Монархическая государственность

В местностях сплошь инородческих в дополнение к государственному языку может быть допускаем как дополнительный также и местный язык, но и это имеет разумный смысл только до тех пор, пока все население не успело изучить государственного языка. Но такое незнание гражданами языка, без которого они могут быть только провинциалами, составляет тяжкую ошибку политики и недостаток школы.

В Румынии лица, не знающие хорошо государственного языка (румынского), по закону не допускаются к пользованию политическими правами. Это закон вполне разумный, ибо действительно невозможно себе представить причастия к власти такого лица, которое не умеет даже объясниться со всеми остальными гражданами своего государства.

В России и до сих пор в число, например, присяжных, допускаются лица, не знающие русского языка. Это может лишь компрометировать задачи правосудия, ибо присутствие переводчика никак не может заменить для присяжного заседателя личного понимания речей подсудимого, адвоката и прокурора.

Общность одного государственного языка не только, однако, не заключает в себе требования подавления языков местных *, но даже, наоборот, дополняется их развитием.

* В Русской политике в этом отношении совсем не заметно определенной и выдержанной мысли. У нас не принимали мер к развитию школы, способной дать возможность всем знать государственный язык, и в то же врет, принимая репрессивные меры против русских же наречий, например, против малорусского языка, который составляет исторически один из главных источников нашего литературного языка, и впредь может служить его обогащению. Вместо того чтобы достигать единения усилением централизующей, единящей силы у нас старались достигнуть этого ослаблением местных. Такая политика есть политика бесплодной внутренней борьбы, а не внутреннего единения.

Развитие местных языков полезно для самого же государственного языка. Местные языки не остаются без влияния на него, передавая ему отдельные слова, обороты и даже формы, придающие ему большее богатство и гибкость, а потому делающие его более сильным орудием культуры, общей для всего государства.

Единство государственного языка упомянуто на первом месте, как самое элементарное и легко достижимое орудие внешнего политического общения. Но внутреннее единение различных народностей создается только совместной их деятельностью на различных поприщах существования. Первое место в этом случае занимает высшая духовная жизнь - отыскание и усвоение истины. Вера и знание, религия и наука - вот два фактора объединения людей, как бы они ни были различны по характеру, склонностям и предыдущим историческим судьбам.

Истина преклоняет перед собой людей, и, совместно признавая истину, они тем самым видят себя связанными общностью важнейшей стороны своей жизни.

Великое орудие государственного единения составляет в этом отношении общность веры. Поскольку государственная политика способна помочь этому, ее прямая обязанность не упустить таких случаев. Но это задача, которая принадлежит более всего церкви, так что со стороны государства требуется лишь поддержание условий, благоприятных ей в этой задаче, о чем уже достаточно сказано выше в разделе вероисповедной политики.

Другое важнейшее средство государственного единения составляет наука. Культура в основе своей имеет науку, которая дает средства создавать прикладные способы развитой и вооруженной внешними средствами жизни. Если эти прикладные создания научной мысли могут представлять различия по вкусам той или иной народности, то сама наука, изыскание истины и обладание ею, столь же общечеловечна, как вера, и может быть общим делом совершенно различных народностей.

Таким образом, как в задачах развития вообще силы государства, так и в задачах единения различных народностей его, создание национальной науки должно входить в основную задачу политики. Но аналогично с истиной религиозной истина научная может вырастать лишь самостоятельно. Истинного деятеля науки нельзя ни назначить, ни выбрать, ни заказать: он создается сам, своими способностями, своей любовью к истине. Такой свободной деятельностью свободного призвания только и создается наука. Над научной мыслью нет судьи, кроме ее самой, и она может развиваться только свободно.

Государство для помощи нации в выработке научной мысли должно доставить лишь внешние способы удобнейшего развития, а затем должно поставить себе незыблемым принципом; "наука и ее учения - свободны"...

Не легко дался человечеству этот принцип, и не легко выдержать его перед лицом множества лживых памфлетов или реклам, обманно подделывающихся под "научность". Нередко подобные подделки являются угрозой государственному порядку или общественной нравственности и, следовательно, неизбежно привлекают вмешательство власти. Но как бы ни трудно было различение подделки от самой науки как бы ни были неизбежны в этом случае иногда ошибки власти, сознательным принципом в отношении науки должна быть ее безусловная свобода.

Только стараясь соблюсти этот принцип, государственная политика может способствовать остальными, внешними мерами быстрейшему и обширнейшему развитию научной работы. Но чем лучше будут поставлены условия для этого в данном государстве, тем легче высшие умственные силы всех народностей его будут сливаться на совместной деятельности, связывая своей мыслью и плодами своего труда все народности государства в нечто целое, совместно верящее в некоторую общую истину, и находящее в предмете этого "культа" создание общего ума всех племен.

Огромное объединительное значение имеет также совместный материальный труд народностей, входящих в состав государства.

Выше указывались основы разумной экономической политики. Но помимо непосредственной цели - умножения материальных производительных сил страны, организация национального труда имеет величайшее объединительное значение. Если высшие области истины объединяют умы и совести, сознавая в многоразличных народностях единую душу, то разумная экономическая организация нации вырабатывает в ней единое тело.

Связанные в своих материальных интересах, дополняя трудом одних провинций труд других, стараясь в общем труде, различные народности государства, во-первых, приучаются видеть друг в друге не врагов, а сотрудников, отчего между ними развиваются дружелюбные чувства. Во-вторых, всякая попытка разрыва причиняет им столько разорения, лишений и страданий - не отдаленных, а мгновенно чувствуемых даже наименее развитыми людьми, что против таких попыток развивается самостоятельный протест всех племен.

Необходимо лишь, чтобы связующая сила основной нации не давала возможности центробежным силам инородных племен подорвать общегосударственный союз раньше, чем благодетельное объединение, которое он несет с собой, принесет плоды свои. Если разумная политика Верховной власти твердо хранит силу нации, основавшей государство, то продолжительное существование, связанное общностью разумного управления, единением работы совести и разума, единением труда промышленного, естественно кончается слитием всех народностей государства в одну великую нацию.

Таким образом, государство, созданное одной основной нацией, в свою очередь, становится могущественным орудием создания еще более великого национального целого, реализуя в этом процессе объединения созидательные способности как нации основательницы, так и собранных ею около себя наций сотрудниц.

Международное и мировое существование нации.

Всемирное государство

Тот же процесс межплеменных столкновений, вражды и сотрудничества, который государство видит внутри своих пределов, происходил, и по ту сторону его рубежей. Но здесь все нации замкнуты в такие же державные государства, как оно. Внутри своих границ государство может властно регулировать соотношение племен и народностей. По ту сторону границы оно не имеет никакого права, никакой власти, кроме силы. Здесь все равны по праву, ибо каждое государство создало себе верховную власть, которая есть источник всех прав.