Молли Блэкуотер. За краем мира

Она словно плавала в глубине тёплого пруда, вдруг чудесным образом обретя способность дышать под водой. Над головой застыло солнце – в зените, но не жаркое, не обжигающее. Со дна пруда поднимались лениво колыхающиеся длинные зеленоватые ленты водорослей, названий которым Молли не знала.

Она наслаждалась полётом. Она парила, парила над устланным топляком и камнями дном, где каждая коряга служила домом целому множеству мелких созданий.

Сновали вокруг лягушки, тритоны и водяные ящерки. Крупные жуки-водолазы трудились над воздушными колоколами, им в усердии не уступали пауки. Плавунцы носились туда-сюда, над поверхностью трепетали крыльями стрекозы.

– Молли, – позвал её кто-то, совершенно незнакомый голос. Молодой, вроде как девичий. Она не повернула головы, ей тут так хорошо…

– Молли, – повторил тот же голос уже настойчивее. – Молли, просыпайся, ну, пожалуйста, просыпайся…

Ладно, так уж и быть, подумала она с огорчением. Всего вам наилучшего, головастики! Тебе, лягушка, тоже!.. И тебе, водяная змейка!.. Ой, а кто это там?

Над поверхностью пруда нависал белый волк. Казалось, он собрался пить, но нет, опускал нос в воду, смешно раскрывал челюсти. Что он делает? Зачем?.. Почему?

– Зову тебя, – с лёгким раздражением откликнулся волк. – Выныривай, Молли, просыпайся! Пожалуйста… очень пожалуйста – с вишенкой сверху? – добавил он не слишком уверенно (или она? Голос казался не мальчишеским и не мужским).

Молли вздохнула, взмахнула руками, в несколько гребков достигнув поверхности. Высунула голову, и…

Она сидела, задыхаясь и хватаясь за грудь обеими руками, на широкой и низкой постели, в полумраке. И это была не та постель, к которой она привыкла дома, и даже не узкий пенал госпожи старшего боцмана.

Её укрывало лоскутное одеяло, искусно сшитое из множества разноцветных кусочков. Под спиной – подушка, от неё вкусно пахнет сухими травами. В головах кровати горят три свечи, пляшут красноватые отсветы, словно от горящего рядом камина. Потолка не видать – он густо завешан связками трав, каких-то корней и луковиц всех мастей и калибров. Стены… стены тоже покрыты чем-то подобным, а ещё на них смутно виднеются полки, заставленные глиняными горшками и бутылями тёмного стекла.

А на скамье, придвинутой к самой постели, сидит…

– Ты? – вырвалось у неё. Молли заморгала.

– Есть я, – кивнул Всеслав. Правда, донельзя худой и вымотанный. Щёки ввалились, глаза ушли глубоко под нависающие брови, и под глазами – тёмно-синие круги. Серая рубаха с застёжкой, почему-то сдвинутой на сторону, красная вышивка тянется по планке, вороту и обшлагам. Какие-то кресты, фигуры… не разобрать.

Молли вдруг подумала, что вышито здорово, ей так нипочём не суметь. А вот маме бы понравилось наверняка.

Мама… ох, мама… и почему же такая слабость, рукой не пошевелить…

– Где я? – беспомощно спросила она.

И вдруг вспомнила – с беспощадной, режущей ясностью.

Горящий «Геркулес»… белые балахоны наступающих Rooskies… госпожа старший боцман с пробитым окровавленным бедром…

Белый волк! И медведь, вскинувший её на загривок!..

– То есть были мы, – кивнул Всеслав.

– И скажи спасибо, – прозвенел вдруг девичий голос, – потому что иначе ты бы уже умерла.

Это было сказано на куда более правильном имперском английском, чем у Всеслава. С заметным акцентом, но без ошибок.

Рядом с мальчишкой стояла, поставив одну ногу на скамью и опираясь локтем о колено, высокая, тонкая девушка, наверное, лет пятнадцати. Очень, очень красивая. Совершенно не похожая на Моллиных подружек по школе. Мягкие обводы скул, высокие выгнутые брови, большие глаза, подбородок с ямочкой.

Да, большие глаза… янтарные. Молли никогда и ни у кого не видывала таких глаз. А вот вместо волос – Молли ойкнула – вместо волос у девушки был волчий мех.

Белый мех полярного волка, недлинный и густой, немного спускавшийся ей на высокую шею.

Носила она тёмно-серую суконную курточку с такой же ярко-алой вышивкой, что и у Всеслава, и широкие порты, заправленные в мягкие кожаные сапожки.

– Ты… ты… – только и могла лепетать Молли, весьма невежливо тыкая в Rooskii пальцем.

– Volka. Вообще-то Таньша, но Волка мне больше нравится. На твоём языке, наверное, будет Вольфи или Вульфи. Wolfie, – закончила она на почти правильном имперском. – А на нашем языке wolf будет volk, правда, похоже?

– П-похоже… – дрожа, кивнула Молли. Боже мой, боже мой, волк-оборотень? Вервольф? А-а-а, мама-мамочка!

Она с трудом подавила желание забиться с головой под одеяло.

– Пей. – Волка сунула Молли в онемелые пальцы кружку с чем-то обжигающе-горячим. – Пей, тебе нужно.

Всеслав всё это время молчал и, похоже, старался понять их разговор, напряжённо морща лоб.

– Я Всеславу старшая сестра, – продолжала Волка. – Sister – Sestra, тоже похоже как, правда? Почти одно и то же.

Молли еле смогла кивнуть.

Да, и в самом деле похоже. Sestra. Volk. Volk…

Folk – народ, а volk – волк на языке Rooskies. Народ волков…

Как же близко. Как похоже. И как… соответствует, подумала она, глядя на Волку.

– Пей! – уже суровее приказала та, видя, что Молли колеблется. – Ты едва за Kostyanoi Predel не ушла, глупая.

– Kostyanoi… что?

– Э-э… край, из костей сделанный, – кое-как объяснила Волка. – Чуть не умерла, значит. Да пей же! – в янтарных глазах сверкнуло что-то и впрямь волчье.

Молли поспешно поднесла кружку к губам.

От неведомых ароматов, от чуть горьковатого, насыщенного вкуса разом закружилась голова, нахлынула слабость.

– Так-то оно лучше, – одобрительно кивнула Волка, и Всеслав кивнул тоже. Он глядел на Молли без улыбки (чего ей сейчас, как оказалось, очень даже не хватало), но по-доброму, удивительно по-доброму.

– В-Волка… а откуда ты… наш язык… – мысли путались, слова заплетались им вослед.

– Откуда я ваш язык знаю? – отозвалась та. – Учила. С… вашими. Э-э… пленными, – вспомнила она выражение. – Или ты думаешь, никто ваш имперский выучить не может? Пфе! Лёгкий язык. Наш-то, спорю, потруднее тебе освоить будет.