Молоко с кровью

Через год снова лето запекло.

– И чего это ты, немец, все лыбишься? – спросил баянист Костя, когда однажды утром пришел в тракторную бригаду и увидел, как немец без печали в тракторе ковыряется.

– А по ком слезы лить? – подозрительно зыркнул Степка. Перестал улыбаться.

– А сам узнаешь! – Костя недобро оскалился и присел на колесо трактора. – Иди, немец! Получишь сейчас нахлобучку за все свои похождения.

Степка побелел, растерянно вытер замасленные руки о рабочие штаны и поправил очки.

– Ты того… Что такое? Куда идти?

– В контору, куда ж еще? – удивленно пожал плечами Костя. – Ради какого-то немца меня по бригадам бегать заставили!

– А что там, в конторе?

– Там и председатель, и секретарь парткома, и Лешка Ордынский… Он же теперь в хозяйстве второй человек после Старостенко. Ждут тебя, немец. Готовь сраку!

Степка вздохнул и побрел к конторе. «Да разве могло быть иначе? – горевал мысленно. – Кто-нибудь когда-нибудь, но узнать должен был… Что теперь будет? Хоть бы Марусю не трогали…»

На то время колхоз уже богатым стал. Новую контору в центре Ракитного возле клуба построил, начал колхозникам новые дома ставить, без печей – с газом. Степка остановился около аккуратно покрашенного белым заборчика, который охранял цветник вокруг конторы, и толкнул дверь.

В конторском коридоре темно, хоть глаз выколи: верно, скупенький Старостенко справедливо рассудил, что в коридоре дела не делаются, и решил сэкономить на электричестве. Степка прошел мимо нескольких закрытых дверей, за которыми шуршала бумагами колхозная элита – бухгалтерша, агроном, два животновода и инженер-механик, который и был немцу начальником, и обреченно остановился перед дверью кабинета председателя колхоза Матвея Ивановича Старостенко, потому что в Ракитном знали все – когда требовалось кого-то обуздать, так секретарь парткома Петр Ласочка и председатель сельсовета Панасюк собирались вместе тут, в кабинете председателя колхоза Матвея Старостенко, и вот втроем без пыток и издевательств, а только одними своими словами так могли запилить норовистого, что тот выходил шелковым и послушным. Но чтобы попасть в кабинет председателя, нужно было пройти еще и через приемную. А в приемной сидела Маруся. И немец перепугался до смерти – стоит у закрытых дверей, а открыть их никак не решается.

– Немец! Ты чего дорогу загораживаешь? – горластая бухгалтерша без церемоний толкнула его в бок.

– Председатель… вызвал, – выдавил Степка.

– Так иди, трясця матери, – расходилась. – Вот босяки! Выдумают что угодно, только бы им не работать, а за трудодни так первыми глотки дерут!

Степка выдохнул и открыл дверь. Маруси в приемной не было. Тут дверь кабинета Старостенко открылась, в приемную выглянул председатель.

– О! Поминали волка, а он уже и тут, – смерил немца взглядом. – Проходи, Степан. Разговор имеется.

Степка напрягся и шагнул в кабинет председателя. Очки мигом запотели, но немец увидел – народа в кабинете больше троицы, которая обычно вытряхивала душу из ракитнянских горячих голов.

Председатель Старостенко прикрыл дверь и уселся за стол. На стульях у приставного столика сидели секретарь парткома Петр Ласочка, лысый, как бубен, и въедливый, как осенняя муха, около него, как и обычно, председатель сельсовета Панасюк – старый и уже к жизни не очень рьяный, напротив Панасюка деловито перебирал бумажки Лешка Ордынский в чистой, аж хрустящей, сорочке и пестром галстуке, рядом с ним поправлял очки на носу совсем незнакомый немцу, нездешний человек. А у открытого из-за летней духоты окна… А у окна стояла Маруся, и немцу почудилось, что бледная как призрак, настороженная, печальная.

Лешка отодвинул бумаги, встал из-за стола, подхватил один из стульев, которые выстроились вдоль стены, поставил его перед Старостенковым столом посреди кабинета и указал на него немцу.

– Присядь, Степан.

Степка как в яму могильную – бух!

– Да что это ты мне тут… Стулья ломать надумал? – сдвинул брови хозяйственный председатель. – Мало того что позоришь Ракитное на весь район, так еще и…

Степка встал.

– Ну… отремонтирую…

– Знаем мы вас, таких, – зазудел секретарь парткома. – Как на субботник, так не дозовешься.

– Да… отремонтирую… – и сел. Ноги не держали.

Старостенко поднялся из-за стола, обошел кабинет и стал перед немцем как кара Господня.

– Ну! И вот что нам теперь с тобой делать?

– Да делайте уже, что хотите, – голову опустил. – Могу новых стульев настрогать, если уже…

– И что ты мне этими стульями голову забиваешь? – рассердился Старостенко. – Что мы, Степа, с тобой делать будем?

– Не буду больше… – прошептал и на Марусю – зырк.

– Чего «не будешь»? – насупился Старостенко.

– Да… ничего… не буду.

– А я вам говорил – неподходящая кандидатура! – вставил секретарь парткома. – Разве таких направляют за счет хозяйства на учебу? Вы ж только посмотрите – ему все по барабану. В селе знают – днем немец под трактором валяется, ночью на ставке рыбу ловит. Вот это и все интересы у человека. Ни тебе вдохновения, ни стремления самоутвердиться, новую профессию освоить или новые знания в работе использовать. В самодеятельность калачом не заманишь. Честь колхоза в прошлом году на районных соревнованиях отстаивали, так все хлопцы жилы рвали, а немец на лавке около хаты папироской дымил. Совсем неподходящая кандидатура.

– Что за учеба? – не поверил Степка.

– А рыбы хоть много ловишь? – проснулся от старческой спячки председатель сельсовета Панасюк. – На макуху?

– Так! Хватит тут мне лясы точить! – прикрикнул Старостенко. – Дело серьезное. – На незнакомца кивнул. – Уважаемый человек из района приехал с разнарядкой. Должны отправить ракитнянца на учебу.

– Я… не хочу из Ракитного… – покраснел Степка.

Старостенко вздохнул, затылок почесал, тяжелую ладонь немцу на плечо положил.

– А что делать? Должен, потому что разнарядка пришла на мужчину со стажем работы в хозяйстве. Мы тут перебрали – ты один подходишь.

– Не нужно мне это… – покраснел сильнее.

Старостенко нахмурился.

– Смотрю я на тебя, Степа… Вроде ж и неплохой хлопец. Не пьешь, в технике разбираешься, а чего-то тебе не хватает… Знаний не хватает! Так?

Незнакомец из района бумагами пошелестел, напомнил председателю колхоза:

– У вас еще с демографическими показателями не очень-то…

Старостенко зыркнул на районного, руки за спину заложил и заходил вокруг Степки, как вокруг новогодней елки.

– Вот, вот… То-то и оно! – остановился да как хлопнет Степку по плечу. – А женись! Верно я говорю? На демографических показателях отработаешь, если учиться не хочешь. В народе говорят: до тридцати – не женатый, до сорока – не богатый, выходит, совсем пропащий.

– Нет мне еще тридцати. – Степка растерялся окончательно.

– Нет, нет… Но уже и не восемнадцать. Как ты вот без женщины управляешься?

– Известно как, – хохотнул Ласочка.

– На селе девок – как вшей в солдатской портянке, – вел свое Старостенко. – Взять, например… – к Марусе обернулся, – как ты, Маруся, говорила, ту девку звать?

– Татьянка, – впервые заговорила Маруся.

Степка глаза опустил, кровь аж под кадык. «Проклятая, – задохнулся от гнева. – Что делает? Что делает, паскуда?! Совсем хочет меня со свету сжить!»