Мои семейные обстоятельства

— Здравствуй, брат мой, — я останавливаюсь на другой стороне стола — ровно напротив его кресла. Показательно, что этого роскошного сидения здесь не было, пока к власти не пришел дядя. Раньше здесь стоял вполне обычный стул, наш отец не любил выделяться. Но я понимаю, почему Амир не убрал этот пережиток краткого дядиного правления: кресло занимает немало пространства и возвышает брата над остальными, делает его более значимым, чем советники, другие присутствующие здесь и я, само собой.

В ответ на мое приветствие Амир, молча, едва заметно кивает. Он спокоен, собран и даже немного расслаблен. По всей видимости, я прервала чей-то спор, за которым брат просто наблюдал: ожидал, кто из спорщиков даст слабину, и делал собственные выводы. Как я раньше могла думать, что понимаю его? Взгляд, который достается мне, достаточно просто расшифровать: меня не ждали, и я очень мешаю. Но, к его раздражению, он не может мне отказать. И я готова воспользоваться этим: если уж Амир поднял старые договоры, то я тоже не стану отставать от него.

— Сестра моя, ты уже успела сбежать от своего мужа? Или это он сбежал от тебя? — мне достается ничего не значащая улыбка — просто движение губ. В зале слышатся смешки, часть из них приглушенные, но основная толпа не стесняется.

— Нет и нет, брат мой, — я чувствую ужасное давление: сложно двигать губами и изображать легкость, когда на меня направлено столько взглядов. Многие из них неприятные. — Мой муж сказал не покидать Флейм, не забрав всего, что мне полагается по статусу и праву.

За моей спиной смеются уже более открыто. Но сейчас не время обращать на это внимание. Мой взгляд сосредоточен на Амире, а все вокруг становятся всего лишь размытыми пятнами. Они могут смеяться, фыркать, шептать гадости или возмущаться, но мне важна реакция всего лишь одного человека. Понимание успевает появиться на его лице, но я не даю ему сказать ни слова. Здесь и сейчас я буду первой:

— Я напоминаю собравшимся о кодексе Вельхора — общих правилах наследования и сохранения магических линий. Глава двенадцатая, дополнение восьмое гласит: если в семье нет наследников-оберегов, кроме правящего, радетельный или радетельная из того же поколения, а также их дети, считаются наследниками на общих правах до появления второго оберега в семье…

— И что с того?.. — кто-то шепчет за моей спиной. Но я делаю еще один глубокий вдох:

— Глава десятая того же кодекса — «Наследование мест особого значения», пункт третий «Наследование в землях Флеймов», подпункт «Школа «Птичий клюв»…

— Я понимаю ход твоих мыслей, Лайм, — перебивает меня Амир. — В том здании слишком много твоих воспоминаний. Но Птичий клюв — особенное место для ведьм, а ты, сестра, сколько бы там ни провела, совсем не ведьма. Ты не откроешь его дверей!

— …Подпукт «Школа «Птичий клюв» гласит, что «владеть ею может только та, которая ворота открыла, силой обладает и к семье Флеймов относится». Да, ты прав, брат мой, я — не ведьма, — я сжимаю пальцами край стола и наклоняюсь вперед. — Но, согласно той же главе кодекса: в случае отсутствии такой ведьмы, эта честь может быть «дана наследующей замужней радетельной, буде она в браке с оберегом, ибо плод такого союза магией одарен станет». Я не ведьма, ты прав, но именно я могу родить ведьму, этого ты не изменишь…

— Я признаю твое право, но выбери Фишерскую заставу или управление Харосом. Эти города нуждаются в присмотре больше, чем заброшенные древние стены!

— Нет, Амир Виктор Флейм, я заберу то, что мне нужно, и не более.

— Я услышал тебя, Лайм Виктори Флейм, — Амир разводит руками и усмехается: — Кодекс говорит — я выполняю. Вот когда родишь ведьму, тогда и будет смысл что-то передавать. Ты лично открыть основные ворота все равно не сможешь. Не дано.

— Если она не сможет, то за нее это сделают другие. Те, кому дано.

Рада появляется из-за моей спины и становится рядом. Ее плечо касается моего. Я чувствую, как ее сотрясает легкая дрожь. Ее холодные пальцы находят мою ладонь и пожимают: и это самая лучшая поддержка, которую только можно представить. Будто бы она стала на мою сторону, стала против человека, которого любит. Это и горько, и прибавляет мне сил.

— Вот значит как, — глухо произносит Амир. На мгновение я вижу растерянность на его лице, но этот миг такой краткий, что вряд ли кто-то еще мог заметить смену эмоций. Амир быстро возвращает свою непроницаемость, но теперь его взгляд прикован к Раде, а не ко мне.

Пальцы Рады больно впиваются в мою руку. Я пытаюсь понять, насколько тяжело ей далось это решение — пойти против Амира. Но ничего в этот момент не могу сделать. Я хочу исполнить свою мечту, хочу обратно свою свободу, хочу, чтобы моя значимость не ограничивалась тем, что меня когда-то выдали замуж. Да, быть аристократкой в наше время — пропащее дело, а радетельной — и того хуже. Но есть хорошие люди, которым я нужна, и есть дела, которые мне важны. Я — все еще я, и эта жизнь — моя собственная, какие бы обстоятельства на нее не повлияли.

— И ведьмы распахнут ворота в школу так широко, как только возможно, — тонким дрожащим голосом поддерживает нас Карисса. Ее и вовсе не видно. Рада вынудила девчонку спрятаться за моей спиной. Не нужно ей внимания Амира, совсем не нужно.

— Ты собираешься восстановить эти земли? — заходит с другой стороны брат.

— Конечно, это же мой долг как радетельной, — мой голос звучит звонко и громко, может, из-за того что в зале становится гораздо тише, и никто больше не позволяет себе смеяться. Неужели это знак, что у меня получается, и Амир сдается?

— Ну что ж, похвальное стремление, — и хотя голос Амира все еще спокоен, я вижу, как сжимается его кулак, как бьется от раздражения тонкая вена на виске. Он взбешен, и вопросы это всего лишь способ оттянуть окончательное объявление передачи права собственности мне. — И за чей счет?

— О, брат мой, разве может быть другой ответ? — меня постепенно покидает напряжение, а облечение так распирает изнутри, что я не удерживаюсь: кукольно хлопаю ресницами в ответ на вопрос и растягиваю губы в вежливой, но пустой улыбке. — На финансы мужа, раз так сложились обстоятельства. Уверяю тебя, поднять на ноги этот кусок пустой земли и старые развалины мне не составит труда.

Уже второй раз за неполную неделю я посещаю Пшенички. Только теперь я не одна, а в числе небольшой компании. В общем вагоне поезда нас сторонятся другие пассажиры. Ясно дело: странно видеть, как ведьмы едут в поезде. Но у нас на четверых настолько много вещей, что проще всего довезти их грузовым вагоном. А после… От Пшеничек до Птичьего клюва путь недалекий, что-нибудь придумать можно.

Карисса спит, Рада читает, а я наблюдаю за Левисом. Он будто освободился от напряжения прошедших дней: насвистывает веселую мелодию и с удовольствием смотрит на пролетающий мимо пейзаж. Карандаш в его пальцах порхает по серой бумаге: то и дело черточки и линии превращаются в деревья, птиц и людей. В его блокноте с начала путешествия собралось уже немало набросков, и, кажется, Левис всерьез решил вернуться к рисованию.

Вместе с нами с поезда сходят еще полдюжины человек. Они достаточно быстро разбредаются по своим делам, а мы замираем, заваленные вещами, на полустанке. Полуденное солнце заставляет меня повязать на голову первую попавшуюся одежду. Это оказывается рубашка Левиса. Но сейчас меня меньше всего волнует, как я выгляжу.

Пока я укрываюсь от солнца, ведьмы шустро поднимаются в воздух и осматривают окрестности. И довольно скоро нам везет: Карисса возвращается к полустанку на транспорте — длинной скрипучей телеге.