Мораль святого Игнатия

Он в задумчивости плюхнулся на кровать и уставился в потолок.

Впрочем, кое-что интересное отцы все-таки услышали. Гастон Потье неожиданно выразил мысль, что, как после корабля, идущего по волнующейся воде, невозможно найти ни следа, ни стези дна его в волнах, - так нечестивый исчезает, как прах, уносимый ветром, и как тонкий иней, разносимый бурею, и как дым, рассеиваемый ветром... Вдохновение, как поняли отцы, он черпал из книги Премудрости Соломона в Писании, лежавшем у него на груди. С его суждением все согласились. Дофин задумчиво сообщил, что весной он непременно возобновит раскопки и, если повезёт, найдет настоящий шлем Людовика Святого. Сойдёт и клад тамплиеров... 'Или ночной горшок Цезаря', кривляясь, бросил Потье, за что получил подушкой по брюху.

Но тут Котёнок, закончивший шитье, попросил друзей помочь ему примерить тигриный костюм, и все столпились вокруг него. В это время появившийся в дверном проёме отец Симон передал Дамьену де Моро, что приехал его отец. Эмиль тут же выскочил вперед и покрутился перед отцом экономом. Как он, хорош ли его хвост? Де Моро же молча поднялся и торопливо вышел. Миновал двор, взбежал по ступеням ректорского корпуса. Едва он приблизился к кабинету - двери отворились и отец появился на пороге. Андрэ де Моро внимательно оглядел сына. Рассказ ректора, с которым он уже десятилетие состоял в теплых, приятельских отношениях, потряс его. Сейчас он удивленно разглядывал Дамьена, которого не видел с конца лета. Перед ним стоял молодой мужчина с приятной улыбкой на выразительном и умном лице. Его мальчик вырос, подумал он со вздохом, но и с умилением. Отцу понравилось скромное приветствие сына и его сдержанное достоинство. Не то, что его старшие шалопаи... Но это ужасное убийство, гибель одноклассника Дамьена... Неужели?

Надо заметить, что кроме дочери, девицы разумной и спокойной, удачно вышедшей замуж и подарившей ему внука, дети отнюдь не приносили счастья мсье де Моро. Ни старший Андрэ, ни Валери не радовали здравомыслием и сдержанностью. Неуправляемые и дерзкие, распущенные и пошлые, они добавили, что и говорить, седины в его волосах, а два года назад и вовсе чуть не свели в могилу, когда были арестованы по обвинению в ограблении полковой кассы. Два негодяя после затянувшейся пьянки влезли в казенные деньги, кои и прокутили после с полковыми шлюхами. Как хотел бы он забыть об этом...

Особой огласки не было, позор удалось скрыть. Честь семьи он сумел выкупить, но хоть уголовных преследований не последовало, ибо он возместил украденное, но разве это вразумило сыновей? Он страшно боялся их влияния на младшего, Дамьена, потому и послушал совет друга Жасинта де Кандаля, в порядочности которого имел повод неоднократно убедиться, и отдал младшего сына в его коллегию. Сейчас он был удивлен и испуган одновременно. Младший сын ни в коей мере не походил на старших, вид юноши делал честь семье, но убийство, Боже!

Однако Дамьен, выслушав отца, с дрожью в голосе спросившего его о преступлении, решительно разуверил его. Отцу следует поберечь здоровье, а не терзать себя волнениями, губительными для него. Он, Дамьен, не имеет отношения к смерти Лорана де Венсана. Он его не убивал и никогда не убил бы, ибо никто не ставил его судьей, а тем более, палачом. Палачество - низкое ремесло. Он никогда, иначе, чем в честном поединке, никого убить не может. Убийство безбожно. Он не совершал подобного. 'Но... но знает ли он, кто это сделал?' - в голосе отца слышалось некоторое облегчение. Дамьен знал это, но так как уверенно разделял теперь ложь допустимую и даже похвальную, и ложь греховную, то с чистым сердцем уверил отца, что он ничего не знает и не имеет даже никаких мыслей на этот счёт. Однако, хоть отец и поверил искренности, звучавшей в словах сына, у него были и ещё некоторые основания для подозрений.

– Этот убитый... Сын Антуана де Венсана...

Дамьен хладнокровно и невозмутимо посмотрел отцу в глаза. Они поняли друг друга. Ложь здесь была бы греховной.

– Да, он знал от отца о краже братьев, грозил оглаской...

– И, тем не менее, ты не трогал его?

Дамьен подал плечами.

– Это было бессмысленно. Дело замял Антуан де Венсан. Тронь я его отпрыска - тот бы начал снова преследовать братьев. Ничего бы хорошего не получилось.

Андрэ де Моро внимательно посмотрел на сына. Мальчик рассудителен. Правильно он сделал, что послушал де Кандаля, здесь мальца выучили и манерам, и здравомыслию. Если бы он также поступил и со старшими... Он вздохнул, подумав, что, если все это дело разъясниться к вящему его облегчению, он переделает завещание. Все оставит Мирей и Дамьену.

– Однако, рядом убийца...

С этим Дамьен не спорил, но дал слово отцу быть осторожным и осмотрительным.

Сам он много думал о случившемся с Андрэ и Валери, и если раньше, порой видел в поступке братьев бретёрство и молодецкую удаль, теперь, возмужав духом, просто стыдился родни. В поступке братьев сквозила мерзость и греховная дерзость, и если его никто не ставил им судьёй - Дамьен понимал, что восхищаться тут куда как нечем. Шантаж Венсана бесил его, унижал его самого и честь семьи, и нечего и говорить, что по поводу смерти негодяя Дамьен расстраиваться не собирался. Глупо было и каяться.

Едва повеселевший отец уехал, Дамьен зашёл в конюшню. Там его тоже ждал отец. Его духовный отец Гораций де Шалон, внешне спокойный, и только близко знающий его Дюран мог бы понять, какое напряжение таит в себе это спокойствие. Отец Гораций осведомился у своего ученика, что он может сказать ему по поводу произошедшего?

Именно ему, его учителю и, как он надеется, другу.

Дамьен бестрепетно встретил взгляд отца Горация. Тот внутренне ахнул, настолько поразил его взгляд ученика, в коем промелькнуло нечто такое, чему иезуит затруднился бы дать название. Это был взгляд сытой змеи, холодный, умиротворенный, мудрый, властный. Мальчишка знает всё, понял Гораций. Понял он и другое. Это было то, что отец де Шалон видел в зеркалах, когда находил время заглянуть в них. Это было его отражение. Зря терзается Дюран. Это его выкормыш. У Горация де Шалона потемнело в глазах, его ногти в кармане рясы впились в ладонь. Он перемолчал душевную бурю и смятение. Наконец тихо спросил.

– Разве я учил тебя убивать?

Снова встретил взгляд ученика, на сей раз, потеплевший и ставший куда более мягким, чем несколько мгновений назад.

– Я не убивал его.

Горацию хотелось вцепиться в отвороты куртки Дамьена и основательно отлупить выросшего щенка. Просто изувечить. Но он понимал бесполезность подобных усилий. Он сам вырастил стоика и воспитал спартанца. Ничто не подействует. Он поднялся, ощущая невероятную усталость. Ничего не хотелось. Гораций медленно побрёл в лазарет, но не сделал и десяти шагов, как Дамьен догнал его. Преградил дорогу. Видеть убитое лицо отца Горация он не мог. Но мог лишь повторить сказанное - отчетливей и резче.

– Я не убивал его, отец Гораций. Клянусь Пресвятой девой, я не убивал его.

– И понятия не имеешь, как он оказался в болоте?
– Взгляд Горация де Шалона был насмешлив и грустен.

Дамьен неожиданно широко улыбнулся, блеснув зубами. Лицо его стало карнавальной маской развеселого Арлекина.

– Отец Гораций, - Ворон почесан кончик носа, - я не убивал его. Это главное. Я не поднимал на него руки. Я не покушался на его жизнь и неповинен в его смерти. Я не хочу ... я не хочу, чтобы вы огорчались из-за меня. Я не убивал.

– И понятия не имеешь, как он оказался в болоте?
– повторил отец Гораций.

Дамьен снова в задумчивости почесал кончик носа. Так всегда делал и сам де Шалон. Наконец де Моро признал, что некоторые догадки на это счёт у него имеются. Но ведь если он рассуждает логично и даже умно, это значит только то, что он не безумен, но вовсе не доказывает, что он прав. Сам же он не хочет делиться размышлениями, которые вполне могут оказаться ложными. Один из наших отцов, Балтасар Грасиан, полагал, что Ложь всегда шествует первой, увлекая глупцов пошлой крикливостью. Последней и поздно, плетясь вслед за хромым Временем, приходит Истина. Поэтому - он, Дамьен, подождет высказывать глупости, пока не придёт Истина. 'Да не изрекают уста твои слов, которые не обдуманы в сердце. Ибо лучше споткнуться мысленно, чем споткнуться в разговоре...'