Моление колесу
Шрифт:
* * *
Юрка и лодку вытаскивать не стал; куда она денется! Даже если и вздумает Обимур пошалить с ней, то утром все равно принесет.
Свистнул тропу - и она послушно побежала впереди.
Тревога не покидала его. Лес тоже был встревожен - Юрка чувствовал. Да что же это? Не случилось ли чего с матерью?
Вспомнилось: знойным летом она разбрасывала по земле солому, которая всю зиму стояла в скирдах на огороде, - и тотчас благодатная прохлада нисходила на истомленный сушью лес... Колдунья!
Юрка не сомневался: таких, как его мать, больше нет на свете. Не шутя искал он зимою ее очертания в вихрях метелей, танцующих по Острову! А когда она вдруг говорила,
Ну а сам он ничего не мог утаить от матери! Вот ведь ей ни разу не приходилось видеть, как появляются зеленые зайцы, но она сразу знала их имена. Юрка и тот путался поначалу, она же - никогда. И хотя привязывалась к ним, ласковым и веселым, так же крепко, как сын, но радовалась, что это - не навсегда, что рано или поздно наступает им время уйти - и вернуться к своим. Юрка жалел, что вернувшиеся потом все забывают, как будто и зря они с матерью старались, а она уверяла: "Не зря! Ведь у них остаются сны..."
И были, конечно, ведомы матери все туманные размышления и предчувствия сыновнего, пока еще не проснувшегося, сердца... Когда на склоне Кленовой сопки в прошлом году вдруг появилось дерево незнакомой породы - именно появилось в одночасье: с двухъярусной кроной зеленого и густо-синего цветов, с полупрозрачным янтарным стволом, в котором мерцали разноцветные огоньки, - Юрке сообщил об этом дождик, и мальчишка не собирался никому открывать тайну. Но мать бог знает как проведала об этом и до того испугалась, что на время лишилась речи. Наконец она немного пришла в себя и, завернув в свой любимый, шелковый черный с розами платок самое драгоценное их достояние: пухлый том, в котором поместилось все собрание Пушкина, старославянской вязью написанную Библию и подаренную Юрке еще в детстве книгу сказок, быстро побежала в лес.
Обуреваемый любопытством. Юрка крался следом. Понятно, мать знала о слежке, но со временем Юрка догадался: она и хотела, чтобы сын видел происходящее, оставаясь при этом невидимым сам, - для пущей безопасности.
Мать разложила у подножия дерева свои приношения и стала, покорно опустив голову.
Ожидание длилось так долго, что Юрка в кустах притомился, и вдруг его бросило в жар: подножие янтарного ствола медленно, бесшумно таяло... И только сейчас он заметил, что на траве уже нет ни книг, ни даже платка, на котором они лежали! А ствол чудо-дерева все уменьшался, уменьшался, и скоро обе кроны сами собой повисли в воздухе, и птицы, которые уже прижились было на их ветвях, в испуге вспорхнули, загомонили, и тотчас все разом умолкло...
И вот нижняя крона, зеленая, растворилась в воздухе, а верхняя, синяя, взмыла вверх, покружилась над лесом, словно прощаясь, - и слилась с небесами.
И снова привычная разноголосица воцарилась в лесу, а Вера, с облегчением
отвесив поклон тому месту, где только что стояло неведомое дерево, поясной поклон, легко и весело пошла прочь. И сколько ни допытывался потом Юрка, что же это было, она отмалчивалась, оставляя сына одного в дремучем лесу бесчисленных догадок.Ох, скорее бы увидать ее и убедиться, что ничего плохого не случилось! Дом уже рядом...
И в этот миг жаром овеяло его, словно где-то невдалеке занялся огонь.
* * *
Черта с два они нашли бы чего-нибудь, если б не случай!
Когда, смертельно усталые, разочарованные неудачами, они набрели вдруг на озерцо, лежащее среди каменной осыпи, полное теней и туманов, словно живой, дышащий овал, то кинулись к нему поскорее напиться. Вода же оказалась горько-соленой! Особенно томился жаждой Гамма, и его возмущение причудами здешней природы было особенно сильным. Он громко матерился, прыгая по скользкой осыпи, как вдруг нога его подвернулась - и он неуклюже повалился, цепляясь за камень. Тот послушно покатился, и в земле открылось углубление, а проще сказать - яма, в которой... в которой...
Там лежали четыре "револьвера", обломки теодолита, термос, рюкзак и транзистор - и это было, видимо, все, что осталось от людей, побывавших на этом Острове...
Но где же сами люди?! Обо всем, теперь понятно, знает эта Вера Королева... И ясно, что с ней ухо надо держать востро, а оружие наготове. Они снова бросились в путь, но страх холодил сердца, поэтому какие-то полверсты растянулись на несколько километров. Но вот наконец-то впереди открылась поляна, узкая речка, огород-сад по берегу и - бревенчатая избушка, светившаяся сквозь ветви осин и черных берез.
Постояли. Вершины деревьев задыхались от солнца и грохота ветра, а здесь, у корней, у папоротников, у грибниц, было сыро и тихо.
Да, тихо. И никого.
– Оружие приготовить, - негромко скомандовал Альфа, и Сигма сунул руку за пазуху, словно его обуяла чесотка.
И вдруг из-за кустов выскочило что-то, метнулось через тропу...
Ударила молния - Бета опустил руку с оружием.
Гамма выругался севшим голосом.
Зверек, которого влет, с быстротой и меткостью робота, сбил Бета, очень напоминал зайца - только не серого, не белого даже, а зеленого цвета!
Зеленого - как трава, как листья, как, чудилось, самый воздух здесь, как все это дикое, непостижимое лесное празднество...
И вдруг Бета содрогнулся, словно и его прострелило - но только мыслью. Диковинной, будто бы вовсе и не его, чужой какой-то мыслью: все здесь мгновенно - и вечно. Эта красота странна - и безусловна. Она бессмысленна - и необходима. И она-то пребудет всегда, она-то возродится, даже если человек всю землю обратит в место захоронения. Возродится - и тогда уж не оставит на лице планеты и морщинки памяти о роде людском! Занялся дух, что-то томило, какая-то тоска ядовитая... Но он не ушел дать волю памяти, потому что на веранде избушки, меж точеных столбиков, показалась статная женская фигура.
Она!
Всплеснув руками, женщина бросилась вдоль речки и с разбегу рухнула на колени, схватила опаленный зеленый комочек; прижала к груди со слезами:
– Пашка! Глупый! Зачем ты к ним?! Бедный ты...
"Пашка? Почему Пашка?" - разом подумали все четверо.
– Ну ладно. Королева. Хватит причитать.
– Тон Сигмы суров. Встань-ка да ответь нам на пару вопросиков. Думаешь, живешь в лесу молишься колесу, так и спросу с тебя нет?
Она не шелохнулась. Тогда Гамма раздраженно тряхнул ее за плечо. И вскрикнул невольно: от неловкого движения рука повисла плетью!