Молчаливые воды

– Глубина сто восемьдесят футов. Дистанция от носа по горизонтали пять ярдов. – Секунду спустя она поправилась: – Глубина сто пятьдесят. Дистанция три ярда.

Хуан проводил в уме векторы, рассчитывая угол подъема торпеды к кораблю, скорость и позицию «Орегона», а также влияние на нее волн. Ошибка недопустима, иначе они все погибнут. Ошибиться было нельзя. И медлить нельзя. Он на две секунды включил полный ход и тут же дал задний. Корабль рванулся вперед, принял скулой большую разрушающую волну и сразу сбавил ход.

– Глубина пятьдесят футов. Дистанция ноль.

Эрик вызвал изображение с камеры, прикрепленной высоко на переборке, выходящей на спусковую шахту. Вода хлынула в бортовое отверстие, гонимая чем-то темным и округлым.

– Глубина ноль, – с бесстрастной монотонностью сказала Линда.

Как Левиафан, поднимающийся из глубины, на поверхность в шахте вырвался похожий на луковицу нос китайской торпеды. Не встретив сопротивления, ее двигатель целиком вытолкнул снаряд из воды. Стремительного ускорения на последней секунде оказалось достаточно, чтобы кабель, тянувшийся на мили от торпеды к подводной лодке, лопнул. Торпеда рухнула обратно в воду и зазвенела как колокол, ударившись о край шахты. И исчезла из вида. Лишенный связи с лодкой, компьютер торпеды выключил двигатель.

Победный рев огласил оперативный центр, и его эхо пошло гулять по всему кораблю, где остальные члены экипажа следили за событиями по своим мониторам. Макс так сильно хлопнул Кабрильо по спине, что остался красный след. Тамара коротко обняла Хуана, потом Макса – совсем не так коротко.

Кабрильо встал, собираясь покинуть помещение.

– Председатель, – окликнула его Линда, чтобы остановить. – А как же подводная лодка? Наши торпеды попадут в нее через сорок пять секунд.

– Я в гальюне, если вдруг понадоблюсь.

Он удовлетворено вздыхал в туалете, когда вновь послышались торжествующие крики. Рыбы выполнили свою работу и открыли дорогу в Антарктиду и к завершению операции.

Глава 24

Хорхе Эспиносу разбудило легкое прикосновение к плечу. Как всякий хороший солдат, он проснулся немедленно. Над ним стоял его адъютант капрал де Росас с кружкой; Эспиноса надеялся, что в кружке кофе.

– Жаль будить вас, сеньор, но в устье залива показался большой корабль.

– Военный?

– Нет, сеньор, фрейтер. Его выбросило на берег.

Эспиноса сбросил толстую гору одеял и сразу пожалел об этом. Хотя начальник участка Луис Ларетта хвастал, что топливо для них не проблема, воздух в здании, отведенном им для постоя, был очень холодным и проникал повсюду. Эспиноса поддел под камуфляжные брюки две пары теплых кальсон. На ноги он натянул три пары носков.

– Кто-нибудь на борту пытался с нами связаться?

Адъютант раскрыл металлические жалюзи, чтобы впустить то, что в этом богом забытом морозильнике называлось солнцем. Комната едва вмещала кровать и комод с зеркалом. Стены были из раскрашенной фанеры. Единственное окно выходило на заднюю стену другого здания всего в трех футах от них.

– Нет, сеньор. Судно, кажется, брошено. На шлюпбалках не хватает одной спасательной шлюпки, и, судя по виду, корабль покинут давно. Сержант Лугонес проверил с помощью тепловизионного прицела. Ничего. Корабль холодный, как камень.

Эспиноса отпил большой глоток крепкого кофе. Из-за налета во рту вкус показался ему мерзким, и он поморщился.

– Который час?

– Девять утра.

Три часа сна. Он мог не спать и дольше. Они с Хименесом и несколькими сержантами почти всю ночь вели разведку холмов в тылу базы и определяли места возможных засад. Из-за изломов и трещин местность представляла собой природное укрепление с сотнями позиций для стрелков. Единственной проблемой было держать людей в тепле. Сегодня предстояло определить, сколько времени люди могут оставаться на позиции, сохраняя боеспособность. Сержанты полагали, четыре часа. Его оценка была – три с небольшим.

Он закончил одеваться и залпом допил кофе. В животе урчало, но он решил до завтрака осмотреть загадочное судно.

– Разбуди лейтенанта Хименеса.

Одному из рабочих катеров потребовалось всего пятнадцать минут, чтобы пересечь залив. Продувка теплым воздухом творила чудеса. Залив был свободен от льда, но мало того – воздух над самой водой прогрелся до пятидесяти градусов, в то время как на базе его температура была минус десять [48] . За заливом поднималась и опадала на волнах ледяная корка: робкие предвестники лета пытались растопить лед. В открытый океан вела чистая полоса – ее постоянно расчищал ледокол, чтобы поддерживать жизненно важную связь с домом.

48

Плюс 10 и минус 24 по Цельсию.

Катер прошел так близко от одной из нефтяных платформ, что стало видно – платформа замаскирована тонкими склепанными металлическими листами, делающими ее похожей на айсберг. С расстояния в пятьдесят ярдов ее отличали от айсберга лишь мощные стальные поддерживающие колонны, выглядывавшие из-под белой облицовки.

В узком устье залива они миновали район волнующейся воды. Там от труб поднимался тепловой занавес, мешавший льду заходить в гавань. В те несколько секунд, что потребовались, чтобы пересечь эту полосу, Эспиноса согрелся – впервые с тех пор как прибыл в Антарктиду.

Он сосредоточился на судне. Старое, вне всяких сомнений. И как будто бы покинуто – Хорхе понял бы это по его виду, даже если бы не знал заранее, что здесь никого нет. Корпус был выкрашен водостойкой краской, разной, пятнами и с потеками, словно судно красили дети. В основном белые надстройки, тускло-красная единственная труба. Пять кранов, три на носу, два на корме; моряки называют такие суда «кораблями с палками». С тех пор как на море распространились контейнерные перевозки, такие корабли считались устаревшими, а большинство их давно сдали на лом.

– Что за ржавое корыто! – заметил лейтенант Хименес. – Наверняка с него даже крысы сбежали.

Подойдя еще ближе, они увидели, что судно не маленькое. Эспиноса прикинул, что его длина примерно пятьсот с лишним футов. Название разобрать было трудно: краска выгорела и украсилась потеками ржавчины, но Эспиноса разглядел название «Норего». Двадцать футов его носа прочно застряли на галечном берегу. Возле массивной кормы стоял еще один рабочий катер, а вокруг стояли люди. Один из них поднимал раздвижную алюминиевую лестницу, с виду достаточно длинную, чтобы подняться почти к самым поручням.

Катер Эспиносы встал рядом с первым, и матрос бросил солдатам линь. Он подтянул катер как можно ближе; другой матрос спустил трап – двенадцатифутовую деревянную доску.

Едва теплые сапоги майора коснулись берега, сержант Лугонес козырнул. Небо для разнообразия было ясное, температура – приятные минус десять.

– Ну и зрелище, а, сержант?

– Да, сеньор. Ничего более дурацкого в жизни не видел. Мы заметили его на рассвете и приплыли проверить. Извините, майор, но я решил, что вам лучше остаться в постели и отдохнуть.