Молоко волчицы

Не все радовались возвращению станичника. Участковый милиционер Сучков нехорошо посмотрел при встрече. Лютой волчицей кинулась на Спиридона старая женщина, у которой белые убили троих сыновей. К ней присоединились и другие. Метали каменья в офицера, норовили достать его палкой. Он смотрел вниз и не закрывался, даже шагу не прибавил. Домой пришел окровавленный. Брат Михей тоже руки не подал и с бывшим врагом не знался.

Жить в станице не разрешили. Тогда они продали с Фолей хату и поселились в десяти верстах, в чудесной дубравной балке, став рабочими совхоза "Юца". На солнечном склоне балки строения и домики совхоза, по дну бежит светлая говорливая Юца, вытекающая из Предгорья. Стали уходить в землю. В теплом бугре вырыли квадратный окоп, обмазали глиной, побелили, покрыли дерном, сложили печку, обвешали стены козьими шкурами, на полу золотая солома. Стол, кровать, сундук старинные. Три окошка целый день ловят солнце. Сбоку землянки окопчики для скотины и птицы. Посадили десяток яблонь.

Поутру, выходя из дома, Спиридон видел зеленый косогор в алых маках, синее небо, свежие шумящие леса, волны лесистых взгорий, белый и мудрый Эльбрус, в седле которого он побывал. Вода ключевая, хлеб пшеничный, мясо, молоко, капуста, картошка свои. Ветер качает: на грядках розовый турецкий табак. В ларьке кубанская водка, цветастые ткани для баб, конфеты для детей. Порох и свинец продают в станице по охотничьим удостоверениям.

Совхоз занимался животноводством, снабжая курорты продуктами. Это было образцовое, опытно-показательное хозяйство, находившееся в ведомстве ГПУ, которое и дало Спиридону протекцию. Земли совхоза граничили с артелями. Рабочие совхоза получали зарплату и имели личные хозяйства. Коммунары не имели ни того, ни другого. Артелью руководил рядовой хлебороб, совхозом - ученый. Там тощие лошаденки и разномастный дедовский инвентарь. Здесь тракторы и от лопаты до телеги все с иголочки новое.

Потом картина стала меняться. На сельхозвыставке коммуна за племенной скот, овощи, пшеницу получила диплом и была награждена молотилкой с локомотивом.

Лето Спиридон простоял на заготовке кормов. Как ни привычны казаки к этой работе, но и они выматывались на сдельщине. С обеда посматривали на солнце, чтобы в сумерках идти на свой юрт, похлебать кулаги и упасть на сено до рассвета. Какое это блаженство: вставать на покос и вдруг услышать шелест по балагану - дождь! Монотонный, обложной, долгий. Значит, можно целый день отдыхать, побыть с семьей, похозяйствовать в своем именье, а потом снова резать сталью цветущие травы, выгоняя перепелов, таскать быками копны и стоговать.

Вовек не рассмотрел бы Спиридон красоты балок, да исправдом помог. Теперь зайдет в желтеющие дубки и часами слушает мирный говорок речки, под густой синью, в прохладе торчком стоящих скал, в прекрасном одиночестве, и каждый камушек как изумруд, и каждая ветка как своя рука, и даже ползущая в траве змея кажется безобидной.

Дожди сменяются зноем, ветрами. По утрам падают холодные росы, балки становятся белыми заливами туманов. С полей везут в хранилища свеклу с бычью голову, кукурузу, зерно. В поредевших продутых лесах жиреют кабаны, барсуки, слышны голоса подросших волчат. И однажды буйно позолотятся леса, покраснеют горы...

А снежинки падают, падают. Празднично выглядят ели. Ночь не уходит долго, нежится в ущельях и перелесках. Рассветает. Все белым-бело. Экономная хозяйка задувает красноватую лампаду или лампу. Позавтракав, Спиридон спешит на работу - кормить и убирать скот. Коровы жадно погружают морды в теплое летнее сено. Пенится в бидонах и флягах утрешник - парное молоко. Скотник зубоскалит с доярками. Он им слово, они ему десять. У школы, куда ходит Васька, румяные крики детворы - с горки катаются, а горок тут хватает! Скрипят полозьями сани. Скачут кони вниз на водопой. Тарахтит моторчик, дающий энергию в контору и мехмастерские, где уже звонко стучат молотки.

Манят новые просторы. Чернеют голые сучья акаций. Повизгивают охотничьи собаки, просятся на след. Начинается сезон. Дальние выстрелы, лепет незамерзающих родников, тоннельная тишина согнувшихся под снегом дубрав. К вечеру удачливые стрелки возвращаются с красными лисами на поясе. Сторожевые псы рычат на снежные волчьи шкуры. Охотники долго толпятся у своего клуба - ларька, стоя закусывают сухими сливами и детскими бубликами, спорят, артачатся, в воображении убивают чуть ли не мамонтов, пока жены силой не разведут их домой.

Ночь и снега. Зима, зима...

Весной волшебной прозрачности зеленеет пух на ягодных лесах. Горячее солнце, пахнущее ягнятами. Теплый вечерний ветерок при рождении луны. Народившись, месяц обмывается дождями и по тому, как загнуты его рога, определяют: погожий или ненастный будет период.

Спиридон теперь и не ночует дома - коровы телятся, он заведует родилкой. Подросших телят гоняет на прогулку. Подолгу лежит на припеке, вдыхая слабые запахи одуванчиков и мать-и-мачехи. Проносятся думы, облака, ветер. Скачет конница прошедших по этой земле людей. То ненароком врежется прямо в бугор черноморский парусник, то вздрогнет Спиридон от староказачьего выстрела - мальчишки в яру воюют. Телята взбрыкивают, бодаются, учатся щипать травку. Всех их ожидает нож мясника. Но пока печет солнце, день впереди длинный, все живое хмелеет от могучего дыхания матери-земли.

Совхоз буйно строился - новые дома, коровники, кормовые башни, увеличивалось поголовье скота. Семья у Спиридона прибавилась, дочь Ленка отыскалась в ближайшем лесочке. Дали им квартиру, на втором этаже, с балконом на Эльбрус. В землянке будут зимовать свои овцы. В квартире на зависть станичникам электрический свет - счетчик повесили рядом с иконой. Купили новый шифоньер с зеркалом, детский велосипед, тут же рядом кадушки, чугуны, овчины. Деньжата появились. И целый день в квартире музыка патефон. Спиридон терпеливо слушал новые песни, русские народные. Потом в его жизнь вошли и казачьи песни.

На Северный Кавказ приехал прославленный герой гражданской войны, замнаркома обороны. Он привез разрешение носить казачью форму. В революцию казачья черкеска стала символом врага, как и старинные песни. От черкески и кинжала отвыкли, но память о них еще была горючей. От песен же отвыкнуть невозможно. Уже московские поэты слагали новые казачьи песни. Терцы-молодцы организовали казачий хор, запевалой взяли Спиридона, не утерявшего голос. Маршал сфотографировался с хором. Спиридон сидел рядом с маршалом, в алом башлыке, лихой кубанке.

Однако пел он в казачьем хоре недолго. Неподалеку вспыхнул контрреволюционный мятеж, и форму опять запретили. Потом доглядели: из заключения освобожден сотник Есаулов, а на первом допросе он назвался полковником. Разница ощутимая. Делу дали законный ход.

Спиридон сплел из орешника круглый, островерхий закут для козлят, обмазал его навозом и обкладывал цветочным сеном. Сено лезло в глаза, щекотало лицо, пахло ромашковой пылью. Показалось, по шее ползет гусеница или сонная ящерица. Смахнул рукой - ничего, но ощущение ползущего осталось. Оглянулся. Высокий рябой горожанин. В кожаном пальто. В сапогах с калошами. Милиционер Сучков. Он-то и дал делу законный ход, хорошо помнивший, как Спиридон назвался полковником в Чугуевой балке в момент плена. Негромко спросил:

– Спиридон Васильевич?

– Ага.

– Пошли.

Спиридон еще до слов понял - за ним. Убрал вилы, обтрусил с себя цветочную пыль, умылся в деревянной колоде родничка.

– Домой забежу, детям передам...

– Не надо. Через час вернешься.

Вернулся Спиридон через семь лет.

ГЛЕБ И МАРИЯ

По весне Глеб Васильевич сладострастно взрезал землю плугом. Чернозем иссиня-черный, зернистая икра.

Словно через сердце хлебороба, прорастали жирные стебли посеянных растений. С наслаждением срубал он сорные травы, радовался буйному росту хлебов, кукурузы, помидоров, тыкв. Только малая доля земли распахана даже угодья богатого совхоза невелики. Десятки, сотни, тысячи верст в сиреневом чеборе, лиловых анютиных глазках, оранжевой сурепке. Промелькнет красное гречишное поле, клин золотой пшеницы, кулига огурцов - и опять спящие лазоревые степи, способные завалить хлебом горы до белых макушек.