Молот ведьм

Так что вечером того же дня, когда был получен заказ, в Социальной Сети появился еще один пользователь: тринадцатилетняя девочка по имени «Дина „Дикая Кошечка“ Герц». Изучение страниц малолеток показало, что они любят вставлять в имена вычурные и нелепые прозвища. Фамилию Диана напечатала наугад, а возраст выбрала, предполагая, что десятилетним девчонкам интереснее будет общаться с подругой постарше себя. К тому же, им это польстит. Тринадцать — в самый раз: старше ровно настолько, чтобы привлечь интерес, но не настолько, чтобы казаться инопланетянкой, как какая-нибудь шестнадцатилетняя старуха. Город она указала другой: ничего, если все получится, то Дикая Кошечка запросто сможет приехать в гости к своей новой подруге. С фотографиями тоже проблем не было: они просто были утащены со страницы какой-то девчонки из сопредельной страны. Затруднение поначалу возникло только с самим процессом общения: Диана понятия не имела, как разговаривают сейчас десяти- и тринадцатилетние дети. Более того, она не знала, как вообще происходит общение между нормальными детьми, ибо сама такой никогда не была.

Двадцать восемь лет назад, в роддоме большого города на юге страны, в интеллигентной семье главного инженера большого завода и переводчицы с итальянского родилась долгожданная девочка. Пока обессиленная, но довольная мать лежала на родильном столе, а счастливый отец мчался в больницу с работы, купив по дороге букет белых лилий и роз, ничем не примечательная акушерка вынесла новорожденную из палаты, зашла на минутку в кладовку и там, среди швабр, полок с чистящими средствами и висящих на стенах халатов, посвятила девочку Сатане. Дело это нехитрое, занимает не больше минуты, если знать, что говорить и что делать при этом. Наверное, акушерка тоже хотела, чтобы ей было чем похвастать на шабаше местного ковена, а может, была одиночкой и просто улучила момент покрестить первого попавшегося младенца во имя своего Господина. Как бы то ни было, дело было сделано. Родители новорожденной иным Крещением не озаботились, ибо были людьми образованными, прогрессивными и чуждыми предрассудков. Они дали девочке красивое имя античной богини, а через четырнадцать лет отказались от дочери, с облегчением сдав на попечение государству в интернат для трудных подростков, а потом для верности еще и переехали в другой город, опасаясь того, что Диана может найти их, а найдя, не оставит в живых.

Основания для таких опасений у них были. С ранних лет в девочке проявилась странная, вовсе не детская, жестокость и агрессивность. Она не отрывала крылья жукам или мухам, не мучала домашних животных, но терзала и била своих сверстниц, а особенно сверстников. Девочки могли отделаться унизительными и непристойными издевками, испорченной одеждой, на худой конец, синяком, но могли избежать и такого, если делали, что им говорят, и не докучали Диане. Зато мальчишек она колотила нещадно, с самого раннего возраста, причем била так, как могут бить только очень злые и беспощадные взрослые: расчетливо, изо всей силы, по уязвимым местам, не пугаясь крови и слез. Детские книги Диану не интересовали, детские игры — тем более, а куклы занимали только постольку, поскольку им можно было придумывать разные пытки и казни. В школе Диана училась почти исключительно на «отлично», но учебные заведения приходилось менять регулярно, начиная с пятого класса: например, из-за сломанных при падении с лестницы ног учителя математики, занизившего, как показалось Диане, оценку за четвертную контрольную; или из-за двух попавших в больницу мальчишек, задумавших проучить несносную забияку, подкарауливших ее после школы, и получивших в итоге раздробленный ударом локтя нос, вывихнутую кисть руки, сломанное колено и ранение живота, нанесенное иглой «козьей ножки». От серьезных неприятностей с полицией спасало то отсутствие прямых доказательств вины, то возраст, то, как в последнем случае, ссылка на самозащиту. Разговоры родителей не помогали: Диана относилась к ним, как к чужим, с младенческих лет, воспринимая словно работников социальной службы, обязанных обеспечить ее необходимым — не более. А единственная попытка наказать вконец отбившуюся от рук дочь, которую предпринял отец, когда Диане было одиннадцать, завершилась ничем: девочка просто посмотрела на него своими большими, почти черными глазами, и воспитательный пыл у отца пропал раз и навсегда. Мучения родителей, живших под одной крышей с жуткой, пугающей их, молчаливой, жестокой девицей, достигли кульминации, когда той исполнилось четырнадцать. Ее одноклассница заявила, что была изнасилована Дианой прямо во время урока, в туалете третьего этажа, причем случилось такое не в первый и не во второй раз. Стремительное и бурное расследование инцидента привело к тому, что скоро за столом в кабинете директора — а потом и в других кабинетах — сидело пять или шесть заплаканных, перепуганных девочек, которые под озабоченными, серьезными взглядами взрослых поведали такие подробности сексуального насилия и домогательств, продолжавшихся уже больше года, что у матери Дианы проступила ранняя седина, а у отца случился инфаркт. Едва оправившись от потрясения, они подписали отказ от родительских прав и больше никогда не видели дочь. Что, несомненно, было им только на благо: девочка росла и проявляла себя уже по-взрослому. Через полтора года, ровно в день шестнадцатилетия, она заколола директора интерната для трудных подростков заточкой, сделанной из сломанной алюминиевой ложки. Официальная версия — из-за покушений на ее девичью честь. Суд принял во внимание, что убитому было чуть больше семидесяти лет, из которых он полвека отдал педагогике, а также характеристики и послужной список Дианы, и вскоре она сменила интернат на настоящую колонию для малолетних преступников. Неизвестно, как сложилась бы дальше ее судьба, если бы талантливой девочкой не заинтересовались рекрутеры неофициальных силовых структур. Из мест заключения Диана переместилась в тренировочный лагерь, а потом приступила к работе: опасной и трудной, как будто не видной, а если и заметной для обывателя, то только в виде результирующих заголовков резонансных статей, множащих версии и никогда не дающих ответов. С нанимателями своими Диана в итоге рассталась через шесть лет, отработав долги за свободу и скопив небольшой капитал, большой опыт и обширные связи, позволявшие зарабатывать на мотоциклы и вести бизнес с людьми, подобными Артуру. Но вот только никакие связи не могут научить разговаривать с десятилетними девочками на их языке, если тебе самой двадцать восемь и ребенком ты никогда не была.

Но все это компенсировалось умением быстро просчитать и понять человека, а еще способностью к языкам. «Дина „Дикая Кошечка“ Герц» вступила в полтора десятка девичьих групп и стала изучать материал. Очень скоро она была в курсе нехитрых музыкальных пристрастий, непритязательных интересов, а чтение многочисленных комментариев помогло научиться писать примитивно, безграмотно, но с использованием популярных словечек и междометий, которые рождаются из опечаток и криворукости, а живут благодаря стадному инстинкту подражательства.

Ахах, не так уж это и сложно, как по мне.

Можно было приступать к поиску жертвы. Десятилетних девчонок из Петербурга в Социальной сети было пруд пруди. Поисковый модуль тактично не позволял указывать возраст менее четырнадцати лет, зато можно было вводить, например, номер школы, не говоря уже о тех же группах, где Диана с удивлением увидела даже первоклассниц, у которых в графе «семейное положение» на странице значилось «в активном поиске». Впрочем, годилась не всякая десятилетка. Нужна была та, у которой родители достаточно беспечны, бестолковы и заняты по большей части собой, чтобы не следить, кто и как общается с их ребенком в Сети. Такие могут и погулять отпустить во двор затемно, и поехать с ночевкой к новой подружке, особенно если им позвонит ее мама и успокоит, заверив, что все под контролем. Очень скоро Диана нашла верный признак того, что ни папа, ни мама не следят за детской страницей: под фотографиями десятилетних девчонок то и дело попадались комментарии от взрослых и явно посторонних мужчин, как правило, лет сорока. «Ты прекрасна!», «Божественно!», «Настоящая красотка, на обложку глянца!» и все в таком роде. Диане были чужды сантименты, она не знала и знать не хотела, что такое семья, но простой здравый смысл подсказывал, что после таких комментариев отец, например, должен был как минимум удалить к чертям страницу дочери из Социальной Сети и запретить ей выходить в интернет, а как максимум — навестить комментаторов с бейсбольной битой или двустволкой. Однако по большей части ничего этого не происходило, и школьницы, едва только закончившие младшие классы, продолжали выкладывать фотографии и общаться неведомо с кем, вежливо отвечая на льстивые восторги «Спасибо!» и «Очень приятно!». Диана даже заволновалась: того и гляди, бродячие сетевые педофилы — любители всех расхватают.

В итоге страниц девочек, отвечающих всем параметрам поиска, набралось три десятка. Тринадцатилетняя Дикая Кошечка из Москвы написала всем сообщения с приветом и комплиментами и стала ждать.

Ответили двадцать две.

Голая молодая женщина со смуглой кожей, покрытой узорами татуировок, сидела в полумраке перед компьютером и думала над следующими посланиями. Дружить она не умела, болтать попусту тоже, и приходилось импровизировать.

К четырем часам утра разговор уверенно поддержали восемь девчонок, которых Диана сочла наиболее перспективными: значит, родителям все равно, что ребенок не спит до утра и сидит в Социальной Сети. Пятеро сообщили, что папа с мамой еще не вернулись из церкви. Диана задумалась: с одной стороны, показательно, что озабоченные благочестием родители знать не желают, чем занят ребенок, пока они со свечами в руках маршируют по кругу возле храма, с другой — они вряд ли отпустят дочь погулять или на ночевку к незнакомой им виртуальной подруге. Таким образом, определилась тройка лидеров: светленькая, голубоглазая Катя, хорошенькая, как куколка из позапрошлого века; не по годам вытянувшаяся, насколько можно было судить по фотографиям, кудрявая Света; и темноволосая, полноватая Маша. Маша была некрасивой, а в Свете могли заподозрить тринадцатилетнюю, так что — та-дам! — в финал выходит Катя, а прочие отправляются на скамейку запасных, на случай, если с кукольной Катей ничего не получится. Надо будет по-дружески предупредить ее, чтобы опасалась всяких мужиков, восхищающихся в комментариях.

Диана удовлетворенно потянулась, заведя руки за спину, так что большая упругая грудь с наколотыми вокруг сосков остроконечными звездами, коснулась клавиатуры. Колокола за окном наконец стихли. На экране телевизора юмористов сменила группа разнополых недорослей, пререкающихся в комнатах общежития и выясняющих отношения у костра. Катя, Маша и Света вместе с прочими новыми подружками Дикой Кошечки покинули Социальную Сеть. За окном темно-синее небо светлело, расцветая лазоревым краем. Пойти спать или, может быть, прогуляться? Наверное, лучше немного пройтись: привычное к движению тело требовало разминки после долгого сидения на одном месте. Как эти дети выдерживают перед компьютером по несколько часов кряду? Диана встала, закинула руки за голову, разминая затекшую спину, и тут телефон на столе ожил тревожными трелями. На экране, как проблесковый маяк, мигало имя: ЖАННА.

Звонок в половине шестого утра — всегда знак беды. В два, в три часа, даже в четыре могут звонить подгулявшие бывшие или приятели, приглашая присоединиться к попойке. В половине шестого звонят только затем, чтобы сообщить дурные известия.

Диана взяла трубку.

— Жанна? Что-то случилось?

— Рада, что у тебя ничего не случилось, — ответила Жанна. Голос был заспанным, сиплым.

— В смысле?

— Проверка связи. Обзваниваем всех наших.

Жанна помолчала и пояснила:

— Двадцать минут назад кто-то позвонил в полицию, чтобы сообщить про обгоревший труп в лесу. И добавил при этом, что снова сделал за них их работу.

* * *

Если человек говорит, что не умеет молиться, значит, он никогда не был в отчаянной ситуации. Даже не приближался к ней. Да что там, и просто в затруднительную не попадал. Верующие и атеисты сколько угодно могут сходиться в яростных спорах, предъявляя друг другу доказательства бытия Божия или отказывая Ему в существовании, но вот, лучшее подтверждение того, что Он есть, заложено в нас самих. Ибо на краю гибели, лишенный надежды, в страхе и в одиночестве, всякий взмолится одинаково: «Господи, помоги!»

— Господи, помоги! — еле слышно прошептал Николай и прислушался.

Издалека, словно из другого мира, до унылых каменных корпусов психиатрической клиники доплывал величественный перезвон колоколов Свято-Исидоровской церкви. Так, верно, до несчастного моряка, оказавшегося на голых скалах необитаемого острова, доносится гулкий звук корабельных гудков и сирен проплывающего мимо в тумане огромного океанского лайнера. Сверкают огнями борта и палубные надстройки, сияют прожекторы на высоких мачтах, светятся уютным и желтым окна кают, и веселая публика шумит и смеется, радуясь бесконечному празднику. Кричи, сколько хочешь, надрывай горло — тебя не услышат. Корабль пройдет мимо, растворятся во мраке огни, стихнут, последний раз проносясь над волнами, басовые ноты гудков, а ты так и останешься на скале, никем не замеченный, не спасенный, только повторяющий, вперив недвижный взор в океанскую зыбь: «Господи, помоги!».

А может быть, все же услышат?..

Николай огляделся. Соседи по палате лежали недвижно, застыв в кататоническом забытье: один вытянулся как бревно, прижав напряженные руки к бокам, другой замер, приподняв над кроватью плечи и голову, будто опирался на невидимую подушку. Слышат ли они пасхальные звоны? Пытаются ли прошептать слова последней надежды?

— Господи, помоги! — повторил Николай и прислушался.

Давно перевалило за полночь. Точнее определить время не представлялось возможным: часов нет, за окном темнота, лишь колокольные звоны меняют тона и напев своих праздничных гимнов. Как узнать, скоро ли утро? Сегодня она еще не приходила, так может быть, обойдется? Вдруг его тихий, отчаянный шепот был услышан?..