Монтайю, окситанская деревня (1294-1324)
Шрифт:
Пустая трата времени! Domus Клергов связан с другими domus прихода тысячью нитей, он плоть от их плоти. Клергов тесно соединяют брачные связи, или двоюродное родство, или и то и другое сразу, с семьями Бене, Бело, Рив, Марти, Лизье, Фор. И не будем забывать о «мимолетных связях», в которых были замечены разные лица мужского пола из семьи Клергов, весьма активные в этом отношении; в их число входит, всегда первый и в этом деле, как и во всех других, сам кюре Пьер. Чуть не все женщины Монтайю, от самой горемычной до вдовы шателена, прошли через это: они любили и ценили Клергов, вычесывали у них вшей [114] . Эти кровные, брачные и любовные связи обеспечили семье, в период ее расцвета, а потом заката, столь необходимые поддержку и сообщничество. Что не исключало в дальнейшем жестокой вражды и конфликтов с некоторыми domus, как, например, с домом Бене, несмотря на то, что он косвенно связан с Клергами благодаря серии браков.
114
См. гл. IX.
Кроме того, основное сообщничество: ересь. До своих финальных предательств, вызванных местью, а не сменой воззрений, Пьер Клерг был столпом катарских идей, которые он поддерживал наряду с мужчинами из других влиятельных домов. О, если бы все кюре мира были такими же, как в Монтайю! — вздыхает в 1301 году Гийом Отье (I, 279), добавляя, что всем из domus Клергов можно полностью доверять. И в самом деле, в годы бурной юности Пьер и Бернар Клерги дали несомненные доказательства своей
Два старших Клерга, Пьер и Бернар, сумели овладеть в Монтайю двумя мечами, светским и духовным. Если Пьер — кюре, то Бернар — байль. В этом качестве Бернар работает рука об руку со своим братом Пьером (оба занимаются, в разных случаях, сбором десятины); в качестве байля Бернар выполняет функции судьи и сборщика налогов графства (поскольку граф Фуа, обладающий высшей политической властью, является также сеньором деревни). Если Пьер de facto оказывается приставом инквизиции, то Бернар от имени графа обладает полномочиями мирового судьи и комиссара полиции: он арестовывает виновных, он конфискует, при соответствующем приговоре, их скот. Можно и не упоминать о том, что братья Клерги — Пьер, Бернар, а также Раймон — находят в этой сфере множество возможностей поддержать друг друга: все трое используют сеньорию и даже шателению в своих собственных целях. Раймон Клерг берет в сопровождающие вице-шателена Монтайю, Жака Альсана, чтобы поймать в Пюиморанских Пиренеях, на Педоррском перевале, Гийома Мора — личного врага, ставшего врагом семьи (II, 176). Двум охотникам не улыбнулась удача: на перевале они находят дичь лишь в лице осужденного пастуха Пьера Мори, которому благородно позволяют скрыться, «позаимствовав» у него кое-какие припасы. Точно так же во время большой облавы инквизиции в августе 1308 года, Пьер Клерг немало сделал для того, чтобы заключить в крепость Монтайю всех жителей своего прихода старше 12 или 13 лет, которых он потом выборочно освобождал (III, 82). В своем приходе Пьер — человек замка, и он использует этот замок в своих личных хитроумных целях, вплоть до того, что в результате естественного хода вещей супруга шателена, или скорее бывшая супруга шателена, в свою очередь становится женщиной Пьера — на краткое время сожительства.
Сеньория, функции байля и шателена используются в крестьянской среде поочередно Клергами и их соперниками в деревне. И те и другие стремятся контролировать эти институты для достижения своих собственных целей. Когда после 1320 года звезда Клергов начинает меркнуть, их враги, в числе которых Пьер Азема из Монтайю (кузен епископа Фурнье), Раймон Триль (викарий Монтайю и Прада) и Бернар Марти (консул Монтайю), в свою очередь используют разящий меч местной шателении, направляя его против Клергов и против их друзей или приживальщиков (I, 406). (Отметим, что это единственный раз, когда в наших источниках упоминается существование в Монтайю консула {96} . Консулат, который в принципе должен создаваться «муниципальным» собранием глав семейств, конечно, существует в нашей деревне, но появляется поздно и играет лишь незначительную роль.) Итак, мы видим Пьера Азема, простого крестьянина, приказывающим наместнику графского шателена бросить в крепостную темницу Бернара Бене, невольного и временного союзника Клергов.
{96}
Консул (от лат. consulere — «совещаться») — первоначально высшее должностное лицо в Древнем Риме, избиравшееся на год; консулов было два, их права и полномочия были равными, и решения они должны были принимать, в идеале, совместно, после совещания друг с другом — отсюда и название. В Средние века консулат появляется в XI—XII вв. в городах Италии и Южной Франции и знаменует претензии этих городов-коммун на полное самоуправление; символом этого являлось наличие у данных коммун особой консульской печати. Консулов этих было несколько, от двух до шести, они избирались, как правило, на год и обычно не всеми полноправными горожанами, а лишь привилегированной их частью — городскими патрициями. В XIII в. в тех же регионах появляется сельский консулат, более, если так можно выразиться, демократичный: консулов (впрочем, в иных селениях мог быть и один консул, сколько их было в Монтайю — неизвестно) избирали все главы семейств; они также обладали консульской печатью, и это означало, что селение также в той или иной мере осознает себя коммуной. Слабая развитость сельского консулата в описываемое время, по мнению исследователей, объясняется тем, что в самосознании сельских жителей Южного Лангедока деревня представляла собой не столько общину, сколько совокупность осталей, domus’ов.
Наместник шателена ведет себя в данном случае как послушная кукла; Пьер Азема бесцеремонно отдает ему распоряжения и не спрашивает ни у кого позволения, чтобы конфисковать скот Бене под графскую руку (I, 395—396).
Эти подробные штрихи представляют немалый интерес: они освещают лучше, чем теоретические рассуждения, некоторые аспекты «классовой борьбы» или, точнее, «борьбы группировок» в Монтайю. Для различных деревенских кланов, в числе которых фигурирует domus Клергов, проблема заключается совсем не в том, чтобы бороться против господства сеньории или шателении как таковых. Задача в том, чтобы использовать (иногда поочередно) местные полномочия сеньории, байля и шателена и раздавить соперничающий клан в деревенском сообществе. Сеньориальная графская власть в этих условиях является не столько олицетворением господства, сколько ставкой в борьбе: все стремятся контролировать ее местный уровень, чтобы добиться победы собственной группировки.
Я описал дом Клергов и показал его положение в «системе domus» Монтайю; мне остается теперь лишь прояснить в нескольких словах его «человеческую составляющую». Прежде всего мы сталкиваемся с проблемой титулатуры и руководства: после смерти патриарха Понса Алазайса Азема называет domus Клергов домом сыновей Понса Клерга (I, 315). Кабатчица Фабрисса Рив говорит о доме кюре и его братьев (I, 327). Алазайса Форе, сестра обращенного Гилабера, говорит дом Бернара Клерга (I, 413). Раймонда Арсан, служанка Бело и один из наших лучших информаторов, равно использует два выражения: дом Бернара Клерга и его братьев или люди из дома кюре. Итак, domus Клергов управляется двоими сразу: братья Пьер и Бернар теоретически равны в качестве лидеров, но один из них, если можно так сказать, немного более «равен», чем другой. Доказательство: когда Пьер Клерг умирает, его брат Бернар, любивший его и охотно признававший его превосходство, призывает брата: Мой бог, мой повелитель, мой властелин (II, 289).
Сильная взаимная солидарность членов дома Клергов не означает, что между ними всегда царило единство мысли или даже полное доверие. Сам патриарх Понс Клерг, старый катарский фанатик, в конце концов возмутился разложением и доносительством своего сына Пьера. Кюре внушает Раймону Мори идею вернуть в Монтайю его сына Пьера Мори, давным-давно изгнанного за ересь и другие «преступления». Узнав об этих речах Пьера Клерга, старый Понс приходит в неописуемую ярость и предупреждает Раймона Мори: Нисколько не верьте словам этого предателя-кюре, — говорит он в не очень лестных для своего потомства словах, — и скажите вот что Пьеру Мори: если ты на перевале Семи братьев (недалеко от Монтайю), беги до перевала Мармара, если ты на перевале Мармара, беги до самого перевала Пюиморан, туда, где заканчивается епархия Памье; да и там не оставайся, беги еще дальше (II, 285— 289). Узнал ли Пьер Клерг об этой вспышке гнева своего отца? Если да, он не выказал обиды и позднее рассматривал отцовский труп как вместилище удачи своего domus, поскольку приказал срезать волосы и ногти, чтобы сохранить в доме «звезду или добрую удачу его domus». К своей матери Мангарде Пьер Клерг испытывает нежную привязанность, одновременно катарского и католического свойства! И пусть деревенские кумушки Алазайса Азема, Гийеметта «Белота» и Алазайса Рив говорят (I, 314), возвращаясь с погребения Мангарды, что она разродилась дурным пометом щенков и наплодила сыновей-негодяев, — Пьера это ничуть не заботит. Моя мать, — заявляет он Беатрисе, — была доброй женщиной. Ее душа на небесах. Ведь она сделала много хорошего «добрым христианам» и отправляла передачи с едой еретикам Монтайю, заключенным в тюрьму, например, старой На Роке и ее сыну Раймону Року (I, 229). Эта преданность катарской памяти своей матери не мешает кюре поставить на двух лошадей сразу и похоронить Мангарду подле алтаря Девы Марии в часовне Карнесской богоматери в Монтайю, которая является местом паломничества (III, 182). Все это, несомненно, для того, чтобы душа Мангарды могла, находясь поблизости, воспринять поток благодати, который непрерывно источает этот алтарь. Это просто стыд, что такая женщина там похоронена, — заявляет Пьер Мори, который с симпатией вспоминает еретическое прошлое Мангарды. Эмерсанда Марти, другая еретичка из Монтайю, добавляет, как это ни парадоксально: Если бы епископ Памье знал о прошлом (еретическом) досточтимой матушки кюре, так он велел бы выкопать ее труп и выбросить его из церкви, где она похоронена (там же). Пьер Клерг — хороший сын и плохой священник: он прежде всего заботится о связанном с культом Марии престиже для могилы своей матери и ничуть не смущается теологическими противоречиями. Он, естественно, гордится тем, что похоронил Мангарду возле алтаря Девы Марии, но в то же время он заявляет Беатрисе: Мария вовсе не Богоматерь; она лишь вместилище телесное, «осененное» Иисусом Христом (III, 230).
Впрочем, Пьер зайдет очень далеко в своей нежной верности памяти матери: он возьмет себе в качестве конфидентки, постоянной помощницы по уничтожению вшей и, при случае, любовницы Раймонду Гийу, которая при жизни Мангарды искала у нее вшей и была обращена старухой в катарскую веру.
Будучи в добрых отношения с отцом и матерью, несмотря на случайные стычки, остаются ли сами братья Клерги дружными «как пальцы на руке»? Проявляются иногда внешние признаки трений среди братьев. Когда Бернар Клерг хочет дать зерна еретикам, он таится от других братьев или от кого-то из них (всего насчитывается четверо братьев Клергов, сыновей старого Понса [I, 375]). Но это скорее второстепенный эпизод, чем что-то серьезно компрометирующее глубинное единство domus, опирающееся на его людей и на некоторых верных членов линьяжа, в числе которых особенно выделяется Бернар Гари из Ларок д’Ольмеса: этот преданный племянник, цельная натура, приходит на помощь Клергам в сложных обстоятельствах, сопутствующих их падению (I, 396).
Это падение замыкает долгий период могущества. Поначалу, около 1300 года, Пьер и Бернар Клерги прочно держатся на своих должностях кюре и байля. Будучи местными представителями братьев Отье, они, вместе с другими своими братьями, остающимися на втором плане, являются защитниками деревни, пораженной ересью. Сами еретики, — в большей или меньшей степени — два брата поддерживают хорошие отношения с католической церковью нижних земель и мастерски ставят на двух лошадей сразу. Бернар собирает десятину для римской церкви и передает часть ее катарам: его левая рука не ведает, что делает правая. Что до Пьера, то он неплохо себя чувствует и в приходской церкви, и в катарских домах, а также добился видного места в деревенском «свете» за счет своей связи с бывшей супругой шателена (см. ниже). Его интеллектуальный престиж подтверждается учеными контактами с Отье и наличием при нем ученика, которому он, как предполагается, должен давать уроки (I, 243, 279). Этот молодой человек по имени Жан симпатизирует катарству. Клерг использует его для передачи любовных записок и чуть ли не для того, чтобы держать свечку во время встреч кюре с Беатрисой де Планиссоль.
Но это безопасное положение господства становится трудно сохранить. Каркассонская инквизиция постоянно присматривает за Монтайю; дом Клергов, по крайней мере внешне, а то и по сути, должен решить: либо разойтись в той или иной мере с ересью, либо погибнуть вместе с ней. А потому Пьер и Бернар изменят альбигойским воззрениям, которые они уже и разделяют-то не больше, чем наполовину (в таких случаях человек всегда оказывается ренегатом в глазах секты и поумневшим в своих собственных). Кроме того, возможно, что после 1300 года Пьер Клерг приобрел отвратительную склонность к доносительству. Сразу после смерти его матери и задолго до приключения с Беатрисой катарские кумушки из деревни, с их острыми языками, уже обвиняли своего кюре в «уничтожении всей округи». Во всяком случае, в течение 1300-х годов еретическое и крестьянское сообщество Монтайю заметило, что оно пригрело на груди змею. Открывается новый Клерг: впечатляющий портрет, предоставленный памьескими писцами, восстанавливает вплоть до последней бородавки облик зрелого человека, набитого спесью, похотью, жаждой мщения и по местным вкусам весьма колоритного.
По поводу грандиозного предательства Пьера Клерга существуют две версии: его собственная, о которой речь пойдет дальше, и версия преданных им людей, которые также являлись свойственниками, а многие долгое время и друзьями. Я имею в виду Мори, Бело, Бене и даже Моров. Выжившие члены этих гордых горских семей единогласно обвиняют кюре и весь его domus в том, что они «переметнулись» и целиком и полностью превратились в местное орудие инквизиторов (I, 405). Гийом Бело как-то высказал это без обиняков Раймонде Арсан во время одной из встреч в местечке под названием Ла Кальм: Те, что из дома кюре, и сам кюре, подсказывают сеньору каркассонскому инквизитору имена многих жителей Монтайю. Давно уж пора, чтобы люди из дома кюре были брошены в застенок (как бывшие еретики), столь же глубоко, что и другие жители Монтайю (I, 375). И в самом деле — Пьер Клерг, бывший катар, еще остающийся в глубине души наполовину альбигойцем, не щадит своих прихожан: члены дома Моров, враждебного Клергу, добрыми заботами кюре были оставлены гнить в темнице или изгнаны в Каталонию... Понс Клерг пытается оправдать позицию своего сына настойчивыми требованиями сотрудничества с Францией (II, 171); и действительно, Пьер Клерг предстает коллаборационистом {97} в полном смысле этого слова, презираемый частью своих соотечественников. С основанием или нет, он считает, что ограничивает разрушение, спасая своих друзей и клиентов от прямых или косвенных ударов державы-колонизатора и каркассонской инквизиции.
{97}
Коллаборационист — лицо, в годы Второй мировой войны сотрудничавшее с немецкими оккупантами. В южной части Франции существовал коллаборационистский режим маршала Анри Франсуа Петена (1856—1951), отец Э. Ле Руа Ладюри был министром в правительстве Петена.