Молчание
Шрифт:
— Я не могу прорвать защиту, — прошептал старик. — Правило первого колебания не срабатывает. Не может же быть так, что дальше ничего нет… Такое ощущение, будто…
Федор Иванович резко убрал руку и вскрикнул:
— Ё-мое! Сработала примитивная система самоуничтожения организма… В твоей голове растет шарик… Черт, что же делать?!
Старик двумя руками схватился за голову:
— Что же делать?! — повторил он. — Тебе, Данька, природа совершенно не хочет доверять свои тайны. Но ничего, мы поспорим с матушкой, кто кого на этот раз.
Несчастный Пузырь уже
— Ты кто такой?! — завопил он. — Уйди прочь от меня!!!
После того, как Весюткина перевязала себе руку и надела поверх повязки медицинскую перчатку, она вновь заглянула в десятую палату и была поражена переменой, произошедшей за ее недолгое отсутствие. В палате летало много черных жирных мух. Весь пол был усеян ползающими тварями: мелкими беловато — красными червяками, похожими на опарышей, «зместрелами», серыми «жучками», похожими на божью коровку и маленькими «ногогрызами».
Весюткина оглядела палату и увидела, что животы у двух покойников разорвались от груди до паха, как рвется старая майка, и наверх вылезли вздутые кишки. Через разорванную кожу живота во внешний мир, не спеша, проникали всевозможные твари.
Вся «живность», что ползала по полу, пищала, взвизгивала и «вжикала», представляя собой жуткий бурлящий микромир палаты.
— Я этого больше не вынесу, — произнесла Весюткина, вошла в палату и закрыла за собой дверь.
Николаич и Игоревич спустились в подвал, повернули в правое крыло и двинулись к пищеблоку.
— Я никогда не сдавался ни перед какими трудностями, — похвастался Николаич. — Бывали такие моменты, что жизнь мне показывала полную жопу. Но я всегда боролся со всеми изъедающими душу негативами. Вот такие пирожки.
— Есть вещи, которые могут в одну секунду подавить дух человека, — возразил Игоревич. — Например, смерть кого-то очень близкого и дорогого.
— Это, увы, неизбежность и это надо воспринимать так, как оно есть.
— Все, что говорите вы сейчас — это лишь слова… Просто жизнь вас не трепала по-настоящему, вот до сих пор и живете с легким сердцем.
Игоревич внезапно замолчал и обернулся. За его спиной никого не было, коридор — пуст. Ни шороха, ни скрежета. Вообще никакого звука.
— Как-то подозрительно тихо здесь, — заметил он. — Ни одного человечка не видно.
Николаич беспокойно завертел головой, почувствовав то же самое, что и его новый знакомый. Никогда у пищеблока не было тишины. Обычно тут сновали люди, вечно кому-то было что-то надо на кухне. То сахара попросят, то кофе или чая.
— Не пугай! Здесь же должна быть охрана. Я ее сам организовал.
— Сами видите — никого нет!
Николаич ускорил шаг.
— Ёлки-палки! Надеюсь, с Варварой все в порядке, — пробормотал он.
— Да вы сразу-то не пугайтесь, — сказал Игоревич. — Хотя, если честно, я бы свою жену здесь ни за что не оставил.
Николаич ничего не ответил и с шага перешел на бег.
Очутившись на кухне, он посмотрел по сторонам. На электрических плитах нагревались большие кастрюли, из них валил пар. На столах стояли тазы с нарезанной картошкой и другими овощами.— Куда же все подевались? — растерянно сказал Николаич.
На кухню зашел Игоревич.
— В моечной тоже никого, — сообщил он.
Николаич заглянул в кастрюлю, вода в ней выкипела почти до самого дна.
Заглянул в другую — та же самая картина. Начальник мастерской пошел по кругу и стал выключать электрические плиты.
— Странно это все, — тихо сказал он Игоревичу.
Из двенадцатой палаты в коридор вышла Весюткина, а навстречу ей, из одиннадцатой, — Круглова. Врачи сняли верхние части защитных костюмов и направились к кабинету заведующего.
— Как у тебя вообще обстоят дела? — поинтересовалась Инга Вацлавовна.
— Восемь человек из оставшихся тридцати я отпустила на все четыре стороны, — поведала Круглова. — Остальные приговорены… Правда, некоторые из них еще об этом не догадываются.
— И мне нечем похвастаться, — сказала Весюткина. — Все заражены — нет ни одного счастливца, которого я смогла бы отпустить… Блин, что-то я проголодалась, надо бы чайку попить.
— Я вообще на еду не могу смотреть. Она у меня вызывает рвоту.
— Нет. Так нельзя. Хочешь, милая, выжить, надо чем-то поддерживать свои силы.
Женщины остановились возле кабинета Магамединова. Круглова громко вздохнула.
— Может, махнуть на них всех и уйти из отделения, пока не поздно? — спросила она.
— Умирающим нужна наша помощь и поддержка, — ответила на это Инга Вацлавовна. — Я не брошу их. Не могу, моя совесть не позволит мне это сделать.
— В том-то и все дело, — сказала Круглова.
В коридоре появились два санитара — Борыгин и Теплицын. Они медленно, опустив головы, шли друг за другом. Круглова сразу же накинулась на них:
— Милые мои, а вы не могли бы ногами шевелить быстрее? Идут — нога за ногу цепляется. Как по бульвару. Вы что, не видите, сколько трупов?! Живые лежат среди мертвых.
Борыгин зло сверкнул глазами.
— Не реви! — рыкнул он. — Сама бы потаскала носилки, а я бы поглядел, насколько у тебя силенок хватит.
— И у нас проблема, — сообщил Теплицын. — На улицу хода нет. Замурованы наглухо. Как теперь избавляться от трупов?
— Не кричите, — вмешалась в разговор Весюткина. — Всем тяжело. Открывайте окна на первом этаже и выкидывайте.
— Так зачем носить на первый этаж? — удивился Борыгин. — Сразу в палате откроем и выкинем.
— Совсем обалдел! — вскрикнула Инга Вацлавовна. — На глазах у других больных? Я не позволю!!
— Извини, Инга Вацлавовна, не подумал.
В коридоре за спинами Борыгина и Теплицына показались Зайцев и Лебедь.
— Ну, так что будем делать? — закричал Зайцев. — Сил уже нет никаких. Может, ну ее к черту, эту бессмысленную работу?
Весюткина бросила усталый взгляд на Зайцева.
— Эта работа не бессмысленная, — возразила она.