Моногамия. Книга 3. Половина души

Алекс при виде меня удивлённо поднимает бровь, затем, когда отворачивается, я успеваю заметить, как он расплывается в улыбке, и искренне не могу понять, чему он радуется. Все вместе мы направляемся к его кабинету, в котором я, к слову, не была ещё ни разу. Личный секретарь следует за нами, глядя в пол. У меня мороз по коже от того, какая здесь дисциплина.

Мы входим в кабинет вдвоём, секретарь остаётся у двери, очевидно, ждать, пока я выйду.

Кабинет Алекса шикарен и, как всегда, огромен и полупрозрачен. Это его стиль, и он прослеживается во всех его творениях. Простор, много стекла, ещё больше света, минимум предметов и мебели. Он предлагает мне расположиться на белоснежном диване, сам садится напротив на такой же. Меду нами небольшой столик в стиле хай-тек. Здесь, очевидно, проходят его встречи в не столь деловой обстановке, как в конференц-зале. В голове проносится: «Зря я тогда не выбрала кабинет, тут намного удобнее было бы на этих диванах».

Так близко, как сейчас, мы не были уже очень-очень долгое время, и это вначале немного меня дезориентирует. Его лицо светится, и я замечаю, что он изо всех сил старался не улыбаться.

– Ты всё ещё пользуешься моим именем? Должен признать, это чертовски приятно!

– Только здесь, иначе к тебе не прорваться.

– Извини за это, я виноват. Недостаточно убедительно инструктирую персонал.

– Как раз чересчур убедительно, я бы сказала.

– Хорошо, я понял. Давай к делу, меня ждут.

– Если я очень тебя отвлекаю, я могу подождать или зайти позже.

– Все самые важные дела у меня в семье.

– Я больше не являюсь твоей семьёй. Я хочу переехать из дома на берегу в какое-нибудь другое место, поскольку испытываю серьёзный дискомфорт от нашей большой шведской семьи.

Лицо Алекса в одно мгновение мрачнеет, его игриво сдерживаемую улыбку словно сметает. Его плечи опускаются, и мне даже кажется, будто под глазами у него появляются тёмные круги. А может, они там и были, только я сразу не заметила. Он сосредоточенно трёт переносицу, прикрыв глаза, затем откидывается на спинку дивана, и холодным, совершенно ледяным тоном спрашивает:

– У тебя проблемы с Габриель?

– Нет. Абсолютно точно нет.

– Я раздражаю тебя?

– Мы почти не видимся, ты в принципе не можешь меня раздражать.

– Тогда в чём дело?

– Ты придумал весь этот фарс ради якобы близости к Лурдес, но навещаешь её раз в месяц, наверное, не чаще. Так что я не вижу необходимости в такой близости и предлагаю жить своими отдельными жизнями, не пересекаясь. Это ненормально.

– Я вижусь с Лурдес каждый день, если тебе это неизвестно. Стараюсь не попадаться тебе на глаза, но ты всё равно недовольна.

– Допустим, меня напрягает факт твоего присутствия поблизости. Я не могу это объяснить.

Алекс слишком надолго погружается в раздумья, учитывая ждущих в конференц-зале. Затем поднимается, и, засунув руки в карманы брюк, подходит к стеклянной стене. Смотрит некоторое время на простирающийся у его ног Сиэтл, потом сообщает:

– Через некоторое время я уеду. Надолго. Потерпи немного. Я строил дом на берегу для тебя и хочу, чтобы ты и дети жили в нём. Если и мой отъезд тебе не поможет, решим, что с этим делать, когда я вернусь.

Я не ожидала, что он будет таким упёртым.

– Почему не сделать это сейчас? Любой развод – стресс, и мы усугубляем его негативные последствия.

– Какие именно? – на этот раз он усаживается в своё кресло за рабочим столом и принимается что-то делать на своём компьютере, демонстрируя мне, тем самым, потерю интереса к дальнейшей нашей беседе.

– Не хочу говорить на эту тему, особенно после всего, что наблюдала сегодня в твоём фойе.

Я поднимаюсь и направляюсь к выходу, так как уже поняла, что решение принято, дальнейшая беседа не имеет смысла, и кроме боли я ничего не получу, да и, к тому же, рискую разрыдаться, что совершенно недопустимо.

– Стой, – резко окликает меня Алекс. – О чём ты?

Я поворачиваюсь и, конечно, натыкаюсь на его острый, почти свирепый взгляд. Мне совершенно очевидно, что он прекрасно знает, о чём я, но меня прямо рвёт на части от желания всё ему высказать.

– О твоих бывших, которые роняют днями напролёт одинокие слёзы в твои холодные фешенебельные кресла! Как предусмотрительно с твоей стороны никогда не пользоваться центральным входом!

Думаю, при этих словах у меня на лице написано презрение, и я даже не пытаюсь его скрыть. Честно говоря, заплаканная девушка отрезвила настолько, что при нашей беседе с Алексом я ни разу не взглянула на него как на сексуальный и желанный объект. А это уже очень большой шаг к выздоровлению.

Личный секретарь сопровождает меня к выходу. Очевидно, это входит в её обязанности согласно правилам Этического Кодекса Корпорации. Жаль только, в нём не прописаны требования к моральному облику её владельца и руководителя. В этот момент я действительно презираю его.

Не успеваем мы подойти к лифту, как дверь кабинета распахивается от жёсткого удара, я даже подпрыгиваю на месте.

– Хелен, я сам провожу миссис Соболев, – его голос совершенно спокоен.

Она покорно отступает в сторону и ждёт, как вытянутая струна, пока он не поравняется с ней, и лишь затем направляется в свой собственный кабинет.

Мы спускаемся в лифте молча. Я немного в шоке от всего сегодня увиденного, Алекс хмур, как грозовая туча. Когда выходим в фойе, девушка сразу его замечает и летит навстречу:

– Алекс!

– Мия! Что ты здесь делаешь?

– Я жду тебя! Уже несколько дней жду, но меня не пускают, почему ты не отвечаешь на мои звонки?!

Она бросается к нему на шею, а он обнимает её за плечи и увлекает за собой, не знаю куда, потому что я, не оглядываясь и не останавливаясь, бегу к выходу.

Вся эта сцена вовсе не представила мне Алекса в каком-то новом свете. Я знала, всегда знала об этой его «стороне», поэтому она скоро вылетела у меня из головы. Я и не догадываюсь, что наша с Алексом встреча в тот день могла иметь совсем другие последствия, и разделяли две версии будущего – счастливую и несчастную – всего лишь слова. Сказанные и не сказанные нами.

Глава 4. Снова болезнь

Phaeleh – Here Comes The Sun (feat. Soundmouse)

Аннабель уже восемь месяцев, и Габриель выглядит обворожительно. Она расцвела ещё больше, материнство ей к лицу. Она умна, даже слишком. Во всём подражает своему мужу, хвалит его, лелеет, балует, слушает его рассказы с открытым ртом и заливисто хохочет над его шутками. Она боготворит его, и это проявляется во всём: в её словах, жестах, взглядах и поступках.

Мы с ней вроде как дружим. Она всячески проявляет расположенность и часто прибегает за помощью и советами. Мы вместе ухаживали за её дочерью, когда она заболела, я учила её, как вводить прикорм, как делать массаж ребёнку, как развивать, мы купали малышку вместе, когда Алекс бывал в отъезде. Меня не расстраивала эта вынужденная дружба, я отдавала ей свой опыт бескорыстно, потому что любила Аннабель, ведь это был его ребёнок. Алекс сам советовал Габриель почаще обращаться ко мне, он сказал ей, что я знаю всё о детях.