Морис Бланшо: Голос, пришедший извне
Шрифт:
Движение без цели. Час всегда последний:
Geh, deine Stundehat keine Schwestern, du bist —bist zuhause.die Nachtbraucht keine Sterne,nirgendsfragt es nach dir.Das umhergestosseneImmer-Licht, lehmgelb,hinterPlanetenhauptern.ErfundeneBlicke, Seh-narben,ins Raumschiff gekerbt,betteln im Erden-munder. Ступай, твоему часунетДвижение, которое тем не менее не прерывается: утверждение возврата делает его лишь более бесплодным; медленное движение колеса, вращающегося само собою и вокруг самого себя, спицы на чернеющем поле, быть может, ночь, ночное колесо звезд, но
ночинужды нет в звездахкак и
нигдео тебе не спросят.Вне: там, куда ведут глаза, – глаза, отделенные от существа, их можно посчитать одинокими и безличными:
нескончаемый свет, глинисто-желтый,колеблющийся тут и тампозадиглавных планет.Взглядыизобретенные, шрамы,чтобы видеть,врезанные в космический корабль,глазакоторые, развоплощенные, лишенные способности к общению, блуждающие,
вымаливают ртыземные.Erblinde schon heute:auch die Ewigkeit steht voller Augen- Unverhullt an den Toren des Traumesstreitet ein einsames Aug.Es wird noch ein Aug sein,ein fremdes, nebendem unsern: stummunter steinernem Lid.O dieses trunkene Aug,das hier umherirrt wie wirund uns zuweilenstaunend in eins schaut.EraugtesDunkel darin.Augen und Mund stehn so offeh und leer, Herr.Dein Aug, so blind wie der Stein.Blume – ein Blindenwort.Gesange:Augenstimmen, im Chor,Du bist,wo dein Aug ist, du bistoben, bistunten, ichfinde hinaus.Глаза, звездами усыпающие вечность («вечность встает, полная глаз»); отсюда, может статься, желание ослепнуть:
Ослепни немедля:вечности и без того достанет глазНо лишить себя зрения – лишний способ видеть. Одержимость глазами указывает на нечто отличное от видимого.
Открытый вратам снане сдается глаз одинокий.Окажется рядом с нашимеще один глазчужой: немойпод каменеющим веком.О глаз этот пьяный,который вокруг, как мы,блуждает здесь и подчасудивленно на нас глядит.Настигла тамтемноту сила глаза.Глаза и рот – так отверсты и так пусты, о Боже.Твой глаз слеп как камень.Цветок – слово слепца.Пение:голоса глаз в хоре,Тытам, где твой глаз, ты —наверху,внизу; яобращаюсь вне.In der Luft, da bleibt deine Wurzel, da,in der Luft.В воздухе пребывает твой корень, там,в воздухе.wir schaufeln ein Grab in den Luften daliegt man nicht engна воздухах мы роем могилу,там лежать не так тесно.draussen beiden andern Welten.снаружи, удругих миров…hinausin Unland und Unzeit……вне,в непространство и невремя (невовремя)…Weiss,was sich uns regtohne Gewicht,was wir tauschen.Weiss und Leicht:lass es wandern.Белое,что мельтешит для нас,невесомое,что мы меняем.Белое, Легкое —скитается пусть.Соотнесенность с внешним, никогда еще не данная, – попытка движения или продвижения, отношение без привязанностей и корней, – не только указана этой пустой трансцендентностью пустых глаз, но и напрямую утверждена Паулем Целаном в прозаических фрагментах как ее возможность: говорить
с вещами. «Мы, когда говорим так с вещами, не переставая вопрошать их о том, откуда они приходят и куда идут, вопрос всегда открытый, с которым не покончить, указующий на Открытое, пустое, свободное – туда, где мы оказываемся далеко вовне. Такое место ищет и стихотворение».Это внешнее, а оно – отнюдь не природа, по крайней мере не та, которую поминал еще Гёльдерлин, даже если и ассоциируется с пространством, с мирами, планетами и звездами, с неким космическим, подчас ослепительным, знаком, внешнее далекости, все еще любезного далёко, добирается до нас упрямо возвращающимися словами (выбранными, может статься, притяжением нашего прочтения), – Schnee, Ferne, Nacht, Asche, – возвращающимися словно для того, чтобы уверить нас в соотнесенности с реальностью или рассыпчатой, мягкой, легкой, может быть, даже радушной материей, но подобное впечатление тут же смещается в сторону бесплодности камня (слово это почти всегда под рукой), мела, известняка, гравия (Kalk, Kiesel, Kreide), а дальше и снега, чья стерильная белизна – белое все белей и белей (кристалл, кристалл), без усиления или наращивания: белое, лежащее в основе того, что основы не имеет:
Flugelnacht, weither gekommen und nunfur immer gespanntuber Kreide und Kalk.Kiesel, abgrundhin rollend.Schnee. Und mehr noch des Weissen.Augen, weltblind, imSterbegekluft: Ich komm,Hartwuchs im Herzen.Ich komm.die Welt, ein TausendkristallМир, тысячекристальностьAtemkristallКристалл дыханияDas Schneebett unter uns beiden, das SchneebettKristall um Kristall,zeittiefgegittert, wir fallen,wir fallen und liegen und fallen.Und fallen:Wir waren. Wir sind.Wir sind ein Fleisch mit der Nacht.In den Gangen, den Gangen.Du darfst mich getrost mit Schnee bewirten:Ночь крылом пришла издалека и вотпростерлась навсегданад мелом и известняком.Щебень, катящийся в бездну.Снег. Белого все больше.Schneebett: снежная постель, нежность этого заголовка не сулит ничего утешительного:
Глаза, слепые к миру, вчереде трещин умирания: иду,в сердце рост жесткий.Иду я.Притяжение, призыв упасть. Но я здесь не одиноко, оно переходит в мы, и это падение вдвоем единит – вплоть до настоящего – даже то, что падает:
Снежная постель под нами двоими, снежная постель.Кристалл среди кристаллов,переплетенные в глубинах времени, мы падаем,мы падаем и покоимся и падаем.И падаем:Мы были. Мы есть.Мы с ночью плоть одна.В проходах, в проходах.Ты можешь не боясь угостить меня снегом:Это падение вдвоем отличает всегда направленное, намагниченное отношение, которое ничто не в силах разорвать и которое одиночество все еще несет в себе:
Ich kann Dich noch sehn: ein Echo,ertastbar mit Fuhl-wortern, am Abschieds-grat.Dein Gesicht scheut leise,wenn es auf einmallampenhaft hell wirdin mir, an der Stelle,wo man am schmerzlichsten Nie sagt.(Auf dem senkrechtenAtemseil, damals,hoher als oben,zwischen zwei Schmerzknoten, wahrendder blankeTatarenmond zu uns heraufklomm,grub ich mich in dich und in dich.) (Ware ich wie du. Warst du wie ich.Standen wir nichtunter einem Passat?Wir sind Fremde.)Ich bin du, wenn ich ich bin.Я – это ты, когда я – это я.Я могу тебя еще видеть: эхо,достижимо которое ощупьюслов, на гребнеПрощания.Твое лицо слегка пугается,Когда вдругвспыхнет свет как от лампыво мне, на том месте,где больней всего говорят: Никогда.