Молох морали

Во время раннего завтрака они выяснили, что у них мало общего во вкусах. Дибич любил женщин. А также поэзию, севрюжину под хреном, ликёр "Бенедиктин", романы Бальзака, братьев Гонкуров и Золя. Не любил глупцов, Москву и шампанское. Нальянов же не любил женщин, вороний грай, детский плач и крохотных собачонок. Терпеть не мог сырую грязь трущоб, ненавидел конюхов и аромат роз. Обожал запах первого снега и свежескошенного сена, готические замки Прованса и коньяк "Наполеон". Читал Гомера и Шекспира.

– - А поэзию вы, Юлиан Витольдович, любите?
– Дибич кивнул на томик Марино, лежавший на столе.

Нальянов, казалось, изумился. Глаза его заискрились.

– - Это не мой, помилуйте. Я вошёл в купе, а он тут валялся. Забыл кто-то. Я уже в том возрасте, когда любят не поэзию, а стихи, и даже строчки из них. Ведь от поэта в веках часто остаётся одно-единственное стихотворение, - усмехнулся он.
– Жаль, неизвестно заранее, какое именно, а то бы можно было не писать всех остальных.

Поезд прибыл на Варшавский вокзал, в тамбуре мелькнул слуга Нальянова с чемоданом, Дибич вышел в коридор и вздрогнул - в предрассветной темноте под фонарём стоял Юлиан Нальянов. Но он никак не мог опередить его, двери вагона первого класса были ещё закрыты, а Нальянов оставался в купе. Тут дипломат понял, что ошибся: проводник открыл двери, Нальянов появился в тамбуре позади него, кивнул ему на прощание, сошёл со ступеней и остановился перед встречавшим его двойником.

– - Валериан, дорогой... Христос воскресе!

Дибич на минуту растерялся от столь странного приветствия, но тут вспомнил, что прошлое воскресение и вправду было пасхальным.

– - Воистину воскресе!

Братья обнялись, неожиданно для Дибича почти страстно, с силой стиснув плечи друг друга.

Дипломат теперь заметил, что Нальяновы, хоть и схожи лицом, вовсе не близнецы: Юлиан был на дюйм выше, шире в плечах и представительней брата, а Валериан казался добрей и проще. Взгляд его был мягче, нос - резче и длиннее, чем у брата, в лице проступала умная мужественность, внушающая людям безотчётное доверие. В нём не было того магического обаяния, контраста утончённости и властности, что отличала Юлиана, не заметно было и мистической красоты, хоть он был совсем недурён собой.

Дибич поставил у ног чемодан и, медленно натягивая перчатки, внимательно разглядывал братьев. В свете фонарей оба они в длинных пальто выглядели как-то театрально, и проходившие по перрону женщины украдкой оглядывались на них. Нальяновы, не тратя слов, направились к выходу, и Дибич успел увидеть дорогое ландо, куда слуга Нальянова уже сложил вещи барина. Услышал он и распоряжение Юлиана: "На Шпалерную!"

Незаметно рассвело, фонари вдруг погасли, и вокзал, словно истасканная театральная декорация, линяло поблёк и затуманился.

Дибич, махнув на прощание Осоргину, появившемуся из вагона третьего класса, торопливо кликнул извозчика, всем видом показывая, что спешит, хотя в его доме на Троицкой Андрея Даниловича ждал только старый слуга Викентий, предупреждённый о его приезде телеграммой.

Глава 2. Нитроглицерин и сладострастные грёзы.

Если царство разделится само в себе,

не может устоять царство то.

Евангелие от Марка

Все люди видят сны, но по-разному.

Те, кто видит сны ночью, в пыльных закоулках сознания,

просыпаясь утром, осознают нереальность сновидений,

однако те, кто грезит наяву, - опасные люди:

они способны с открытыми глазами делать то,

что им снится, претворяя свои грёзы в действительность.

Томас Эдвард Лоуренс

– - Ты к тёте?
– с некоторой долей удивления спросил Валериан, ожидавший, что брат поселится с ним и отцом или у себя на Невском.

– - Да, она пригласила.

Ландо, мягко покачиваясь на рессорах, выехало на Измайловский проспект. Братья некоторое время молчали, потом младший устало осведомился у старшего: "Ты нашёл их?"

– - Каминского видел, затеял свару, публично обозвал мерзавцем и вызвал, - досадливо усмехнулся Юлиан, - увы, сукин сын удрал. Старик Везье говорит, пока в экстрадиции нам откажут. Впрочем, теперь, после покушения Соловьёва, надо запросить, повод есть. А этого иуду Булавина спиши, - он тихо продолжил по-французски, - je me suis pare par le clochard, a decouvert durant sa nuit pres de la maison de sa maitresse, a assourdi avec la canne et a descendu a la trappe de canalisation a cote de l'hotel de Clisson. Le compte est ferme.

Валериан нервно и болезненно вздрогнул, испуганно взглянул на брата, долго молчал, опустив глаза, потом недовольно проронил:

– Жюль, ты сумасшедший, - его дыхание сбилось, - Господи, неужели ты не понимал, чем рисковал?

– Понимал, - лениво отозвался Юлиан, - дорогие туфли от Шовера переодеть поленился, в результате - дерьмом их перепачкал. И простудиться мог. Но что было делать? Чем меньше цена, тем ниже предательство, а он нас даже не продал - выдал даром.
– В голосе Юлиана послышалось рычание.
– У него были все свойства собаки - за исключением верности.

– Но руки марать...

– Некий шутник справедливо заметил, что истина всегда там, на чьей стороне палач. Если я - палач, стало быть, там, где я, там и истина. И не стану мыть руки, я не Пилат. Кто не карает зла, тот ему способствует.

Он бросил взгляд на лица брата, рассмотрел его в лучах рассвета и озабоченно спросил:

– Что с тобой, Валье? Плохо спал?

Как ни странно, Валериан сейчас казался не моложе, а старше Юлиана, чему немало способствовали поперечная морщина на переносице и заметные следы усталости на лице. В ответ на слова брата черты его озарила бледная улыбка, в ней сквозило что-то нервное, почти юродивое, придававшее лицу выражение какой-то затаённой святости или одухотворённой поэтичности.

Страх за брата, исказивший его лицо, уже исчез.

– - Да нет, спал-то я хорошо, только мало. В кресле в кабинете полчаса под утро, - пояснил Валериан, - но отосплюсь в выходные. А что это там Ливен рассказывает о твоих галантных похождениях?
– На лице Валериана промелькнуло что-то болезненное, - какая-то Елизавета Елецкая? Шутка, что ли?

– - Да нет. В русских кругах Парижа толчётся всякое, - пояснил Юлиан, брезгливо отмахнувшись.
– Я же, за подонком охотясь, посещал их сборища, надеясь на него натолкнуться. Что до девицы... Je ne lui ai pas fait d'avances, mais elle les a acceptеes.
– Юлиан в недоумении развёл руками.
– Наверное, вежливость стала такой редкостью, что некоторые принимают её за флирт? Как это у меня получается, не ведаю.