Морок пробуждается

Камера не перемещалась за персонажем, наоборот, человек вел себя так, будто позировал перед ней. Иван решил, что это настоящая съемка либо инсценировка самоубийства. В обоих случаях сейчас должно произойти нечто ужасное.

Человек поднял пистолет, ткнул дулом себе в висок. Он медлил. Вел себя так, будто примерял шляпу. Видимо, передумав, опустил руку, но тут же открыл рот, вставил туда ствол и надавил спусковой крючок. Выстрел.

В следующий момент Иван и Леша увидели ноги, раскинутые в стороны. Правая слегка дернулась и замерла. Камера стояла так, что лица человека не было видно, но Ваня понял: мужчина убил себя! И это совсем не инсценировка!

Парни испуганно переглянулись, но выключать телевизор не стали. Картинка с самоубийцей затуманилась и быстро сменилась закатом. Солнце медленно погружалось в спокойные воды океана. Скорее всего эта красота была ширмой для чего-то ужасного. Иван и Алексей подумали об этом почти одновременно, но вслух не проронили ни слова.

Тем временем камера показала им берег. Сначала издалека. Все постройки на берегу были разрушены. Потом камера приблизилась. Волны подгоняли обломки и… обезображенные трупы. Они были везде. Месиво из человеческих тел заполнило пляж. Будто ужасная огромная мясорубка пропустила через себя жителей прибрежного городка. Кровавую кашу из тел и обломков на пляже сменило ужасное слайд-шоу: калейдоскоп снимков алкоголиков и бомжей пугал ничуть не меньше, чем все увиденное до этого.

Женщина лежала на парапете, раскинув ноги. Красное платье задралось, оголив белые бедра, колготки все в дырках. Возбуждение, вызванное оголенным телом женщины, быстро сменилось отвращением – парни разглядели мокрое пятно у нее между ног.

Женщина исчезла в тумане, и перед зрителями появились новые декорации. Судя по всему, комната общежития. Иван насмотрелся на такие в студенческие годы. В одном углу – холодильник, в другом – кровать с двумя копошившимися обнаженными телами. Стол рядом с холодильником напоминал о недавней попойке. Мимо объектива камеры пробежал парнишка лет четырнадцати. Голый.

Он влез на кровать. Двое, что уже были там, не возражали. Камера по очереди показала лица двух мальчишек и девочки. Совсем молоденькие и в стельку пьяные. Оператор принялся снимать прелести обнаженных детей, но вдруг камера дернулась, будто кто-то потянул снимающего за рукав. Шум за кадром давал понять – у стола что-то происходит.

Когда камера повернулась на шум, Иван с Алексеем даже привстали. Стола не было, его заменила гильотина. Откуда они ее взяли, оставалось только догадываться. Около древнего орудия правосудия полукругом стояли подростки, похоже, ученики старших классов. Все были пьяны. Судя по тому, что их перестал интересовать групповой секс в другом конце комнаты, здесь должно было произойти что-то из ряда вон выходящее.

Из толпы вынесли парнишку, на вид лет десяти. Он тоже был пьян и поэтому не понимал, что происходит. Здоровый прыщавый парень буквально воткнул его в приспособление для убийства. Дальше произошло все настолько быстро, что Иван даже не успел моргнуть.

На голове у паренька защелкнулась планка. Блеснуло лезвие «барашка», устремилось вниз из-под высокого потолка. Голова, словно мяч, отскочила в центр комнаты. Одно из голых тел на кровати завизжало.

Картинка сменилась. Обрюзгшие лица, словно лица утопленников, пролежавших долгое время в воде. Только цвет землисто-серый, а не бледно-зеленоватый. Мужчины и женщины. О принадлежности их к тому или иному полу можно было только догадываться.

И тут, будто прочитав мысли зрителей, на экране персонажи начали раздеваться. Уродливые лица, уродливые тела. Увеличенные фотографии половых органов, усыпанных язвами и наростами, сменяли одна другую. Ивана чуть не вырвало. Он взял пульт и нажал на перемотку. В углу экрана появился значок «Запрещено». Иван нажал еще раз. Результат тот же. Слайд-шоу продолжало свой неспешный ход. Иван оглянулся на Лешу.

– Ты че, Ванюх?

– Это дерьмо не перематывается.

– Оставь. Посмотрим, что там дальше.

Экран снова затуманился, и следующий сюжет, выплывший из тумана, напомнил самый первый. Камера стояла неподвижно. Она смотрела на стул в центре комнаты и на петлю, свисающую с люстры над ним. Что здесь должно произойти, догадался бы и ребенок. Иван нажал на кнопку «Стоп». В углу экрана появился красный знак «Запрещено».

«Так не бывает, черт возьми!»

– Эта хрень не выключается, – едва разлепив пересохшие губы, прошептал он.

– Оставь. Посмотрим, что там дальше.

Иван бросил взгляд на Лешку. Парень стеклянными глазами смотрел на экран. Камера показывала человека, стоявшего на стуле. Вот он надел петлю на шею, и в следующий момент стул упал, сыграв свою роль. Человек захрипел, задергался и затих. Через секунду декорации снова сменились, и парни увидели старушку-божий одуванчик, сидящую в кресле. Камера приблизилась…

– Ужасы старости, – произнес голос за кадром.

Старуха начала раздеваться. Когда обнажилась полностью, Ивану в голову пришла странная мысль, что именно эта старуха сидела в ячейке в дежурство Савельева. И, конечно же, это она приходила к Сашке.

Камера показала приспособления для одиноких женщин или просто извращенцев. Всевозможные имитаторы мужских половых органов, мази и орудия садомазохистов украшали полки гостиной, где разделась старуха. Затем камера развернулась. Старуха шла на объектив. Обвисшая кожа на груди и животе колыхалась в такт шагам. Пройдя мимо, женщина направилась к полкам. Взяла черный большой фаллоимитатор, облизнула его и, улыбаясь, села на пол. Раздвинула широко ноги и ввела во влагалище искусственный член. Дыша, словно спортсмен при беге, она то вводила его в себя, то вынимала с влажным чмоканьем.

Потом вдруг отбросила инструмент, кряхтя, встала и пошла вдоль полок. Остановилась возле плеток. Просунула руку в глубь стеллажа и с улыбкой на лице достала оттуда огромный, будто полено, другой фаллоимитатор. Села на пол и, удерживая обеими руками резиновое полено, попыталась впихнуть его в себя. Получилось!

У старой похотливой суки получилось!

Кровь лилась ручьями, а она улыбалась. Резиновый член и руки женщины были в крови, а она все пихала и пихала его в себя. Затем вскрикнула, и частое дыхание затихло. Старуха лежала, откинувшись на полки, окровавленные руки прикрывали разорванную промежность. Она была мертва, а на изрезанном морщинами лице застыла улыбка.

Опять экран затуманился, и картинка сменилась. Теперь это было гинекологическое кресло. Им показывали зародышей – кровавое месиво, выскобленное из утробы матери. У Ивана голова пошла кругом от крови, слизи, гноя. Вдруг мелькнула бредовая, на первый взгляд, мысль: «В начале фильма черные, похожие на зародышей уродцы – это нерожденные дети».

И будто в подтверждение его догадки камера приблизила тазик с окровавленными тельцами. Ваня с отвращением всматривался в ужасное содержимое посудины. Когда один из зародышей открыл глаз, он с ужасом вскрикнул.

– Если б меньше этих уродов показывали, – произнес Лешка, – отличный бы фильм получился. – Он говорил вяло, будто под воздействием наркотика. – Бред, конечно, но разок глянуть можно.

Иван понял, кого Лешка называл уродами. В бессмысленном фильме появились настоящие персонажи «Ночного эксперимента». Долгожданные персонажи. Фильм подходил к концу. По крайней мере, на экране шла сцена, которая в одноименной книге была финальной. Камера увеличила плакат, висевший на деревянной стене сарая. Ветер трепал вырвавшийся из-под ржавого гвоздя угол. Когда порыв ветра в очередной раз прибил его к доскам, парни увидели три большие буквы: «НЕТ». Мужчина под буквами отказывался от протянутой ему рюмки. Иван узнал плакат, сейчас такие уже редко где встретишь. С уходом советской власти и борьба с алкоголизмом сошла на нет.