Монсегюр и загадка катаров

А утром на пог взбираются те, у кого хватает смелости и энтузиазма подняться к руинам замка в столь ранний час праздника летнего солнцестояния. Что заставляет людей (и, надо сказать, множество людей) за два дня до солнцестояния или спустя два дня штурмовать вершину горы, на которой расположился замок катаров? Желание увидеть, как первые лучи солнца, прорезавшие тьму на востоке, скользнув по вершине Бюгараш, коснутся бойниц донжона…

Это, очевидно, неслучайно. Стоунхендж, странный памятник мегалитической эпохи и бронзового века, расположенный на равнине близ города Солсбери, графство Вилтшир (Англия), имеет любопытную особенность: в утро летнего солнцестояния первые лучи света падают на центральный камень, после чего следуют от него к галерее, напоминающей церемониальную аллею. Предполагают, что это сооружение играло роль солнечного храма. Диодор Сицилийский сообщил о нем то, что приписывала памятнику местная традиция: согласно ей, девятнадцать лет подряд в Стоунхендж спускался сам Аполлон (этот временной отрезок, соответствующий длительности солнечного цикла, будет вновь использован в кельтском христианстве). Можно найти и другие образцы подобных сооружений — например, аллея менгиров Карнака, в Морбиане. Не вызывает сомнения и то, что замок Монсегюр был задуман и построен с тем расчетом, чтобы в донжон проникали первые лучи солнца в день летнего солнцестояния.

Это обстоятельство позволило предположить, что Монсегюр, игравший роль оборонительного сооружения, ставший центром сопротивления катаров, изначально был задуман как храм. В пользу подобного предположения говорит и то, что условия капитуляции крепости были довольно странными: нападавшие предоставили осажденным отсрочку в пятнадцать дней, чтобы защитники замка смогли покинуть Монсегюр 16 марта. Это было сделано ради того, чтобы позволить катарам провести их ритуальный солнечный праздник (пересчет времени позволяет установить, что равноденствие в тот год выпадало на 15 марта). Но о чем это может свидетельствовать? Равноденствие — это не солнцестояние. В таком случае, быть может, речь идет о манихейском празднестве? Однако катары, в свое время почерпнувшие множество идей из учения Мани, все же не были манихеями: доказать, что альбигойцы были последователями солярного культа или, по крайней мере, проводили подобные церемонии, на наш взгляд, невозможно. Все это лишь досужие домыслы толкователей.

Однако отрицать не значит объяснить; если подумать, проблема не столь проста, как кажется.

Прежде всего обращает на себя внимание расположение Монсегюра, особенно по отношению к пику Бюгараш. Далее, вызывают сомнение военно-оборонительные возможности замка (даже несмотря на то, что мы точно не знаем, как выглядел замок катаров — в конце XIII века в его планировку были внесены изменения): крутой спуск и окружающие крепость пропасти охраняют Монсегюр от врагов лучше, нежели вся его военная архитектура. Замок невелик, его стены недостаточно высоки, а ворота более украшают замок, чем защищают его. К тому же платформа, находящаяся на самом верху пога, не полностью охвачена оборонительными сооружениями, на севере и юге можно видеть два-три метра, оставленных без присмотра. Если этот оборонительный ансамбль использовался как в Пейрепертюзе или Керибюсе, то крепость должны были укрепить со всех сторон. Почему все оставили как есть?

В ответ на этот вопрос появилась гипотеза о солнечном храме, превратившемся в замок по приказу Рамона де Переллы. Инженером, разработавшим проект будущего оборонительного укрепления, был Арнольд де Беккалариа. Незавершенность конструкции может быть объяснена тем, что работы по укреплению крепости велись в спешке. Фернан Ньель, а вслед за ним и другие исследователи провели измерения, которые доказали, что замок был возведен с учетом особенностей солнечного цикла в этих краях. Он убежден, что весь архитектурный ансамбль Монсегюра задуман в соответствии с положением эклиптики на звездном небе, иными словами, с прохождением солнца через зодиакальные созвездия. Подобное соотношение между точками на плоскости и на небосводе не так-то легко заметить: тому предшествуют сложные тщательные расчеты, основанные на угломерных измерениях замка.

Разумеется, если прилагать все усилия к поиску неких соответствий между архитектурными доминантами крепости и солнечными ориентирами, то их всегда можно найти. Возьмем хотя бы Карнак: чего только не отыскали в нем исследователи, составляя поразительные графики и схемы аллей менгиров и кромлехов! Их расчеты были сделаны на основе расположения тех или иных монументов, однако из них непонятным образом исчезали те менгиры, которые не вписывались в теории и расчеты… Конечно, столь удобный способ вычислений позволяет говорить о мегалитическом ансамбле Карнака все, что вздумается. То же можно сказать и о Монсегюре: данные, полученные Фернаном Ньелем, могут убедить в своей правоте лишь тех, кто хочет в это верить или заранее убежден в истинности теории. При помощи небольшого преувеличения можно доказать все что угодно.

Однако Монсегюр действительно был создан по проекту, в основу которого легла некая концепция. Впрочем, то же самое можно сказать практически обо всех значимых памятниках Средних веков. В то далекое время катаров и католиков, ортодоксов и еретиков ни одна постройка, будь то храм, крепость или обычное жилище, не производилась без учета религиозных, астрологических или даже магических критериев. Это общее правило Средневековья: строители соборов строго следовали проверенным временем традициям — от этого прежде всего зависел исход предпринятой ими работы. Традиции, передаваемые из поколения в поколение, понемногу превращались в эзотерическое знание, доступное лишь членам гильдий. В ореоле таинственности, окружавшем деятельность строительных корпораций (масонов), нет ничего сверхъестественного: мне еще не встречался ни один человек, кричащий направо и налево о том, что он наткнулся на золотую жилу. Разумеется, секреты мастерства, приносившего неплохой доход, всегда хранили в тайне от всех.

Исходя из этого, следует тщательным образом проверить гипотезу, согласно которой Монсегюр был солнечным храмом.

Археологические данные в этом случае приводят к неутешительному выводу: исследования внутри замка и за его пределами, в самой деревне, не позволяют сказать что-либо определенное по этому поводу. Найденные в стенах крепости предметы, включая знаменитые пентаграммы, также не могут служить доказательством того, что в этом месте мог находиться солярный храм. Конечно, у защитников «солярной» гипотезы есть сильный козырь: по их мнению, все следы культа были уничтожены инквизицией, посчитавшей его слишком сильной ересью. Но в документах инквизиции, содержащих различные обвинения, нет ни единого упоминания о так называемом солнечном культе. Если бы он существовал, то инквизиторы не упустили бы возможности сообщить о нем: разве подобную «ересь» нельзя было использовать в качестве обвинения? В конце концов если бы в Монсегюре или в других местах, облюбованных катарами, проводились ритуальные церемонии, напоминавшие культ манихеев (или даже маздеистов), то об этом было бы известно.

Этот довод, похоже, ничуть не смущает сторонников солярной гипотезы. Ответ прост: о ритуальных церемониях катаров не было известно, потому что они проводились втайне от всех. В них принимали участие лишь совершенные, опасавшиеся рассказывать о культе кому бы то ни было. Утверждать, что объект не известен лишь потому, что о нем никто не говорит? Если мне не изменяет память, подобное доказательство называется софизмом.

Однако приведем более серьезное возражение. Допустим, что солярный культ действительно существовал — в таком случае в его основе должен лежать какой-либо ритуал. Но из всех документов, сохранивших память о катарах, ясно одно: число ритуалов было сокращено ими до минимума. Молитва, обряд consolamentum и собрания, на которых читались проповеди, — вот те немногочисленные простые церемонии, проводимые катарами в любых местах, ибо они не строили храмов. Идея создания какого-либо культового сооружения противоречила самой доктрине: для катаров материя была порождением дьявола. Поэтому мысль о том, что Монсегюр был храмом, посвященным солнцу, можно считать следствием неуемного воображения.

В таком случае остается дать объяснение, обратившись к самой солярной символике. Благодаря ей гипотеза о культе может выглядеть достаточно убедительно.

Монсегюр действительно был выстроен с учетом солнечного цикла. Мы знаем, что солнце играло важную роль в мифологии катаров: оно олицетворяло собой Свет, первооснову, давшую жизнь всему сущему. Греческий или геликоидальный кресты, используемые катарами, равным образом как и крест, бытовавший у вольков-тектосагов, несомненно, являлись когда-то элементами солярной символики. В этом нет ничего сверхъестественного, особенно если вспомнить, что кельтский трискель или германская свастика (точнее, индийская) также являются солярными знаками. Солнце — древний мифологический образ, характерный для многих культурных традиций.

Солярный культ достиг наивысшей степени своего развития в бронзовом веке, в частности, на севере Европы, на берегах Балтийского моря. Многочисленные предметы культа, относящиеся к этому времени, подчеркивают первоосновную роль, приписываемую дневному светилу, в том числе и его функцию проводника душ в загробный мир. Впоследствии представления о солнце как о божестве были подхвачены новыми цивилизациями, в результате чего черты солярного культа можно увидеть в различных религиозных традициях Азии и Европы. Среди них своей простотой и доступностью выделялось учение маздеистов, оказавшее сильное влияние на митраизм, манихейство и богомильство; дуалистическое понимание мира, присущее маздеизму и развитое последователями вышеперечисленных учений, передалось и катарам. Все эти течения (правда, каждое на свой лад) либо практиковали культ солнца, либо использовали его образ в качестве основы учения. У нас нет доказательств в пользу того, что солярной была и религия кельтов, однако у многих героинь в кельтской мифологической традиции обнаруживаются черты, роднящие их с солярными божествами. Отголоски этой традиции можно обнаружить даже в цикле легенд о короле Артуре, поскольку сюжеты этих рассказов взяты из древних бретонских или ирландских преданий.

Черты древних солярных литургий отразились и в христианстве. Так, в образе Сына Божьего, умершего на кресте и воскресшего, можно увидеть сходство с Sol invictus, с умирающим и воскресающим божеством-солнцем, существовавшим в религии маздеев и последователей Митры. Неслучайно праздник рождения Иисуса отмечают 24 декабря: это время символического появления на свет Митры, произошедшего от Матери-Земли; приблизительно в то же время проводились и римские сатурналии, празднества карнавального типа. В этот день высота солнца над горизонтом начинала меняться в сторону увеличения светового дня: на смену зиме и длинным ночам спешили весна и лето. Возможно, что слово «No"el» («Рождество») вполне могло возникнуть не от латинского «Natal» (die), а от греческого «neo helios» («новое солнце»). Подобная этимология (разумеется, если она не ошибочна) позволяет предположить, что появление на свет Иисуса в действительности отождествлялось с «рождением» солнца, что впоследствии было забыто или исключено в угоду официальной Церкви. Рождение ребенка-божества в пещере, чествуемое ангелами, пастухами, а затем и магами (волхвами), напрямую связано с древнейшей верой, закрепившей в себе основы первобытного знания: в момент, когда путь Солнца, источника света и тепла (то есть жизни), удлиняется, наступает время всеобщего обновления.