Море – мой брат. Одинокий странник (сборник)
Шрифт:
– Откуда ты? – спросил Уэсли, направляя в чашку струю сгущенного молока.
– Ричмонд! – прогудел Глори, вытаскивая изо рта трубку. – Как смылси из Ричмонда, никакой туфты.
Уэсли помешал кофе.
– Я однажды работал на стройке под Ричмондом.
– Ричмонд! – пропел Глори. – Мой город, мужик. Из-за бабы свалил, во чё!
Вошел матрос и открыл иллюминаторы; с порывом соленого бриза в камбуз хлынул розовый свет.
Глори посмотрел в иллюминатор и медленно покачал головой, как огромный лев.
– Никакой туфты, как из Ричмонда смылси, – низко простонал он. – Паршивая была туфта!
– Что твоя баба сделала? – спросил Уэсли.
– Мужик, ничё
Уэсли затрясся в беззвучном хохоте. Глори ткнул громадным пальцем ему в грудь:
– Мужик, думашь, я там торчать буду, покудова она мне брюхо не вспорет?
– Нет, сэр!
– Вот то-то и оно-то! Смылси себе из Ричмонда и пошкандыбал на север в Ну-Ёк. Работал там на УОР [37] и в ресторациях, и, мужик, чуть что, я им паршивый бабский блюз мастырил. – Глори утробно рассмеялся. – Кумекал, мож, назад в Ричмонд, но кишка тонка… в моря пошел!
37
Управление общественных работ (Works Progress Administration, 1935–1943) – крупнейшее агентство, созданное в рамках «Нового курса» президента США Франклина Делано Рузвельта для осуществления общественных строительных работ и повышения занятости населения.
Уэсли молча потягивал кофе.
– Все, – запел Глори громовым басом, – хотят попасть в рай… но никто не хочет умирать!
– Как ее звали? – спросил Уэсли.
Глори пихнул сковородку с беконом в духовку и пинком закрыл дверцу.
– Луиза! – простонал он. – Луиза… казистей девчоночки я не знал. – Он запел, разбивая яйца для омлета в сковороду: – Лоиза, Лоиза, казистей девчоночки я не знал, хммм, за-ради Лоизы я из Чикаги поперся аж в Кейп-Корал… ну-кась, Лоиза, ты что же такое со мною творишь? Хммм? Теперь у тебя завелси другой, и ему мою любовь ты даришь – как и мне, – что ж ты это, Лоиза, дело так не пойдет… сама понимаешь, Лоиза, не выйдет любить меня и другого по-очеред… хммм…
Его голос оборвался, спикировав в тремоло.
– Южный блюз, мужик, – сказал Уэсли.
– Ричмондский блюз! – прогудел Глори. – Я, бывало, пел «Луизу» весь денек против бильярдной… а ночью к Луизе волокся. Мужик, видал когда Виргинию весной, мм?
– Ну еще б я не видал, – сказал Уэсли.
– Водил когда свою бабу под ивы, в ночь под небом, сверху жирная лунища пялится, а у тебя еще джина бутыль, мм?
– Еще б не водил!
– Врубаешься, мужик! Чё ж я те болтать-то буду? – прогудел Глори.
– Нечего, сэр!
– Ху-ху-ху! – взвыл Глори. – Сволоку задницу с корыта энтого и вернуся в Ричмонд… Оп-па! Наново на юг пошкандыбаю!
– Я с тобой, мужик! Завалимся с ричмондскими мамочками недельки на три!
– Да! – прогромыхал Глори. – Я возьму девчоночку свою Лоизу, а ты по улицам потопчешься и подклеишь кого.
– Черномазый! – воскликнул Уэсли, хлопая Глори по спине. – Нам с тобой светят три недели на пляже Ричмонда…
– Ху! – кричал Глори. – Да я, пацан, в норку залезу хоть прям счас!
Они загоготали, а судно все перло вперед, и солнце уставилось в иллюминатор камбуза горящим оранжевым лицом, а море сияло, точно огромный синий самоцвет, усеянный бусинами пены.
Глава восьмая
В тот день, когда Эверхарт загорал у планшира полуюта и читал «Сказание о старом моряке» Кольриджа, его неожиданно испугал пронзительный звон колокола громкого
боя за спиной.Билл оторвался от книги и в страхе оглядел горизонт. Что это было?
Из судовой трансляции загудел гнусавый голос:
– Занять свои места по шлюпочному расписанию. Занять свои места по шлюпочному расписанию.
Трансляция оглушительно засвистела.
Билл ухмыльнулся и посмотрел вокруг; в груди поднимался страх. Другие матросы, отдыхавшие поблизости на палубе, поспешно вскочили. Теплый ветер захлопнул книгу; Билл хмуро встал и положил ее на складной стул. Этот спокойный солнечный день на море, зеленые и золотые мерцания, дуновения бодрящего бриза на ленивой палубе, – это ли день гибели? Крадется ли подводная лодка в этих прекрасных водах?
Билл пожал плечами и побежал в свой кубрик за спасательным поясом. Возвращаясь по коридору, он поспешно нацепил пояс и взобрался по первому трапу. На борту воцарилась зловещая тишина.
– Что, черт побери, происходит! – бормотал Билл, взбираясь наверх. – Не время для субмарин! Мы только отчалили!
Ноги дрожали на перекладинах трапа.
На верхней палубе матросы молча стояли группками у своих шлюпок – нелепое сборище в спасательных поясах, рабочих штанах, поварских колпаках, фартуках, кепках, фуражках, штанах хаки и дюжинах других пестрых ансамблей. Билл устремился к своей шлюпке и остановился подле группы. Все молчали. Ветер завыл в дымящей трубе, пронесся по палубе, трепля одежду матросов, и устремился за корму к ярко-зеленой кильватерной струе. Океан утешительно, сонно вздохнул, и этот вздох наполнил все необъятное пространство, а судно скользило вперед, мягко раскачиваясь.
Билл поправил очки и подождал.
– Небось, просто учения, – предположил какой-то матрос.
Один пуэрто-риканский моряк из группы Билла, в ярком колпаке кока и белом фартуке под спасательным поясом, затанцевал на палубе конгу, а его товарищ выстукивал на бедрах ритм. Они смеялись.
Колокол зазвонил снова, голос доложил:
– Отбой учебной тревоги. Отбой учебной тревоги.
Группы рассыпались, и моряки беспорядочно толклись, ожидая своей очереди спускаться по одному. Билл снял спасательный пояс и неторопливо поволок его за собой. Теперь он видел все… судно, море… утра, дни, ночи на море, команду, эсминец впереди, судовые учения – все.
Он неожиданно заскучал. Что он будет делать еще три месяца?
Вечером он пошел в машинное отделение поговорить с Ником Мидом. Спустился по крутым железным ступеням и застыл при виде исполинского источника силы «Вестминстера»… гигантские поршни неистово толкались, такие огромные – и не догадаешься, что они способны двигаться со столь устрашающей быстротой. Вал «Вестминстера» чудовищно вращался, неся свое крутящееся тело к корме через гигантскую, почудилось Биллу, пещеру, будто логово огромной извивающейся змеи.
Билл стоял пред этой исполинской мощью не шевелясь; накатывало раздражение. Что суть идеи перед лицом этих зверских поршней, что есть хрупкий человек против бьющей вверх и вниз силы, порожденной природой и с нею сговорившейся?
Билл сошел еще ниже – будто на самое дно морское спустился. Какие шансы у человека здесь, если торпеда врежется в ватерлинию, – машинное отделение ниже ее футов на тридцать или сорок! Торпеда… воистину, еще одна жестокая выдумка человека! Он попытался вообразить торпеду, что врезается в машинное отделение, истерическую слепую мощь поршней, оглушительную взрывную волну, шипение пара, тонны воды, хлынувшие из бескрайнего моря, и себя, потерянного в этой бойне, крутящегося, будто лист в водовороте. Смерть!.. отчасти он ожидал ее в тот миг.