Молчание Сабрины 2

– О, я оставлю, – сказал шут. – И сделаю то, что обещал тебе, несмотря на нашу «устную договоренность», и даже не стану… как там было?.. маневрировать. Я поговорю со своим старым знакомым из «Мышьносанеподточитс и Ко». Старший компаньон этой уважаемой адвокатской конторы с Набережных, господин Файгроу, давно ищет находчивого и способного на… кхм… определенные поступки помощника. Какая удача, что я с таким знаком.

– Полагаю, господин Файгроу тоже у вас на крючке?

Шут рассмеялся.

Из-под кухонного навеса раздался немелодичный звон. Это мадам Бджи брякнула несколько раз в свой «колокол», сделанный из худого казанка да подвешенной на проволоке ложки. Суп был уже разлит по тарелкам, от него поднимался зеленоватый пар.

Дверь фургончика Брекенбока скрипнула, открываясь, и Проныра опрометью бросился к кухонному навесу, пока хозяин балагана не заприметил его рядом с Гуффином и не посчитал их перешептывания подозрительными.

Гуффин тем временем со вздохом слез с сундука и, сунув подмышку зонтик, пошагал к Брекенбоку, который был занят тем, что, как всегда грязно ругаясь и бормоча проклятия, запирал ржавый замок на ключ.

– Ужин, сэр! – радостно воскликнул Манера Улыбаться. – Наконец-то!

– Да, – согласился Брекенбок, справившись с замком. Хозяин балагана выглядел крайне голодным. – Наконец-то!

– Поспешим же! Не будем заставлять нашу славную мадам Бджи волноваться.

– Поспешим, – кивнул Брекенбок.

И они отправились к кухонному навесу. По пути Финн Гуффин вдохновенно рассказывал хозяину балагана свои размышления о будущем завтраке (об ужине он, казалось, и вовсе уже забыл) – по его словам, завтрак должен был оказаться таким вкусным, что от него можно умереть.

Брекенбок кивал и ворчал:

– Главное, чтобы мадам Бджи не переборщила с приправами…

Вскоре вся труппа, за исключением Бульдога Джима, собралась за столом. Почти вся…

У фонаря и сундука, где только что сидел шут Манера Улыбаться, по стене от земли и до самой крыши проходила толстая ржавая труба. Кладка за ней была довольно сухой. И там, в темноте, кто-то стоял. Стоял, сжимая в дрожащей от страха руке наполовину сточенный мелок.

Вся стена рядом с этим «кем-то» была сплошь исписана:

«Я плохая кукла, потому что плохо учу свою роль. Я плохая кукла, потому что плохо учу свою роль. Я плохая кукла, потому что плохо учу свою роль…»

Глава 4. Ночной спектакль в Фли.

Мистер Мэйхью увидел заведение Мамаши Горбин еще издалека, впрочем, не заметить его было трудно.

«Что ж, значит Брекенбок верно указал дорогу, – подумал он, – хотя этот хитрый пройдоха запросто мог из мести заставить меня побродить по ночному Фли…»

Узкая, заваленная различным чердачным хламом улочка, названия которой Мэйхью не знал, вывела его на небольшую площадь, хотя все здешние обитатели именовали это место не иначе, как пустырем.

В самом центре пустыря, подсвеченный фонарями, лежал, словно громадная рыбина, выброшенная на берег, неимоверно ржавый дирижабль. Около тридцати лет назад это летающее судно потерпело крушение в Фли, и с тех пор оно, или вернее его оболочка, и служило пристанищем для известного на всю округу заведения в собственности некоей предприимчивой мадам.

Мамаша Горбин в Фли была особой уважаемой и поговаривали даже, что она ни много ни мало является негласной хозяйкой всего Блошиного района, кем-то, вроде главного судьи Сомма в Тремпл-Толл. Мамашей ее называли потому, что ей зачастую, будто самой настоящей мамочке, приходилось разрешать свары между бандами как в Фли и на Брилли-Моу, так и в Саквояжне. Помимо этого, она также руководила черным рынком так называемой Изнанки Габена, торговала сведениями, занималась скупкой краденого и прочими милыми вещами…

Что ж, совсем скоро тяжелому сердцу Мамаши Горбин предстояло полегчать на одну сгоряча (и в порыве чувств, и под воздействием кое-чего горячительного) обещанную Брекенбоку услугу. Правда, она об этом пока не знала и преспокойно занималась тем… ну, чем там обычно занимаются трактирщицы-контрабандистки-мамаши в Фли…

Глядя на ржавую тушу дирижабля вдали, Мэйхью поставил на покосившуюся газетную тумбу саквояж, положил рядом зонт, после чего проверил патроны в барабане револьвера и закурил папиретку.

То, во что он влез, встрял и вляпался по уши, ему очень не нравилось. Брекенбок что-то задумал – это было ясно. И хоть хозяин балагана и пытался скрыть свои истинные замыслы за показным безумием, Мэйхью понимал, что он также ведет какую-то свою игру. Брекенбок говорит, что его волнует лишь пьеса, но…

«Это ведь не просто пьеса, верно, Талли?»

В Фли разворачивался настоящий клубок интриг, в котором странным образом сплелись и кукольник Гудвин, и шут Манера Улыбаться, и кукла в зеленом платье. Как Мэйхью ни ломал голову, пытаясь понять, что здесь происходит на самом деле, ответ ускользал. Оставалось надеяться, что Мамаша что-то прояснит: учитывая ее славу, он догадывался, что Брекенбок в действительности отправил его к ней не столько за «вещью, без которой не сможет обойтись его пьеса», сколько за сведениями. Вот только за какими?..

Спрятав револьвер, Мэйхью взял зонт и саквояж и пошагал через пустырь. Бредя меж торчащих из земли толстых, покрытых мхом труб и обминая лужи, он пытался выстроить в голове хоть минимально связную картину того, что уже успел выяснить, но как следует поразмыслить над делом Мэйхью не дали.

Примерно на полпути к заведению Мамаши Горбин из-за одной из труб вышли трое. Намеренья их были явно и четко пропечатаны на одутловатых и щетинистых, с позволения сказать, лицах.

Мэйхью так задумался, что забыл, где находится, и не учел, что, должно быть, выглядит кое в чьих глазах весьма многообещающе. Еще бы: он ведь в Фли, ночью, в одиночестве, вероятно, без оружия, зато с ручной кладью. Просто подарочек!

– Ты только погляди! – воскликнул мистер Громила № 1.

– На что? – удивился мистер Громила № 2.

– Кх-кх-кх, – покашлял мистер Громила № 3 (очевидно, у него была немая роль).

– Да ни на что! А куда. Или вернее – на кого!

– И на кого?

– Да вот на него. На этого глупенького заблудившегося кролика.

– Хм, – усмехнулся «заблудившийся кролик».

– Клерк в Фли, это ж какое счастье нам привалило, парни!

Мэйхью даже удивился. Ему и в голову не могло прийти, что он выглядит, как клерк. Он-то полагал, что выглядит крайне не так и впечатление производит соответствующее. Отец Мэйхью был клерком до мозга костей, зубодробительно занудным, по-конторски черствым и раздражающе бюрократически невыносимым человеком, а еще он предрекал, что и сын пойдет по его стопам, однажды отыскав себе непыльное местечко в каком-нибудь чулане, полном бумаги и чернил. Походить на него Мэйхью совсем не хотелось.