Молоко волчицы

– Император тоже не от бога. Лучше скажите, сколь ко десятин пахали и чьими руками?

– Четыре сотенных, руками вот этими, - показал толстокожие ладони.

– Скота сколько держали?

– Конь был, пахать спрягались, быков справить не успел, я ведь больше военную пашенку пахал.

– За что получили последний чин полковника?

– Сам себе присвоил, а до этого есаулом. Пьяный генерал жаловал без надобности, когда мы отступали морем. Я сотник. С германской войны.

– Офицерскую школу кончали?

– Нет, немца бил хорошо.

– Поясните мне офицерские звания у казаков в переводе на армию.

– Ну, значит, урядник - вроде унтер-офицера. Потом хорунжий - это знаменосец, примерно армейский прапорщик. Сотник - командир сотни, чин поручика, как у Михаила Юрьевича Лермонтова. Есаул - капитан. Есть в казачьих войсках и полковники, а генералы называются старшинами, из них обычно и большие атаманы выходят.

– Рабочие восстания усмиряли?

– Приходилось.

– Награды были?

– Четыре "Георгия" - опять же за немцев.

– Ранения есть?

– Много, не упомню.

– Оружие прятали?

– Подарил.

– Кому.

– Черному морю.

– Почему вернулись из эмиграции?

– Не понравилось.

– Родственники где проживают?

– В станице... Вы чудом не с наших станиц? Малаховы - это нашенские.

– Я по мужу Малахова. Родня - белые?

– Белые. Есть и красные. Старший брат коммунист, еще до войны не признавал ни бога, ни царя.

– Фотография эта вам знакома?

– А как же, я стою.

– А это кто?

– Великий князь, а это сестра царицы.

– Как же это вы попали в такое общество?

– Песни пел хорошо.

– Семья какая?

– Жена, двое детей.

Следователь с тонкой талией, острогруденькая, тонконогая. Спиридон нечаянно опустил глаза под стул, и она убрала ноги.

– Работать хотите?

– Пойду.

– Курите, - положила пачку махорки.

Дрожащими пальцами свернул скрутку, утонул в дыму и волнении.

– Охранники били вас?

– Били, но я это не показываю, - допрос шел без свидетелей.

– Почему?
– нахмурилась Малахова.

– Тюрьма!

– Следы побоев есть?

– Тут не дурака - били в резнновом боксе резиной.

– Кто бил, помните?

– Нет, темно было.

– Я за вас поручусь - поедете на работу.

– Ага.

– Идите.

Растаяли какие-то льдинки в морозных главах Спиридона. Он топтался на месте, не видя караульного.

– Идите, идите, - кивнула головой следователь.

Караульный ждал за дверью. Пока Спиридон дошел с ним до своей девятой камеры, прошли тринадцать стальных дверей, открывающихся при их приближении.

Наутро выдали вещи, сдали в новые руки и повезли в закрытой карете. По стуку колес слышал: асфальт перешел в булыжник, потом мягкая грунтовая дорога.

Подмосковное тюремное хозяйство. Тут уже легче - небо, облака, березовый шум, река, правда, смирная, тихая. Поставили свинарем. Работал по-казацки, за троих. Подкармливался около животных городскими помоями.

Месяца через три приехала Алина Григорьевна. Спиридон мыл визжащих поросят и хрюкающую матку. Малахова взяла чистого поросенка, поцеловала в пятачок. Казак снисходительно улыбался. Она опять допрашивала его, добивалась разрешения писать письма родным. Обещала помочь одежонкой свою донашивал, ходил офицер Войска Терского в балахоне из мешковины.

Через год он развел большое стадо, сам пас свиней, ночами варил корм, чистил свинарник, сам и резал их на мясо. К нему привыкли. Называли начсвином. Иногда охранник ходил за ним, иногда нет - только верхний с вышки посматривал. Удавалось бывать в близлежащем городке, пил у ларька вино, смотрел на женщин. Сын Васька писал ему письма каракулями, он уже помогает матери, гусей пасет, а Сашка еще от горшка два вершка.

В двадцать четвертом году его судили. Установили: из армии Деникина бежал, в карательных экспедициях не участвовал, из-за границы вернулся добровольно. Учли и поведение в заключении. Дали три года исправления. А он отсидел три года и семь дней. За семь дней извинились и выпустили на свободу, взяв подписку, что впредь не будет он участвовать в контрреволюционных мятежах и тайных организациях всякого толка, вплоть до религиозных сект.

Выпускали опять из Бутырки. Когда проходил седьмую дверь, встретилась Малахова в той же защитно" гимнастерке, перетянутой ремнями. На суде она не была, но приговор знала.

– Есаулов, здравствуй! Ну, смотри, не подкачай - дешево отделался!

Грудь Спиридона стеснило. Проклятые глаза - опять растаяли. Вот он уходит из этого крепкого дома, от каменных камер, от бетонных прогулочных двориков, от пустой баланды и черной каши, а Малахова остается тут, в тюрьме, с утра до ночи разбирая дела преступников.

– Все на дорогу получил?

– Все как есть - и билет, и паек.

– Ну, прощай, не попадай больше к нам.

– Без работы останетесь!
– проснулась в казаке страсть к шуткам.

– Скорей бы!

Навсегда поэтому остался в его сердце угрюмый Бутырский замок. Никогда не забудет Алину Григорьевну. Так и осталось в памяти: поднимается она впереди него по крутой железной лестнице, тонконогая, с остренькими бедрами, в синей форменной юбке.

– Чистая коза!
– рассказывал Спиридон.

Весенним вечером, когда цвела сирень, встрепенулась улица, что на музге. У моста кто-то запел, до боли знакомый, но уже забываемый.

Отцовский дом покинул я,

Травой он зарастет,

Собачка верная моя

Залает у ворот.

Не быть, не быть в стране родной,

В которой я рожден.

А быть мне там, где я судьбой

На век свой осужден...

Выскочили из хат соседи, родственники, жена, мать. Спиридон обнял Прасковью Харитоновну и, когда наголосилась она, перешел к жене и детям. Васька неожиданно заупрямился, не подходил, и отец приманил его куском тюремного сахара. А Сашке сказали: отец - и он обнял ручонками колючую бороду Спиридона. Рядом рыдала Мария. Всхлипывал братец Глеб.