Монтайю, окситанская деревня (1294-1324)
Шрифт:
Другие встречи на зимовке происходили за пределами пастушеского мира: Пьер Мори, например, чаще других тайком покидал пастбища. Предлогом была покупка можжевеловой настойки у аптекаря; на самом же деле Пьер ходил до Морельи, чтобы посетить Белибаста. Регулярное отсутствие квалифицированного специалиста вызывало большое недовольство у артельщиков Мори: они оказывались вынужденными на время его отсутствия выполнять работу, которую обычно делал этот симулянт.
Об особенностях летнего выпаса, как правило пиренейского или предпиренейского, как мы видели, у нас меньше подробной информации, чем о зимовке. Однако сама хронология найма на летний выпас известна нам из показаний Пьера Мори (III, 163). Распростившись с Гийомом Андре, моим предыдущим хозяином, — рассказывает добрый пастырь, — я нанялся пастухом к Пьеру Констану из Разигьера в Фенуйеде. Я оставался у него с Пасхи до Михайлова дня в сентябре того же года и работал на перевалах Лоз и Меран (в верхней Арьежи). При мне было... пять пастухов. Тем летом я не видел ни еретиков, ни уверовавших в ересь. И потом где-то на Михайлов день я ушел от Пьера Констана и нанялся пастухом к Раймону Бурсье из Пучсерды, у которого и оставался два года. Из этого текста видно, что летний выпас формирует в биографии пастуха четкий временной отрезок; при этих условиях пастух может — иногда, но не обязательно —
Стрижка овец. Миниатюра XV в.
У нас есть еще несколько разрозненных фрагментов, относящихся к некоторым аспектам летнего выпаса, в частности к стрижке овец, происходившей в мае на перевале, сразу же по прибытии на «альпийские» луга. Мы вышли из Сан Матео в сторону гор, к проходу Рьюко, — рассказывает Гийом Мор, — придя в этот проход, возле Меранского перевала, мы остригли наших овец (II, 185). Стрижка давала возможность, благодаря последующей продаже шерсти, отдать некоторые самые неотложные долги. Она также способствовала общению, столь ценимому пастухами, между людьми из Монтайю и других мест. Я был с братом моим Пьером Мори на перевале Лалата (в Сердани), — рассказывает Жан Мори, — там мы стригли овец. Тут-то и пришел со своим мулом нас проведать Пьер Мор. Мы все вместе и поели, ну то есть я, брат мой Пьер Мори, и три брата Пьер, Гийом и Арно Моры, и Гийом Бай (все из Монтайю). Ели с нами еще стригали, как звать которых, уже не помню. Ели мы баранину и свинину. А потом Пьер Мор нагрузил на своего мула шерсть Арно Мора, чтоб свезти в Пучсерду (II, 505). Общение во время стрижки могло дать случай, как водится, для «дурных встреч» с горской ересью. Лет шестнадцать назад или около того, — рассказывает в 1320 году Арно Когуль из Лорда (I, 380), — да я уж и не помню совсем, когда точно, я поднялся в Айонский Прад, чтоб остричь своих овец, тех, что Пьер Жан из Прада держал для меня (отдача на корм?). И когда я туда дошел, я провел там ночь и всю ночь сильно болел. На другой день поднялся и стоял на дворе дома Пьера Жана, собирался идти обратно. И Гайярда, жена Пьера Жана, мне сказала:
— Хотите поговорить с «добрыми людьми»?
На что я ей ответил:
— Чтоб вам пусто было с вашими «добрыми людьми»!
Я-то хорошо понял, что эти «добрые люди» были еретики, и что Гайярда хотела, чтоб они меня еретиковали, если б случилось мне от болезни помирать.
В мае — стрижка. В июне-июле — изготовление сыра: оно происходит на летних пастбищах, в высокогорных кабанах. Пора мне с тобой проститься, — заявляет где-то близко к Иванову дню Пьер Мори своей сестре Гийеметте, которую он только что вырвал из когтей ее мужа-католика, — потому как у меня заботы с овцами хозяина, у которого я живу, а особенно потому как подошло время делать сыр (III, 155). Идет ли речь о летнем или зимнем выпасе, остается большим контраст между внутренним кругом общения в пастушеских артелях, неизбежно межрегиональных по составу (арьежских, каталонских, серданских...), и кругом внешним, в рамках которого вольный пастух стремится по мере сил найти в «эмигрантских» деревнях, помимо артели, друзей из родных краев и монтайонскую диаспору, будь она катарской или нет. Я перегонял овец, — говорит Пьер Мори, — с зимовки (Каталония) на летнее пастбище (Пиренеи), гуртовщики в артели, кроме братьев Мор из Монтайю и Шарля Руша из Айонского Прада, все были людьми из Сердани... сделав передышку в деревне Хункоза, что в Леридской епархии, я нашел там Эмерсанду, жену Пьера Марти из Монтайю, Гийеметту Мори, жену Бернара Марти, мужа ее Бернара Марти, сына их Арно, все — из Монтайю, все уверовавшие в ересь, кроме Бернара Марти (III, 168). Где семеро монтайонцев, там уже Монтайю... Когда подворачивается случай, пастухи и изгнанники воссоздают Монтайю в масштабе Каталонии и Пиренеев.
Заключенный в экологические и хронологические рамки сезонных перегонов, мир пастухов с другой стороны оказывается ограниченным отношениями найма и ассоциации, но он никогда не включается, в качестве такового, в систему сеньориальной зависимости, а тем более серважа. Арьежский или серданский пастух XIV века свободен, как горный воздух, которым он дышит, будь это в Монтайю или в других местах. Свободен, по крайней мере, по отношению к сеньории; что касается инквизиции, то дело обстоит иначе.
Отбросим юные годы, когда двенадцатилетний будущий пастух учится тому, что станет его занятием в жизни. Когда к нам пришли еретики, — рассказывает Жан Мори [189] , ставший впоследствии одним из лучших профессиональных гуртовщиков Монтайю, — меня не было дома. Я был на выгоне и пас овец моего отца. И мне было лет двенадцать или около того. Взрослый пастух — прежде всего наемный работник. В скотоводческих областях он занимает место, аналогичное месту пахотного наемного работника в областях зерноводческих, но по сравнению с последним у пастуха больше возможностей разбогатеть и стать в известной мере зажиточным. Оборотной стороной этих возможностей является профессиональный риск, который в горах достаточно значителен. Вся биография пастуха отмечена нестабильностью, что характерно в целом для сельской наемной рабочей силы в Окситании, что демонстрирует Оливье де Серр [190] : «Каждый год меняйте слуг, освобождайте место. Следующие будут более прилежными». Эта нестабильность не воспринимается нашими персонажами как давление или отчуждение, напротив, пастух больших перегонов меняет хозяина чаще, чем рубашку! [191] Для Пьера Мори, чей пример репрезентативен для его корпорации, совершенно нормально, если хозяин его увольняет; но столь же нормально и уйти (dimittere) от очередного хозяина и наняться (se conducere) к следующему. То, что хозяина овец называют господином (dominus), как и сеньора, тоже именуемого dominus, не придает никакой дополнительной устойчивости договору, связывающего собственника овец с его пастухом. Найм может быть сезонным и, как мы видели, повторять саму структуру сезонных перегонов. На Пасху (будучи в таррагонской Каталонии) я нанялся пастухом к Арно Форе из Пучсерды, — рассказывает Пьер Мори (III, 172), — и оставался у него где-то недель пять-семь или около того; я перегонял его овец до Пучсерды, а летом оставался на перевале Керью, на земле Мерана (Арьеж). Поэтому, как кончилось лето, а с ним и летний выпас на службе у дамы Брюниссанды и Бурсье, я снова нанялся к Арно Форе из Пучсерды! И с его овцами спустился, чтобы зимовать, на равнину Сенья (южная Каталония). В этом случае Арно Форе дважды выступает по отношению к Пьеру Мори в качестве хозяина, нанимающий его для зимнего выпаса, точнее, для отгона с места зимовки к летним пастбищам или наоборот. Дама Брюниссанда, в свою очередь, является летней хозяйкой.
189
II, 470. Другие аналогичные тексты говорят о Пьере Мори, Жане Пелисье и т. д.
190
Serres О. de. Theatre d’agriculture. Liv. I. Ch. VI.
191
Время от времени Жан Мори приносит Пьеру Мори рубашку на пастбище.
Некоторые тексты упоминают о договорах найма, заключенных на год после испытательного срока. Это испытание становится возможным благодаря вмешательству третьего лица, родственника или земляка хозяина и работника. Арно Бай, тот, что старший, из Монтайю, зять Бартелеми Борреля из Акс-ле-Терма, сказал мне:
— Если хочешь наняться пастухом к моему тестю, я сделаю так, чтобы он дал тебе хорошую плату.
Я согласился с таким предложением. Мой новый хозяин послал меня зимовать с его овцами в Тортосу (Каталония). Когда я вернулся в Сабартес (на лето), тот Бартелеми нанял меня пастухом на год (Пьер Мори, [III, 148]).
Существует все-таки одна оговорка: то, что сказано в отношении непостоянства найма справедливо в большей мере для специалистов по дальним перегонам, как Моры или Мори, и в гораздо меньшей степени для более солидных, привязанных к хозяину, относительно оседлых пастухов, как, например, Жан Пелисье.
Отметив этот нюанс, необходимо подчеркнуть тесный, непринужденный в силу близости характер отношений между хозяином и пастухом. Хозяин может быть родственником работника или родственником одного из его друзей либо земляков. Во всяком случае, наемный пастух без колебаний высказывает все, что думает, жене хозяина. Эта вольность обращения сопровождается часто совместным проживанием с хозяином либо в доме последнего (воскресенья, праздники, дни, когда пастухи спускаются с горных лугов), либо на самих пастбищах, где хозяин проводит несколько недель или месяцев в обществе своих работников. Я нанялся к Пьеру Констану из Разигьера, — говорит Пьер Мори, — и оставался у него с Пасхи до Михайлова дня в сентябре, все время летнего выпаса на Меранском перевале (III, 163). Тот же Пьер Мори заявляет, что живет у Бартелеми Борреля из Акса (III, 155—156) или что живет у дамы Брюниссанды де Сервелло, овец которой пасет на выгоне и т. д. [192] Следовательно, существует, по крайней мере временами, совместное проживание на пастбищах или дома работодателя (или работодательницы) и работника.
192
III, 186. Менее внятно, II, 183. См. также ниже.
Действительно: пастух — наемный работник, и часть платы («заработной платы» или «жалованья», [II, 181; III, 148]) он получает натурой, в виде пищи. Пьер Мори, когда живет в Арке, регулярно покидает стадо, чтобы наведаться за хлебом к хозяину: Как-то утром я спустился с пастбищ, к дому Раймона Пьера за своим паем хлеба (III, 127). Зато в районе Таррагоны, где хозяин живет слишком далеко от работников, сам Пьер Мори становится доморощенным пекарем: он печет хлеб на очаге кабаны или корталя. Эти люди пришли ко мне в корталь, на пастбищах Флейса, где я тогда был. Я как раз в то время делал хлеб (III, 165).
Другая часть заработка выплачивается деньгами — скромная сумма, которую, по-видимому, выдавали раз в месяц. Когда Пьер Мори и Гийом Белибаст были в найме у Пьера Кастеля из Баги (диоцез Уржель), — рассказывает Гийом Мор, — Пьер Мори получил плату, которая причиталась Гийому от Пьера Кастеля за месяц; и на эти деньги купил гороху и лука для того Гийома (II, 176, 181).
Наконец, кроме заработка контракт между хозяином и его пастухом часто предусматривал раздел приплода и сыра, и даже шерсти. Граница, отделяющая наемный труд от отдачи в откорм, часто очень расплывчата.
Наемный работник — фактотум {134} , несущий самые разные функции: он и пекарь, и почтальон... В мире безграмотных, лишенном и почтовой связи, наемный пастух — в его семимильных сапогах — может играть роль гонца, передавая за счет хозяина устные послания, либо относящиеся к овцеводческим заботам, либо катарские и сверхсекретные. Пьер Мори, — говорит Гийом Мор [193] , — оставался как пастух и посланник при Бартелеми Борреле из Акса один год, ходил с овцами этого Борреля в Тортосу и потом пригонял их обратно в Фуа. Пока он отбывал у этого Борреля, он относил разные послания в разные места, однако же никогда не говорил мне, ни что ему поручали сказать, ни — каким лицам.
{134}
Фактотум — доверенное лицо, исполняющее какое-либо поручение.
193
II, 175. Мир пастухов сам по себе представляет собой обширную информационную систему, горцы, например, связываются друг с другом видными издалека сигналами и пронзительными криками, которые слышны на большом расстоянии (I, 403), от одного склона к другому.
В какой-то момент упомянутый наемный пастух может, с другой стороны, стать на время или навсегда независимым предпринимателем. Это происходит с Пьером Мори, когда ему случается, как правило, ненадолго, накопить определенные средства. Послушаем по этому поводу еще раз Гийома Мора: Мы с братом Арно были тогда пастухами у Раймона Барри из Пучсерды и зимовали с его овцами на равнине Пенискола. Той зимой Пьер Мори оставался с нами на указанной равнине, но он был сам по себе, без хозяина, потому как купил сто овец у этого Раймона Барри. Пока я и мой брат пасли овец Раймона Барри, Пьер Мори жил, конечно, с нами, но за свой счет (II, 183).