Монтенегро

— Возможно, это просто совпадение.

— У нас есть вариант получше?

— Идти пешком к Большому Белому.

— По территории мотилонов? — спросил Луис де Торрес. — Мне это кажется безумием, раз мы располагаем превосходной командой, но не солдатами, привыкшими драться с дикарями.

— Капитан?

— Согласен.

— На море у нас все преимущества, — настаивал Луис. — А на суше — ни одного.

— Но Сьенфуэгос — на суше.

— Возможно, ему удалось вернуться на побережье.

— Как?

— Уж как-нибудь сообразил.

Этот ответ прозвучал несколько неожиданно, но с другой стороны, в данных обстоятельствах он был единственно верным, поскольку не вызывало сомнений, что надежда найти человека на столь огромном, непознанном и враждебном континенте весьма невелика.

Корабль представлял собой крошечный кусочек Европы у берегов неизведанной земли, и если на борту они все же чувствовали себя в безопасности, то на суше, без защиты маленьких корабельных пушек, от которых, впрочем, было больше шума, чем толку, они оказались бы всего лишь жалкой горсткой авантюристов.

На следующий день донья Мариана приняла решение, и едва Якаре, спокойно проспавший всю ночь, открыл глаза, она провела его в трюм и показала бесчисленное множество хранившихся там безделушек.

— Можешь выбрать что хочешь, если поплывешь вместе с нами на поиски Сьенфуэгоса.

Якаре скосил глаза еще больше, протянул руку и схватил цветастые бусы.

— Всё, что хочу? — недоверчиво переспросил он.

— Всё, что сможешь унести.

Для простодушного купригери это было, без сомнения, величайшее сокровище, непреодолимое искушение для человека явно честолюбивого и бесспорно храброго.

— Я плыву с вами, — ответил он.

7

Земля содрогнулась.

Она глухо рычала, как если бы и в самом деле в ее недрах Мусо и Акар вели ожесточенный бой, оглушительный рев доносился из адских глубин, сея на своем пути разрушение и гибель.

Реки вышли из берегов, вековые деревья валились, словно карточные домики, рушились дома, погребая под собой жителей, и огромные провалы, возникая на пути бегущих, поглощали их, словно пасти громадных чудовищ.

Менее чем за двадцать секунд уютный, опрятный и налаженный мир пакабуев превратился в хаос, и народ, который на протяжении двадцати лет был уверен, что находится под покровительством богов, пославшим им самое исключительное существо на планете, теперь перед лицом великого бедствия был повергнут в отчаяние и неверие.

Но почему?

Что могло так прогневать благожелательных богов, что они превратились в наводящих ужас демонов?

Какой непростительный грех совершили пакабуи, что разом утратили расположение Мусо, в жилах которого течет зеленая кровь, рождающая бесценные изумруды?

Куда девалось могущество Кимари-Аяпель?

Почему они оказались бессильны противостоять кровожадному Акару?

Очевидно, обе сестры тоже задавались этим вопросом.

Теперь они сидели на стволе поваленной пальмы, глядя на развалины своей прекрасной хижины, и в их глазах читалось страшное замешательство. До сих пор они утешали себя мыслью, что их врожденное уродство объясняется особой милостью богов — и вот теперь боги от них отвернулись.

И выразили свое отречение более чем однозначно, словно пройдясь по всей стране невидимой рукой огромного разъяренного циклопа.

Кимари плакала. Аяпель выглядела совершенно потерянной.

Сьенфуэгос, раненный в руку обломком дерева, прошедшим насквозь, словно стрела, выпущенная из гигантского лука, смывал в реке кровь, косясь на удивительных созданий, от которых теперь, казалось, остались одни лишь тени.

Он грустил — не только потому, что сестры внезапно лишились всего имущества, но прежде всего потому, что землетрясение лишило их уверенности в собственном могуществе, а ведь они выросли с убеждением в своей силе.

Теперь же, покинутые богами, из исключительных, почти божественных созданий они превратились в обычных уродцев, сросшееся двухголовое существо с четырьмя ногами, а из защитниц и покровительниц своего племени в один миг стали изгоями.

Хотя, наверное, в том не было его вины.

Сьенфуэгос так привык к тому, что несчастья преследуют его по пятам, попутно обрушиваясь на тех, кого он любит, что и сейчас, вопреки желанию, не мог отделаться от мысли, что ему никогда не избавиться от своего проклятия, которое теперь свалилось на него с новой силой, заодно разрушив безмятежное существование пакабуев.

— Когда же наконец это кончится? — взмолился он, перевязывая руку клочком ткани, найденным в развалинах. — До каких пор меня будут преследовать все эти несчастья?

Он отшвырнул прочь один из огромных изумрудов, что рассыпались под ногами, и постарался сообразить, можно ли как-нибудь починить разрушенную хижину.

Но увы, едва ли это было возможно.

Центральная опора метровой толщины, вытесанная из черного дерева, переломилась, словно утлая тростинка; крыша обвалилась, разрушив стены, после чего сверху еще и упала высокая пальма, окончательно превратив в щепки все, что уцелело.

Просто чудо, что они сами остались живы.

Вода в реке до сих пор ходила ходуном, накатываясь огромными волнами на острова, а русло, обычно чистое и тихое, теперь было запружено стволами поваленных деревьев, вырванными с корнем кустами и раздутыми трупами утонувших животных, медленно уносимыми вниз по течению.

— Мусо нас возненавидел!

Он снова взглянул на беспрерывно рыдающую Кимари.

— Глупости! — ответил Сьенфуэгос, приблизившись. — К богам это не имеет отношения. Просто землетрясение.

— Земля трясется, когда гневаются боги.

— Пусть бы и так, — согласился он, чувствуя, что не в силах вступать в бессмысленный спор. — К вам это все равно не имеет отношения.

— Как раз имеет, — не пошевелившись заявила Аяпель. — Но что плохого мы сделали?

— Дотронулись до него.

Канарец боялся этого ответа, и потому его не удивило, что Кимари говорит так уверенно.

— Это не имеет значения, — заявил он. — Вы не понимали, что делаете.

— Не понимали. Не понимали, и это не имело значения. Но через некоторое время мы поняли, и это стало иметь значение.