Моника 2 часть
Шрифт:
– Его привели охранники, и это нужно было слышать. Он храбрее скорпиона… Не хотел идти и его пришлось связать… – Ана засмеялась глупым смешком. – Он кусался, как пес…
– Ты приказал его схватить, сынок?
– Я приказал схватить любого, кто пересечет границы Кампо Реаль. Меня радует, что мои приказы исполняются. Прямо сейчас я поговорю с ним, не беспокойся, мама, потому что я не сделаю ему плохо. Только ты, Ана, скажи, когда сеньора Айме будет готова. Свадебная церемония будет в три. Она должна быть готова чуть раньше, ведь она сопровождает невесту к алтарю. Иди! Подготовь одежду и помоги ей одеться… Ты не слышала?
– Но, хозяин, как я войду? Сеньора Айме заперта…
– Вот ключи от комнаты. Иди! Иди скорей! – он подтолкнул Ану,
– Дочь моя, думаю, час настал. Ренато и все уже стоят у церкви. – Каталина прервалась и пробормотала, добавляя: – Не знаю, что сказать тебе, доченька… Я…
– Не нужно ничего говорить, мама. – Моника встала со скамейки, где долго молилась, и как лунатик двинулась через зал. Ее глаза горели странным блеском, руки пылали, губы высохли, и она тяжело дышала. Робкая и неуклюжая мать шла за ней, не находя ни выражений, ни слов…
– Дочка, тебе нужно сменить одежду… Ты пойдешь замуж в черном, как вдова? И без букета невесты?
– А что мне еще делать? Дай мне молитвенную книгу и четки…
– Ай, доченька, все это кажется ужасным! Думаю, хотя бы можно было… – настаивала Каталина, но прервалась, поскольку в дверь постучали.
– Я ничего не могу… Там стоит человек, который поведет меня к алтарю… Это Ренато… Открой ему…
Каталина отворила дверь Ренато и деликатно вышла, оставив их. Он сменил костюм, побрился и тщательно причесался. Напряженное и бледное лицо, как из слоновой кости, ничего не выражало. В руке он держал маленький букет белых роз, голубые глаза казались стальными, жесткими и блестящими, он спросил:
– Ты уже готова?
Он посмотрел на нее с волнением, с чем-то вроде вопросительного выражения в глазах на мгновение, и Моника выдержала этот взгляд, не ответив ни словом, ни жестом, затем опустила глаза и сделала шаг к нему, чтобы односложно ответить, одновременно подтверждая и спрашивая:
– Уже?
– Хотя право невесты заставлять ждать, но думаю, мы не должны проявлять даже малейшую оплошность в этом деле… Хуан уже в церкви, уже ждет… Вот твой букет невесты…
– Благодарю тебя, Ренато, – поблагодарила Моника с горестной иронией. – Впервые ты подарил мне цветы, и это должны были быть именно они. Пойдем, Хуан Дьявол ждет!
Резко, почти смяв их, Моника схватила букетик белых роз, на секунду судорожно сжав их у груди. Это должен быть он, мужчина, которого она любила напрасно, чувствуя его, как ожог; который вел ее к алтарю, который принес для нее букет для свадьбы с Хуаном Дьяволом… Это должен был быть он, Ренато Д`Отремон, которого она любила еще девочкой девяти лет, и только он мог просить у нее такую жертву, которую никто бы не принес… Теперь она шла с ним, едва касаясь его руки своей белой рукой, пока сердце рыдало кровавыми слезами, потому что это тот, с кем она мечтала быть, с кем связала жасмин своей чистейшей первой любви, кого видела женихом и мужем в школьных снах; с ним теперь она шла, словно взбиралась на эшафот. Никогда еще она так не держала его руку, никогда не получала цветы, никогда не видела его, как видела теперь, когда он склонился к ней, пока она продвигалась вперед, а в ее ясных глазах была тень беспокойства…
– Моника, тебе плохо? Твоя рука горит… Думаю, у тебя лихорадка…
– Ничего нет! Идем…
– Хуан… Ты слышишь? Хуан?
Скрестив руки, Хуан растерянно рассматривал позолоченный алтарь, казалось, он не слышал голоса Айме, не опускал глаз, не поворачивался к ней, ни один мускул не дрогнул на каменном лице, тело было холодным и неподвижным, а дыхание словно остановилось…
– Хуан! Куда ты поедешь?
Хуан не ответил. Лишь слегка двинул головой, чтобы взглянуть на рядом стоящую женщину, голос которой задыхался и
умолял. Ее руки были сложены вместе, а глаза отражали скорбь. Айме тоже думала, что спит, что живет в страшном кошмаре, оживляя в памяти сцену собственной свадьбы, которая казалась давней, как вихрь, в котором она жила уже много лет, а теперь воскресла в этот миг. Не из-за Ренато, а из-за человека, который был рядом с ней, суровый, презрительный и высокомерный… В церкви не было цветов. Лишь горели восковые свечи у голого алтаря, не было коврика, освещения, шелка, парчи, блестящей одежды, нигде не видно седой головы губернатора… Медленно шли лишь мрачные тени, бронзовые лица или лица цвета черного дерева, полуголые, рабочие руки, в которых подрагивали шляпы, босые ноги, которые шагали по грязи, оставляли отпечатки, а также цветастые юбки, украшенные головы типично национальными нарядами живущих на Мартинике, мальчишки с блестящими глазами… простая пестрая толпа, движимая благодарностью и любопытством…Дверь храма впустила ту, которой не хватало… Бледная дрожащая невеста, одетая в шелковую траурную шаль, заменившую вуаль, с лихорадочно горящими от испуга глазами медленно шагала, словно просила Бога дать ей силы сделать каждый шаг, и шагал с ней молодой шафер с мрачной внешностью, со сцепленными зубами, с ледяной маской отчаянной души…
– Не может быть, Хуан! Не может быть, и не будет! – уверенно шептала Айме горестно низким голосом. Вскоре к ней подошел муж, она вздрогнула: – О… Ренато…!
– Наша миссия у алтаря окончена, Айме. Идем. – пояснил Ренато.
Он отошел назад, заставляя Айме идти за ним, придерживая и удерживая, пронзая ее взглядом. Но выражение Айме сменилось: она сложила руки и опустила глаза… Гримаса насмешки исказила губы Хуана, пока к нему приближалась бледная траурная невеста, чтобы оскорбительно ей прошептать:
– Ну… Теперь говорит священник… Что случилось, Святая Моника? Вы кажетесь приунывшей…
– Повернитесь к священнику! – приказала властно и гневно Моника.
Старый священник приблизился, и в тишине было лишь слышно дыхание, а также можно было услышать, как бьются сердца, словно удары молота…
– Моника де Мольнар и Биксе-Вилье, хочешь ли ты взять в мужья Хуана без фамилии, называемого Хуаном Дьяволом?
– Да, хочу…
– Хуан, без фамилии, называемый Хуан Дьявол, хочешь ли ты взять в жены Монику де Мольнар де Биксе-Вилье?
– Да, хочу…
Блеснуло кольцо на дрожащей руке Моники; упали на серебряный поднос тринадцать золотых монет; рука священника поднялась для благословения странной пары, усталые глаза остановились на опущенной голове Моники, как во сне, и на болезненном и надменном, суровом и невнимательном лице Хуана…
– Соединены навеки, дети мои, узами брака, сильными и святыми…
Словно в сумасшедшем вихре, Моника прошла церковь под руку с Хуаном… Не видя, не слыша, словно сломанная ветка дерева, которую унес ураган, она остановилась только перед портиком церкви, где перед центральной площадью открывались сады Д`Отремон… Моника не видела пеструю толпу, которая была повсюду… Не видела печальное и суровое лицо Софии Д`Отремон… От нее удалялись очертания Айме и Ренато, она не различала даже бледного утопавшего в слезах лица матери, пытавшейся за ней следовать… Словно земля тонула под ногами, облака вертелись и танцевали деревья, поднимаясь и опускаясь в трагическом танце землетрясения… Совсем рядом ослеплял глаза профиль Хуана Дьявола, который властно крикнул:
– Колибри… Быстро… лошадей!
– Минутку, Хуан! – обратил внимание Ренато. – Подожди! Для вас есть карета; но мы должны поговорить, прежде чем… Послушай…!
– Нам не о чем говорить, и я не должен тебя слушать! Это моя жена и я увожу ее!
Одним прыжком Хуан сел на лошадь. Быстро и жестко, чтобы никто не мог предусмотреть и воспрепятствовать, он посадил Монику на сиденье лошади, которая встала на дыбы, когда он грубо пришпорил ее. Сразу же в толпе поднялся шум голосов, движение и смущение, а голос Айме вознесся криком мольбы и отчаяния: