Молот Ведьм

Я придвинул стул к столику и подкрутил фитиль лампы. Протянул руку за документами, заполненными красивым, каллиграфическим почерком. Правда, искусство расшифровывать даже самые неразборчивые каракули также было частью моего образования, но всегда лучше, когда не приходится продираться сквозь чащу неумело положенных зигзагов. И вы не поверите, любезные мои, насколько нечитаемыми иногда могут быть протоколы допросов, особенно когда судебный писарь в процессе следствия подкреплялся вином или горилкой. Ясно, на инквизиторских допросах редко допускалось такое попрание закона, но Городские Скамьи уже совсем иначе смотрели на соблюдение буквы правил. Тем более, что городские писари часто были не в состоянии выдержать труды допросов (особенно тех, что проводились с участием палача) и очерствляли свою совесть напитками. Совершенно неправильно, поскольку, что может быть прекраснее, чем участие в благом деле обращения грешников? Однако я немногое узнал из документов, несмотря на их несомненную ясность. Вдова Хельга Возниц с восьмилетним сыном Карлом жила в Гевихте и пользовалась безупречной репутацией. Жила скромно, но не бедно, на проценты с капитала умершего мужа, и даже была попечительницей мраморного распятия в восточном нефе церкви в Гевихте. Ну и такими вот глупостями был заполнен рапорт клоппенбургской Инквизиции. Да, коснулись стигматов, но также привели мнение двух лекарей, говорящих о редкой болезни кожи. Приложили копию письма епископу, начальнику пробоща из Гевихта, где сверхосторожно сообщалось о легкомысленном поведении священника, который слишком поспешно и без согласования с властями признал чудом явление, имеющее естественную природу. В заключение сообщалось, что мальчик был вылечен, а пробощ был наказан церковным покаянием. Однако его не только не сняли с должности, но даже не вызвали в епископство, а Инквизиция не возбудила официального следствия, ограничившись предварительным расследованием. Короче говоря, всё это было одним большим скандалом, хотя в достаточно хитрой обёртке. Я прекрасно понимал, что если бы не донос вдовы Риксдорф, дело никогда бы не вышло на свет, ибо фактически местная Инквизиция не была обязана сообщать центру о проведённых предварительных расследованиях, а лишь о возбуждённых следствиях. Это не изменяло факта, что не возбудить это следствие было преступной профессиональной ошибкой. Но что говорить, бедный Мордимер как раз приехал и как обычно будет исправлять чьи-то упущения.

Я не собирался сообщать о сделанных мною выводах Витусу, а тем более его подчинённым. На следующий день утром мы отправились в путь сразу после плотного завтрака, а я лишь заметил, что ознакомился с документами, и задал несколько несущественных вопросов. Если Витус сообразительный, должен почувствовать, что над его головой собираются грозовые тучи. С другой стороны, у него всё же могла оставаться капля надежды, что на самом деле я мечтаю о том, чтобы как можно быстрее выполнить формальности и вернуться в Хез. И очень хорошо, поскольку человек взволнованный и неуверенный в развитии ситуации, обычно совершает много ошибок. А я собирался без жалости использовать любую ошибку Витуса, также как он когда-то использовал мою слабость. Кстати говоря, слабость, которой мне нечего было стыдиться, но которую я зря показал, умножая муки кого-то, кого я любой ценой хотел от них избавить.

В пути нас сопровождал только Ноэль Помгард, и многое указывало на то, что, по крайней мере, он обеспокоен. Я понял это по взглядам украдкой, которые он бросал в мою сторону, когда думал, что я не смотрю, и по полным смущения и неуверенности ответам, которые он давал на вопросы. Впрочем, я не давил на него. Если что-то знал, рано или поздно поделится своими размышлениями с вашим покорным слугой.

В Гевихт мы въехали вскоре после полудня. Это был маленький городок, собравшийся вокруг грязной рыночной площади, на которой валялось несколько свиней. Грязная собака с ощетинившейся шерстью и мутными глазами хрипло нас облаивала, пока мы подъезжали к валящемуся постоялому двору, рядом с которым было выделено место для лошадей. Я бросил поводья мальчику-конюху, одетому в грязную и порванную одежду, а он застыл на месте, разглядывая с открытым ртом надломленный крест, вышитый на моей куртке.

— Двигайся же! — Ноэль пнул его ловко по заднице боком сапога, и мальчик завертелся волчком.

— Вдова Возниц живёт прямо здесь, возле рынка, — объяснил Витус. — Пройдёмся.

Я кивнул и соскочил с седла, стараясь не попасть в грязную лужу. Мальчику в оборванной одежде сунул в руку полугрош.

— Почисти коня и получишь второй, — сказал я.

— Сделал бы, прохвост, и даром. — Ноэль хотел его треснуть по уху, но конюх сумел уклониться. Молодой инквизитор, недовольный, нахмурился.

Мы оставили коней у загона и прошли к северной стороне рыночной площади. Витус вынул из котомки кусочек мяса и бросил его лающей собаке. Животное замолчало, посмотрело недоверчиво на кусок и жадно его схватило в зубы. Я удивился, поскольку не помнил Витуса как любителя животных. Как раз наоборот. Я помнил его совсем по другой причине. Майо улыбнулся и показал на деревянный домик с кирпичным цоколем и крышей, неровно крытой позеленевшим железом.

— Это здесь, — произнёс он и сильно постучал в дверь. Мы услышали шарканье обуви. А потом щёлкнул замок. На пороге появилась ещё нестарая женщина с волосами, сплетёнными в высокий узел. Была скромно одета, её платье было со следами штопки, а растоптанные башмаки, несомненно, знали лучшие времена. На лице и шее у неё были коричневые, печёночные пятна.

— Здравствуй, Хельга, — произнёс Витус. — Разреши, мы войдём.

Женщина посмотрела на меня и явственно побледнела, но послушно освободила дорогу. Жестом пригласила нас внутрь.

— Здравствуйте, почтенные господа, — сказала она тихим голосом.

Я кивнул ей, а когда она закрыла дверь, сказал:

— Меня зовут Мордимер Маддердин и я являюсь лицензированным инквизитором Его Преосвященства епископа Хез-хезрона. Я прибыл, чтобы поговорить о вашем сыне.

— Прошу в помещение, — произнесла она бесцветным голосом, и мы вошли в кухню, посреди которой стоял большой стол.

Я увидел раскатанное тесто для вареников и только сейчас заметил, что у Хельги пальцы испачканы в муке.

— Это только формальность, — сказал я сердечным тоном. — Вам нечего бояться. Помните, вашему сыну с нашей стороны ничего не грозит, мы собираемся только лишь разобраться, почему местный пробощ проявил заслуживающее наказания легкомыслие и использовал вашего ребёнка.

Она опустилась на табурет, и я увидел на её лице облегчение.

— Он добрый человек, — сказала она. — Но верил, что у нас в Гевихте есть чудо.

Для маленького города чудо могло стать настоящей золотой жилой. Я сам знал случаи, когда люди приезжали с противоположного конца Империи, чтобы помолиться у пахнущего фиалками гроба или странствовали только затем, чтобы прикоснуться губами к мощам святого. В этом последнем случае, впрочем, мощи якобы святого на самом деле оказались мослом скотины, а владелец чудесных останков пошёл в застенки. Ему повезло: во-первых, избежал того, чтобы его разорвала разъярённая толпа (ой, не любят люди быть обманутыми!), а, во-вторых, пыток и костра. Мошенники орудовали испокон веков. То кто-то показывал перо из крыла архангела Габриэля, а кто-то обломок камня, на который ступил наш Господь, сходя с Креста своей Муки, а кто-то щепки из самого сломанного Креста. Я даже слышал о богохульнике, показывающем фляжечку молока из груди Девы Марии и шип из Тернового Венца Иисуса. Людская изобретательность не знает предела, как и непреодолимое желание выманить деньжат у наивных. И несмотря на то, что кара за подделку реликвий была суровой, а обманутые горожане или сельчане были в силах сами совершить акт правосудия над святотатцами, зараза всё же жила как ни в чём ни бывало.

Мы сели у стола, и я легко коснулся руки хозяйки.

— Расскажите обо всём, — сказал я.

Потом я уже только слушал, и знаете, любезные мои, какое странное впечатление сложилось у вашего смиренного и покорного слуги? А вот такое, что Хельга Возниц говорит слишком складно, слишком плавно и слишком логично. Так, будто кто-то её научил тому, что должна говорить. Конечно, я понимал, что впечатление это может быть вызвано моей инквизиторской, достойной сожаления недоверчивостью, но с течением времени я научился дуть на воду и верить собственному инстинкту. Я выслушал её спокойно до конца, но не узнал ничего сверх того, что прочитал в документах Инквизиции. Я заметил, что Витус тоже внимательно слушает, а иногда даже едва заметно кивает, как будто слова, произносимые вдовой, совпадают с его пожеланиями.

— Хотел бы поговорить с ребёнком, — сказал я, а Хельга закусила губы.

— Конечно, ваша милость, — ответила она. — Но позвольте наверх, так как ребёнок хворает.

— Опять то же самое? Эта странная болезнь кожи? — В моём голосе не было даже грамма иронии.

— Нет, господин, — она опустила голову. — Плавал в реке, а было холодно…

— Растирайте его водкой, поите горячим бульоном и пусть лежит в тепле, — посоветовал я.

Я встал, и инквизиторы поднялись вместе со мной.

— Не буду вас беспокоить, — сказал я вежливо. — Несомненно, вы столько раз слышали одно и то же, — улыбнулся я.

Витус ответил улыбкой, но у меня было впечатление, что он скорее лишь искривил губы, с целью сымитировать улыбку.

— Конечно, Мордимер, — произнёс он. — Мы подождём тебя.

Вдова Возниц первой вошла на лестницу, но сложно было не заметить, что стала ещё более неспокойной. На втором этаже находился узкий коридор, в котором были две пары дверей. Хозяйка нажала ручку, и мы вошли в маленькую комнатку, уместившую только небольшую кровать, столик на одной ноге и коня-качалку с облезшей гривой, сделанной из настоящего волоса. Лежащий на кровати мальчик спал, а его щёки были красными от румянца. Я подошёл и дотронулся пальцами до его лба. За спиной услышал тихий вздох.