Молчаливый мужчина

— Меня это устраивает, — ответил Смити.

Мо ничего не ответил.

Он все еще пытался выкинуть из головы количество полиэтиленовой пленки, покрывающей пол, которую они обнаружили в подвале, и еще несколько рулонов.

И аккуратно выложенные инструменты на столе.

Но Хоук знал, что Мо никогда не будет лжесвидетельствовать копам.

Если только не будет приказано это сделать во благо миссии.

Или для защиты кого-то, кто что-то значил для Мо.

Так что ему не пришлось отвечать.

— Второй вариант, я могу связаться с человеком, мастеру по исчезновению людей, — продолжал Хоук.

Мо сосредоточился на своем боссе.

— Я тоже с этим согласен, — горячо заявил Смити.

Он все еще видел рулоны полиэтиленовой пленки.

Не говоря уже о столе с инструментами.

— Я говорю не об убийстве, Смити. Я говорю о вынужденном переселении, когда шансы на возвращение равны нулю. Это включает в себя регистрацию заезда, чтобы убедиться, что ноль остается нулем. За дополнительную плату включает в себя постоянную недееспособность, — объяснил Хоук.

— Я тоже готов на это, даже если не знаю, что такое постоянная недееспособность, но согласен, чтобы она включала в себя, чтобы этот больной гребаный ублюдок был чертовски мертв.

Точно.

Смити держался на волоске.

Мо знал это чувство.

— Пальцев нет. Языка нет. Глаз нет. Различные комбинации. Или в экстремальных обстоятельствах — нет ног или паралич, — сказал ему Хоук.

— И снова у меня такое чувство, будто я выиграл сегодня в лотерею, потому что ни один из этих вариантов не кажется мне плохим, — ответил Смити.

— Смити, тебе придется с этим жить, — заметил Хоук.

— И ты думаешь, что для меня это будет проблема? — Потребовал ответа Смити.

— Я думаю, что прямо сейчас ты чертовски зол и чертовски напуган, и все это верх того, что ты волновался, потому что напряжение увеличивалось с каждым днем, когда мы не могли вычислить этого парня, и с каждым письмом, которое ты получал. Так что я не уверен, что ты рационально мыслишь, — возразил Хоук.

— Скажи мне, Хоук, если ты сотворишь какую-нибудь магию с Митчем или Слимом, и они найдут причину законно обыскать его дом и найти то, что нашли мы, что тогда будет с этим парнем? — Спросил Смити, упоминая приятелей Хоука, Митча Лоусона и Брока «Слима» Лукаса, двух полицейских из криминального отдела, двух хороших людей и первых, к кому Ястреб обращался, если хотел, чтобы делом занялся закон.

— Я не обладаю силой ясновидения, Смити, — сказал ему Хоук.

— Я тоже. Но скажу тебе вот что: такой больной гребаный ублюдок, как этот парень, должен сделать что-то чертовски плохое, чтобы его посадили навсегда, где он и должен быть, — парировал Смити. — И видя, что этого, бл*дь, не случилось в этот раз, хотя его взяли, он, может быть, когда-нибудь и отсидит, и это большое «может быть», так как до сих пор он действительно не совершил преступления.

— Эти письма-угрозы, он использовал почтовую службу, чтобы отправлять их, это определенно преступление, — отметил Хоук.

— Это вообще ничто, и мы все это знаем, — выплюнул Смити.

Именно так и было, поэтому ни Ястреб, ни Мо ничего не сказали.

Смити продолжал:

— Но он когда-нибудь осуществит свою месть. И выйдет, снова зациклиться на Мак или какой-нибудь другой девушке, потом возьмет себя в руки, прежде чем кто-нибудь узнает. А потом какая-нибудь девушка, если ее найдут до того, как она умрет, всю жизнь будет иметь дело с этим дерьмом, в котором она не имела права голоса, как я имею право голоса, чтобы потом всю жизнь жить с тем, что мы решим сейчас по поводу этого парня. — Смити покачал головой. — Я как-нибудь переживу своих демонов. Не хочу, чтобы какая-нибудь женщина столкнулась с ним лицом к лицу.

— Смити… — попытался Ястреб.

Смити оборвал его:

— Или он отделается тем, что его признают невменяемым, потому что никто не спорит, что парень облажался, и его отправят в сумасшедший дом. Будут пичкать лекарствами. Будут лечить. Он получит «исцеление». И тот же самый сценарий конца происходит сразу после того, как он перестает принимать лекарства, финансируемые правительством, и вспоминает о своих гребанных идеях, потому что он чокнутый.

— Мой голос — единственный голос, который имеет значение, ублюдок, потому что я плачу за это дерьмо, — парировал Смити.

— И мы с Мо тоже будем знать, и нам придется держать рот на замке и жить с этими демонами тоже по твоему выбору, Смити, — ответил Хоук.

В этот момент Смити взглянул на Мо, а потом снова на Хоука.

— Не мог бы ты мне объяснить, почему твой человек участвует в этом обсуждении?

— У него есть право голоса, — ответил Хоук.

— Я понимаю, беря во внимание, что он здесь, — сказал Смити. — Я спрашиваю, почему.

— Потому что я его вызвал, — ответил Хоук.

Смити снова посмотрел на Мо.

Мо молча уставился на него.

— Черт, ты влюбился в нее, — пробормотал Смити.

Мо ничего не ответил.

Смити оглядел его с ног до головы, и его брови сошлись на переносице.

— И она влюбилась в тебя?

Мо молчал.

— Ну конечно, — пробормотал Смити. — Ты — это ты. Еще до того, как я увидел тебя, мог бы понять, видно наверху дали мне возможность вызвать мужчину мечты для Мак.

Что ж…

Черт.

Что-то пришло в голову Смити, его глаза поднялись к потолку, прежде чем вернуться к Мо, а руки уперлись в бедра.

— Не забивай себе голову всякими мыслями, ублюдок. У нее есть талант. Она хедлайнер. Она была рождена для сцены. — Он убрал руку со своего бедра, направил ее на Мо и заявил: — Ты не должен ей говорить, чтобы она бросила танцевать.

Мо почувствовал, как его губы сжались.

— Ну вот! — Смити ткнул пальцем в Мо, не пропустив его движения. — Ты один из этих парней! Господи! — Он вскинул обе руки. — Я думал, что покончил с этими парнями. Джек не возражал против того, чтобы его женщина раздевалась.

Мо понятия не имел, кто такой Джек. Он не помнил, чтобы Лотти рассказывала ему об одной из женщин, у которой был мужчина по имени Джек.

Он по-прежнему молчал.

— А как насчет тебя? — Спросил Смити Хоука. — Разве это профессионально, что один из твоих парней метит женщину, которую охраняет.

— У них была платоническая любовь до сегодняшнего дня, — выдавил Ястреб.

— Ага, хорошо, — сказал Смити.

Мо хотел поскорее закончить.

Со многими вещами.

И то, что они сейчас обсуждали, было наименьшим из всех.