Молчание

Мария влезла в следующее окно и проявила гораздо больше озабоченности, спускаясь с рамы. Чейз, пролезая через окно возле нее, сделал то же самое.

– Ты в порядке? – Спросил он. Эмма не была уверенна, кого он спрашивал; она четко не видела, куда он смотрел.

– Эмма? – Позвала Мария.

– Избегаю дыма, – огрызнулась она. – Поторопитесь, пожалуйста.

Но это было не так-то легко. Мария осторожно ступала на доски, проверяя их крепость; она останавливалась, слушая Чейза, и следовала его указаниям. Он был не так осторожен, как она.

Эмма не могла видеть, на что наступает Мария; она видела только то, куда она ступала, и она задалась вопросом, насколько разное они видели. Стиснув зубы и стараясь быть как можно ближе к полу, она поползла за Марией Копис. Она ползла быстрее.

Каким-то чудом они добрались до двери холла, а затем и его самого.

Эмма не потрудилась встать на ноги, потому что дым здесь был слишком плотным. Вместо этого она поползла по полу, затаив дыхание; она с трудом смогла разглядеть нечеткое очертание двери холла; она не могла сказать в какой цвет она была покрашена. Сперва она решила, что плохая видимость объяснялась густым дымом, но затем она поняла, что в мире Эндрю была ночь. Пожар произошел ночью.

Дыша носом и держа рот плотно закрытым, она добралась до двери в спальню. Она не могла, да и не искала Марию; было слишком много дыма, и она была слишком напугана. Она никогда не была в пожаре, и если ей, не дай бог, пришлось пережить такое, она никогда не вернулась бы.

Дверь была немного приоткрыта и через треск огня, она впервые услышала Эндрю Кописа.

Он кричал.

Глава 13

Эмме пришлось бороться с желанием вскочить на ноги и вбежать в комнату; она подползла к двери и толкнула ее, приоткрыв достаточно, чтобы она смогла пройти в нее. Эндрю Копис стоял – на своей кровати – звал свою маму. Он кричал не от боли, но, в какой-то степени, это было хуже. Он был сильно напуган и его голос был хриплым и сорванным от ужаса.

Как бы долго она не жила – а она задумалась, как долго это будет – она будет помнить это крик; ощущение от него; он прошел прямо через нее, оставляя в ней какую-то частичку.

Она больше не сопротивлялась желанию встать с пола; она не могла.

Она поднялась на ноги и побежала к кровати, к ребенку, который стоял на ней, с расширенными от ужаса глазами от растущего понимания того, что он был предан – и оставлен. У него были, как она поняла, темные волосы матери, часть их прилипла к его лицу от пота и слез и собралась в хохолки возле глаз и на лбу. Эмма потянулась к нему.

Он был холодным. Он был таким чертовски холодным на ощупь, что Эмма отступила, будто обожглась. Он, казалось, не заметил, что она коснулась его. Казалось, что он вообще не заметил, что она рядом.

Она услышала шаги сзади и крикнула.

– Чейз, закрой эту чертову дверь! Не запускай дым!

Дверь действительно закрылась. Она услышала, как он бормочет извинения.

– Эмма? – она услышала и голос Марии. Было достаточно трудно слышать, но Эндрю не затих, и Эмма подумала, что он не прекратит до полного истощения. За исключением смерти. Ведь именно так он умер.

Она почувствовала его как удар и повернулась, чтобы сбросить его. Но повернувшись, увидела лицо его матери, а это было плохо.

Она посмотрела на Чейза. Выражение лица Чейза было замкнутым и мрачным. Она хотела попросить его помочь, но не смогла произнести слова. Вернее, не все слова.

– Чейз...

Он скривился и это исказило его лицо.

– Что?

– Он так чертовски холоден. Я не могу... – Она подняла сжатую руку.

Онемевшую руку. – Это не так...

– Эмма, – сказал он, выругавшись. Он подошел к ней и взял ее руки в свои. Быстро сжал их. – Он силен. Ты знала это.

– Я не знала, что это значит. – Она сглотнула. Чейз был зол. И она поняла, что он прав. Эндрю был здесь – и он был в еще худшей, чем она думала ситуации. Она попыталась коснуться его только раз и она почти в слезах. Насколько жалким это было?

– Прости, Чейз, – сказала она ему. Она сжала руки снова, чувствуя свои пальцы.

А затем она расправила плечи, вдохнула так глубоко, как смогла, слегка пожалев об этом, и снова приблизилась к Эндрю. В этот раз она медленно протянула руки, помахала ими перед его раскрытыми невидящими глазами. Ничего. Если он вообще знал о ней, то не подавал вида.

– Мария, – прошептала Эмма, видя, что дым наполнял комнату, и, понимая, что – для нее и Эндрю – время быстро заканчивалось, – готовьтесь.

Она не знала, что Мария ответила, не была уверена, что вообще была услышана. Эмма протянула обе руки и схватила ими Эндрю за руки.

Холод был так силен, что походил на боль; она забыла об огне, жаре, дыме. Она почувствовала вкус крови и поняла, что прикусила губу.

Колени закостенели, она стояла как столб перед ним.

Но, даже держа руки в ее руках, он продолжал кричать. Эмма поняла, что прикусила губу, чтобы не присоединиться к нему. Она упала на колени перед кроватью, закашлявшись; она уронила ткань во время своего первого рывка, чтобы добраться до него, но она не могла бы держать его все равно, потому что обе ее руки были заняты его руками.

– Дрю!

Эмма.

Мария внезапно увидела своего сына. А Эмма увидела своего отца.

– Дрю! – Мария бросилась вперед, преодолевая расстояние между ними. Кашляя и тем самым подтверждая наличие огня, который ворвался в комнату, как и тьма, которая говорила о ночи. Если ее сын был пойман в ловушку так, как теперь была Мария, то от одного взгляда на ее лицо становилось понятно, что она была поймана в ловушку здесь с ночи, когда он умер. Она подбежала к Дрю, но ее руки прошли сквозь него. Эмма дрожала: она ничем не могла помочь.

Мария снова потянулась к Эндрю. В третий раз. Четвертый. Пятого не было, но теперь были слезы, бегущие по ее щекам.

– Эмма... он не видит меня.

Это была правда.

– Я не знаю почему, – выдавила из себя Эмма. Слова прерывались и дрожали, но ей удалось произнести их четко. – Такого никогда раньше не было. – Она повернулась и посмотрела на отца.

Эмма.

– Он не видит ее. Он не видит свою мать. Я... Я думаю, что он не видит даже меня и он такой холодный.

– Росток. – Брэндан Холл стоял и смотрел на Марию и ее сына, а через мгновенье он закрыл глаза. – Я был избавлен от этого, – мягко сказал он дочери.

– Ты никогда не был в огне.

– Нет. Я не это имел в виду. Я не видел твоей смерти. Я умер первым.

Это – наш наихудший кошмар, Эм. Ни у одного родителя нет более сильного страха. И это до сих пор мой самый сильный страх. Будь моя воля – и тебя бы тут не было. Но он снова открыл глаза и посмотрел на лицо Марии Копис. Он не стал больше говорить.

– Помоги мне, папа. Я не знаю, что делать. Я не могу оставить его здесь...

Отец посмотрел на Чейза.

– Я честно не дам клятву, что знаю, о чем думает Чейз или чего он боится в этот момент. Мы все умрем здесь, если я не смогу вывести его. Мать не оставит его во второй раз.