, – он шепчет, поглаживает мои разведенные бедра, между которых так резко ввинтился. – Я не знал. Потерпи, сейчас пройдёт.

Кусаю губы, повязка на глазах мокрая от слез.

Кажется, что потрясений сильнее этого в моей жизни не было. И меня тут же, следом, накрывает ещё одной неожиданностью.

Совсем рядом, возле моего уха, звучит голос. Бархатный, чуть севший.

– Серый, слезь. Дай я ее успокою.

Глава 8. Сергей

Она сладкая, моя безымянная малышка. И чуть терпкая, с привкусом текилы.

Настоящее лакомство, не оторваться.

Но член пульсирует, болит даже, так в нее хочет. Вбиться одним махом, вырывая всхлипы наслаждения, натянуть на себя, и брать всю ночь.

Чтобы она на всю жизнь ее запомнила.

И чтобы Яр запомнил, что она сама выбрала меня. Не его!

– Хочешь меня?

Скольжу своим патроном по скользким от желания складочкам, надавливаю на клитор так, что девочка губы кусает.

Хочет.

И я хочу.

С намеком смотрю на потемневшее лицо Яра, взглядом говоря: я победил, пошел вон! Но он не уходит.

Жадно впитывает всю ее – ту, что подо мной извивается. Облизывает губы, лаская глазами ее набухшие соски: розово-коричневые, манящие, созданные для моих губ.

Ну, пусть смотрит. Жаль, меня надолго не хватит – я уже на пределе, но ночь длинная.

Наша ночь.

Резкий рывок, и я в ней полностью, и без остатка, и… какого хрена?

Девственница?

Замираю в ней – в дрожащей, сжавшейся от испуга крошке, стараюсь не причинять ей новой боли. Глажу, сжимаю, массирую разведенные бедра, шепчу какие-то глупости, сам не понимая: как это возможно, что я у нее первый?

И от этого знания, что до меня не было никого, стоит еще крепче. В моей голове взрыв кратный большому, с которого человечество и зародилось, на ее глазах повязка, под которой слезы боли, но девочка не отталкивает меня. Зато так сильно и сладко сжимает член, что я не в силах и сам отстраниться.

– Серый, слезь. Дай я ее успокою.

– Проваливай! – огрызаюсь я, задыхаясь от того, что сдерживаться приходится. – К себе иди.

Моя девочка пугается еще сильнее, медленно протягивает пальцы к повязке, но Яр ловит ее ладошку, и целует. И на кровать ложится рядом, стараясь на меня не смотреть.

Лишь на нее: на дрожащие от обиды губы, на покрасневшие щечки. Любуется ею, как произведением искусства античности.

– Тише, девочка, расслабься, – шепчет он ей. – Представь, что здесь только ты и я. Вдвоем.

– Но мы не вдвоем. Это вас двое…

– Не думай об этом, – Яр прижимается к ее губам, приоткрытым в попытке закончить фразу, и она отвечает на его поцелуй.

Жадно.

Словно в омут с головой.

И в это время я делаю первое движение. Снова погружаюсь в нее, и влажные стенки так туго сжимают мой член, словно противятся его движениям.

– Не нужно, – она жадно хватает воздух приоткрытым ртом, и выгибается на кровати.

– Тебе будет хорошо…

– Заткнись, – обрывает меня Яр, и прикусывает розовую горошину соска. – Нас двое, ты помнишь?

– Д-да, – всхлипывает в полуотчаяньи-полубреду.

Ей так легче: думать, что нас двое. Я и она, или Яр и она. Но получилось так, как получилось.

– Ты самая красивая на свете, – Яр зажимает между пальцев возбужденные соски, и говорит с ней так, словно в любви признается.

А я с упоением двигаюсь в жарком женском лоне, в котором я первый, и этого не изменить. Она откликается так неумело, но от того божественно ярко – чуть рвано двигается мне навстречу. Разбуженная чувственность этой девочки бьет по мне вспышками, посылает электрические разряды, и нам обоим хорошо.

Троим.

– Тебе хорошо? Ответь, милая, – хрипловато спрашивает Яр.

– Хорошо, да… мне хорошо. Я хочу…

– Кого?

– Тебя, – она зарывается в волосы друга, тянет его к себе, словно эта ночь без него невозможна.

Яр жадно целует мою девочку в припухшие губы, приоткрытые от стонов и всхлипов, и она тянется к нему.

И ко мне.

К нам обоим.

Забываю про ее боль, про то, что нужно быть нежнее. Долблю сильнее, кайфуя от накатывающих волн оргазма. Я в экстазе, и он ослепительный – ни разу не было такого единения, чтобы кричать хотелось.