Молодая элита
Шрифт:
Данте наклоняется вперед, внутри него плещется злость.
— Аделина — не она. Да, я согласен, в ней есть огонь, и она красива даже несмотря на метку. Но они совершенно разные, Жнец. И я могу сказать тебе совершенно точно, что в то время как Дафне доверяли все, твоей новой девчонке не доверяет никто. Мы все просто терпим ее. — Умолкнув, Данте поднимает два пальца. — Она нарушила твой приказ и общалась с твоим врагом. Ты и за меньшее убивал. Ты прощаешь ей то, что не простишь никому другому. Ты размяк. Я не люблю подчиняться, однако подчиняюсь тебе. Не для того я столько лет выполнял твои приказы,
Энцо прожигает Данте таким взглядом, что тот невольно отступает назад.
— Я прекрасно осознаю, — очень тихо отвечает принц, — кем Аделина является, а кем — нет.
— Не тогда, когда вам мешают трезво мыслить вспыхнувшие к ней чувства, Ваше Высочество.
— Мои чувства — не твое дело.
— Мое, если они отвлекают тебя от достижения нашей цели.
Энцо зло щурится.
— Она ничего для меня не значит, — отрывисто отвечает он, небрежно взмахнув рукой. — Во всяком случае, не больше любого нового члена нашего общества. Она — часть наших планов.
Лед в его голосе отзывается болью в моей груди. Рвет мое сердце.
Данте фыркает.
— Если это так, то тебе не составит труда прислушаться к совету другого члена твоего общества. — Он указывает на себя.
— И что же ты советуешь?
— Я обещаю, что буду терпеть ее столько, сколько будешь терпеть ее ты. Используй ее, как пожелаешь. Но когда наиграешься с ней и сядешь на трон, избавься от нее. Она недолго будет тебе верна.
Я дрожу, ощущая, как проснувшиеся в сердце Энцо тьма и ярость затмевают радость и смех празднующих рядом покровителей и Элиты, как его гнев заполняет коридоры и грот.
— Я ценю твою заботу обо мне, — медленно и раздельно произносит Энцо не предвещающим ничего хорошего тоном. — Но больше говорить на эту тему не намерен. Этот разговор окончен.
— Как вам будет угодно, Ваше Высочество, — неприязненно отвечает Данте. — Возможно, вы приговорили нас всех.
Он разворачивается и возвращается в грот. Оставшись в коридоре, Энцо задумчиво провожает его взглядом. В моей груди словно проворачивают нож — так больно осознавать, что, возможно, он обдумывает слова Паука.
Наконец Энцо тоже присоединяется к празднующим. Я же сижу возле входа в грот, дрожащая и укрытая покровом невидимости, одинокая, в то время как рядом все веселятся. Слова, заготовленные для Элиты, тают на языке. От воспоминаний о недавнем поцелуе с Энцо меня бросает в холод и дрожь.
Я не чувствую злости. Не чувствую зависти. Я чувствую лишь… пустоту. Невыносимую, пробирающую до костей потерю. Доносящиеся до меня остроты Джеммы и смех покровителей почему-то теперь неприятны. «Джемма по-дружески относилась к тебе. Рафаэль взял тебя под свое крыло». Я отчаянно цепляюсь за эти мысли в поисках успокоения и попытках убедить себя, что Данте лгал. Не получается.
Они хорошо относятся ко мне только потому, что я им нужна. Как и Энцо. Это доброта, вызванная обстоятельствами. Разве бы они дружили со мной, будь я им бесполезна?
Я нахожу в себе силы встать и пойти в спальню. Вокруг меня кружат иллюзии. Если бы кто-то шел мне навстречу, то заметил бы постоянное движение в воздухе и странные
тени, скользящие по коридору.Я вхожу в свою спальню, затворяю дверь, отпускаю иллюзии и падаю на колени в изножье кровати. И только тогда даю волю эмоциям. По лицу ручьями текут слезы. «А я думала, что могу всё им рассказать!».
Проходит время. Минуты, часы — я не знаю. Лунный свет, льющийся в окна, переместился. Я мысленно оказываюсь в своей детской спальне, спрятавшаяся от отца. Потом у перил на лестнице — слушающая, как отец продает меня гостю. Или слушающая, как Данте обвиняет меня перед Энцо. Они говорят обо мне. Они всегда говорят обо мне. Я изменила свою жизнь, но не избежала своей судьбы.
Из стены выходит призрак отца. Опускает передо мной на колени и берет мое лицо в свои ладони. Я почти ощущаю его легкое прикосновение, трепетный холод смерти. Он улыбается. «Теперь ты понимаешь, Аделина, — мягко говорит он. — Понимаешь, что я всегда заботился о тебе? Всё, чему я учил тебя — правда. Кто полюбит такую мальфетто, как ты?».
Я крепко зажмуриваюсь, обхватив голову руками. Энцо не такой, как они. Он верит в меня. Он принял меня и заступается за меня.
Я вспоминаю, как он танцевал со мной на празднике Весенних Лун, как защитил меня от Терена. Все наши совместные тренировки, нежность его поцелуя, его добрый смех. Я прокручиваю и прокручиваю всё это в своей голове, пока картинки не смешиваются во что-то неузнаваемое.
«Но для тебя ли он всё это делал? — шепчет отец. — Или для себя?».
Я не знаю, сколько времени прошло, но понимаю, что скоро начнет светать. Может, до рассвета остались считанные минуты. С каждой секундой всё хорошее во мне медленно, но верно подергивается чем-то дурным. Грусть уступает место злости. Подползает тьма. И, измотанная, я отдаюсь в ее власть.
Я поднимаюсь. Ноги сами собой несут меня к двери. Я снова выхожу в коридор, но направляюсь не туда, где все празднуют. Я иду в противоположную сторону, в ту, которая ведет из дворца на улицы, к каналам.
К Башне Инквизиторов.
Терен Санторо
Этой ночью свечи во дворце горят слабо. Терен идет по пустым коридорам по давно знакомому пути. Его поступь легка, и звук касающихся каменного пола сапог едва слышен. В конце коридора располагаются покои короля, за дверями которых всегда стоит стража. Терен направляется туда, но не прямо — он сворачивает в другой, более узкий коридор, и нажимает на невидимую в стене панель, открывающую проход в королевскую спальню.
Потайная дверь беззвучно открывается. Терен устремляет взгляд на кровать и видит в свете луны похрапывающего короля, чья грудь мерно подымается и опускается под покрывалами. Рядом с ним в постели сидит королева Джульетта. Она так редко приходит в покои короля, что Терену странно и непривычно видеть ее здесь. Взглянув ему в глаза, Джульетта подзывает его кивком.
Король окутан облаком винных паров.
Терен шагает ближе. Вопросительно смотрит на королеву.
Она отвечает ему спокойным взглядом.