Морок

Гул голосов, женский смех известили, что команда возвращается… Шум по мере приближения возрос, сместился к палаткам. Как обычно, там о чём-то спорили, обсуждали… Подошёл Олег.

— Николаич! Давай, хотя бы, за два часа тебя сменю… До рассвета.

— Олежа! — Голос командира стал ласково отческим. — Спасибо за беспокойство, друже, но не стоит, право… Я ведь спать могу и вполглаза, если помнишь… Есть такой опыт полезный, да и «винчестер» всегда под боком.

— Не выспишься…

— Ну-у, Олег, — Зорин рассмеялся, — насмешил. Всегда высыпался, когда один бродяжил, а тут не высплюсь… Спасибо! Спите спокойно, я подежурю! И ещё, Олег… Поглядывай за женой. Сам понимаешь, рецидив нам не нужен.

— Ясно. Спокойной ночи!

— Спокойной… — Закончив прения, Зорин взялся размельчать топором крупные поленья.

Скоро от палаток донёсся девичий хор.

— Вадим Николаеви-и-ич!!! Спокойной ночи-и-и!!!

— Спокойной ночи, девчата!

Лагерь угомонился быстро. Не было долгих препирательств и голубиных воркований со стороны Головных. Не было Наташиных смехопрысканий в тон Ваниному баску. Всё как-то быстро улеглось и умолкло. Надо думать, сказывалось утомление от пресыщенного дня, и организм сам собой торопился сбросить столь необычную взрывную информацию через сон. Вадим и сам бы с удовольствием прикрыл глаза и сделал полный сброс… В голове была такая каша! Мысли не обточенные анализом, нагромоздились хаосом, мусором в голове и мешали думать о чём-то отвлечённом. Думать, впрочем, ни о чём не хотелось. Стояло ясное понимание, что группа вляпалась в какой-то дикий абсурд, увязла в омуте чего там необъяснимого и теперь… Что, теперь? Требовалось отдышаться мозгами. Просто отдохнуть. Сделать тайм-аут, как говорят за океаном.

Вадим сделал глубокий вдох и чуть задержал дыхание. С шумом максимально выдохнул. Повторил процедуру дважды, прислушался к себе. Вряд ли цигун тут поможет. Мысли-вражины всё равно ползучими змеями проникали в голову. Ответов на них не было, и они мирно пристраивались к баррикадам предшествующих мыслей. Голова пухла, и Вадим встал, чтоб как-то развеяться в движении. Дрова трескуче прогорали, и свет костра мерцающим светом освещал тот пятачок земли, что определился под лагерь. Ребята дрыхли… Спали тихо, без сопений и всхрапываний. Зорин усмехнулся. Тут и усталость была неземная. Очумелая, что ли… Машинально оправив ремень на плече, Зорин отошёл к кустам, чтоб задержаться там по маленьким потребностям. Воздух был чист и Скит с забором, остовом здания часовни гляделся вполне миролюбиво и можно сказать по-домашнему. Ночь выдалась тёплая, со щедрым на звезды небом. Традиционно где-то в задалях верещал сверчок, придавая естественность ночной обстановке. Вообще всё выглядело благопристойно, если отбросить мистику или на время о ней позабыть. Ночной Скит напоминал деревенский расхоложенный быт со своим патриархальным укладом, пирогами по воскресеньям и блинами на масленицу. Тёмный купол часовни символизировал благочестивую богобоязнь и чистые помыслы жителей рядом лежащей деревушки. Но вот оказия, никакой деревушки здесь не было. Жителей тоже… Был немой памятник монашьей обители, да и был ли… Есть ли? Если это обманка, массовая галлюцинация, значит… Значит… Значит, в этом наваждении они участвуют сами. Сами? Почему бы нет. Была полурассыпавшаяся часовня, так?! Голая изнутри… В первое свое посещение они нафантазировали, напредставляли себе, что там должно в принципе находиться и вот, уже во второе посещение они получили то, о чём так живописала Наталья: иконы, расписные шкатулки, свечи… Всё в цвет! Их услышали и… Выдали! Хотя, справедливо отметить, не всё им выдали. Не было рисунка над аркой, не было главной иконы… Что ещё? Об аккуратных разлинованных газончиках на территории Скита они вообще не думали, а им всучили! Что, наваждение в довес? Избирательный морок?

Вадим пошёл по направлению к часовне неторопливой кошачьей поступью, словно ждал от неё какой-то провокации, проявления недружелюбия. Не доходя, в метрах пяти от ворот он встал вкопанным столбом. Далее шёл тревожный сектор, где-то здесь «провалилась» Люся. Будь один, он бы рискнул, а так… Себе дороже! Часовня стояла громоздкой тёмной тенью, и в глазницах небольших окон не было и намёка на проблеск свечи. «Что, Хозяин, гости ушли и сразу же задул, в целях экономии?» — Усмехнулся про себя Зорин, развернулся к лагерю и пошёл к догорающему костру. Шутил он в последнее время зло, ядовито и надо думать на это были причины. Не хотелось быть добрым изначально к тем местам, что их приковали.

Вадим подпитал огонь и уселся, расположив свой пост таким образом, чтобы проглядывался выход на опушку из леса, а боковое зрение фиксировало движение от часовни. Всё это лирика, конечно… Важным органом ночью являются не глаза, а уши. Слух, так сказать. В ночной тиши неосторожный шаг к лагерю покруче всякой автосигнализации. Умеющий слышать и со сна вскочит, а не умеющий… Неумеющим в тайге делать нечего. Вадим бросил взгляд на часы. Большая стрелка часов почти достигала двенадцатичасовой отметки. На этом рубеже её поджидала маленькая часовая стрелочка. Время трубило о полуночи и не хватало трёх минут, чтобы ей состояться. В календарном окошечке шла пересменка дат: уходящее число провалилось наполовину вниз, а новое… Едва показывалось сверху. Зорин терпеливо дождался, когда в часах едва слышно телькнуло и окошко застелила новая дата: двадцать третье августа. «Всё путём! Даты меняются. — Удовлетворённо отметил свершившийся факт Зорин. — Только вчера почему-то календарь не сработал. Может, на каких-то цифрах механизм клинит? Вернёмся, надо будет показать часы мастеру». О том, что всё может повернуться иначе и вернуться им повезёт ли ещё, Вадим категорично не хотел думать. Досадные упущения, прорехи в чём-либо, ошибочные расчёты и недочёты он всегда брал в штурм: грудью, злостью и волей. Помогала настырность, полученные ранения и отчаяние от сознания: или — или… Так бывало на войне. Потом, когда привычка перекочевала в мирную жизнь, надо сказать, она помогала решать и житейские вопросы. Только сейчас ситуация была беспредельно мутная, и чего лукавить, весьма тревожная. С загадками Вадиму не приходилось сражаться, да ещё с такими… Закостенелый, жизнью утверждённый слоган: «На всё есть воля, мозги и кулак!» тут, на Холме стоял шатко, кренился на бок и не то, чтобы помогал, а вообще не имел никакой силы. Тут от мозгов требовались какие-то выверты, иное понимание, а Вадим, честно признаться, не любил даже газетных ребусов.

Он подождал, пока костёр разгорится, сдвинулся подальше от дыма и устроился поудобней в рамках раскладного стульчика. Примостив ружьё подле, он, тем не менее, настроился хотя бы на полночи ясного бездрёмного режима. Серьёзные хищники здесь обитают едва ли… Волки любят открытые и ровные места. Медведь… Ну, разве что прельститься желудями, да и он вряд ли с ночёвкой загоститься. Холмистые высокогорные участки заселяют существа неприхотливые, в том плане, что могут держаться без воды подолгу. Но и они, рано или поздно вынуждены спускаться к ручью.

На пригорьях и выше, не без оснований имеет постоянную прописку хищник мелкий. Как правило, из семейства куньих. Землеройки от норок, хорьков и барсуков способны найти влагу где угодно, и тому способствует их могучий опыт подземных коммуникаций. Человек же — хищник, на порядок беспринципнее других, сунется на Холм вряд ли… Да ещё под сенью ночи. Тут и фактор места, вернее его слава. Тут и другие здравые соображения… Зорин ухмыльнулся. Слава славой, а есть же мудаки, вроде него, что суют нос, вопреки всем соображениям. Пусть и не ночью. Да-а, Вадим Николаевич, влип ты по полной, и весь свой опыт таёжный можешь засунуть в одно глубокое общеизвестное место. Что, гордец, довыёживался?! Получил по самолюбию?!

Мысли Зорина текли ленивой чередой, и ругательный их окрас был не более чем рисовка, актик самобичевания. Он глубоко зевнул и отодвинулся от огня ещё дальше. Слишком сладко пригревало. Так и уйти недолго… Внутри осело понимание, что ждать беды от живых существ (будь то человек или зверь), здесь на Холме до смешного абсурдно. Здесь даже комары не пищали. Впрочем, на это могли быть и естественные причины: высота сопки, сухая обезвоженная почва. Пискунам тут явно не фонтан. Да и чёрт с ними! Оно и лучше! Хотя… Может и хуже?! Счас бы кусали, и спать бы мешали… Знай, охлопывал себя, шевелился, тут уж не поспишь. Где б полыньку задымил. Уже событие! И час короче… Вадим зевнул ещё слаще. Хотел было встать, но передумал. Тело было против, какой бы то не было встряски. Пляшущие языки огня убаюкивали глаза. Веки с каждым разом становилось сложней размыкать. Вадим подумал, что по существу бояться здесь кого? Человек исключается, крупный зверь тоже… Остаётся чертовщина. Абракадабра?! Но сие застанет врасплох по любому, как не пыжься. С ружьём ты наизготовку, или кемаришь, оно будет в выигрыше, а ты нет. Да и помогут ли тут пули, по категории не важно какие: дробовые или картечь. Стрелять по наваждению — это тема диссертации твоего психотерапевта. Вадим усмехнулся и понял, что увидел себя усмехнувшимся со стороны. Он давно видел картинки, хотя слышал внешние звуки отчётливо. Подбородок часто касался груди и несколько раз он взбрыкивал головой, отгоняя дрёму. Такое с ним случалось не каждый раз. Ночь он всегда держал хорошо, а тут… Неужели так устал? Три раза к ряду он вставал, но эти шевеления, ни к чему не привели. Тело висело плетью, а сознание требовало задёрнуть шторы. Хотя бы на немного… Походив как сомнамбула, Вадим принял соломоново решение: привалиться полулежмя к опорной точке (пусть это будет искусственно собранная стенка, ну, скажем, из крупных поленьев, и сдобренная парой пуховиков), и спать «не выключая уши». Он так умел и Олегу он нисколько не врал. Никаких предпосылок для беспокойств на текущий момент не было. Лагерь спал, часовня зыбко темнела, без каких либо намёков на сюрпризы. Звёзды сказочно мерцали под монотонную песнь сверчка, утро где-то там приближалось и ветерок, едва свежий был его верным вестником. Наверняка, посвежеет… Конец августа, всё-таки. Вадим прикрыл глаза. Уже сознательно… Глаза благодарно закутались в веки, отрезая внешнюю сторону бытия от восприятия. Полетели слайды… Но уши, тренированные не раз, продолжали бдить. Они слышали треск прогоревшего древа, шелест листвы и далёкое уханье сов. Тайга спала, но она и жила. Инородного в звуках не было. Пока… Если б вдруг что… Тело б его колотнулось само, встрепенулось вне всяких анализов. Трудно сказать, что это, тренинг или нервянка. Но поднимало всякий раз махом! Вадим старался далеко не уходить, не отдаваться сну полностью. Для освежения организма ему хватало приграничного сна. Неглубокого. Вот и сейчас, слух бодрствовал, а глаза нежились, зашторенные веками. Мелькали поездами картинки. Некоторые задерживались, развиваясь в сюжет. Другие изощрённо кривлялись, перетекая из одной реальности в другую. Олег, Наталья… Ваня. Часовня, убитая временем. Та, первая… Рисунок над аркой и старик, строящий рожи сверху. При этом, не больно-то маскирующийся под коллаж. Потом «портрет» подмигнув, перерождался в Мишина. Старший сержант смотрел непомерно сурово и вроде б даже спрашивал: «А ты точно уверен, что там не сидят снайпера?» Пока Вадим мучительно искал ответ, где это там, и каково было, в итоге, его задание, появлялся Валька Бравин, смеялся и тащил его в «чипок», военторг-богодельню при учебной части. Потом лица кружились, сменялись с быстротой кадра и Вадим, кстати, не видел в этом криминала. Ну, раз надо, пусть меняются… Лишь бы всем хорошо было. Валька, Вика, дедушка, Олег… Часовня, Грозный, заимка… Лес, выстрел, агония. Шпиль торчком поверх Холма. Крест на шпиле, едва различимый контур его, фокус бинокля, сбившийся вдруг и, непонятно каким образом, Наташа… Лицо близко. Глаза большие и губы шепчут… Шепчут, а отдаётся в голове громко: «В поисках пути, оглянись назад!»

Вадим вздрогнул и выскочил из калейдоскопа мелькающих сновидений. Костёр горел ярко и высоко, словно кто-то не забывал всё это время подбрасывать дрова. Ночь была ещё темна и будто б не обещала конца. Голова покренилась в сон дальше… Внезапно кто-то заглянул в лицо. Тенью накрыло, так бывает, когда свет костра перекрыт. Вадим взорвал веки, в ужасе просыпаясь. На секунду ему показалось: он увидел… Лицо старого знакомого. Лицо старообрядца.

Вадим проморгал глаза, смахивая остатки сна. Костёр давно не горел. В тёмных углях ещё попыхивали фонарики былого тепла, но сам огонь иссяк, оставив за собой едкий путаный дым. Вадим хотел было подняться, но вовремя передумал. Правая нога потеряла чувствительность, и пришлось ждать, пока кровь правильно расциркулирует по всем артериям. «Хорош воин! — Сыронизировал над собой Зорин. — Доведись вскочить по тревоге, и рухнул бы под ноги врагу. Затёкшая некстати нога могла б подвести в решительный момент, и поэтому Зорин никогда не спал полусидя, предпочитая правильное распределение тела. Чего ради он нарушил это правило, сейчас и сам не мог взять в толк. Устал, наверное. Закис мозгами… Метался между «поспать» и «бодрствовать». Он встал, наконец, и, прихрамывая пока, набрал охапку щепок, бросил её на угли. Те секунду пораздумывали, а затем жадно облизали подношение. Огонь поднялся языками, требуя новой и более плотной пищи. Вадим догрузил очаг уже пузатыми дровами и присел подальше. Ночь отступила, но светало очень плохо, медленно. Вероятно, ещё из-за скопления на небе тёмных непроницаемых тучек. Вадим взглянул на часы и цокнул языком. «Здоров поспать! А ведь, вроде только глаза прикрыл!» Он глубоко зевнул, потирая веки. Память не оставила ничего из того, что ему снилось, за исключением последнего полусна-полуяви. Надо же… Обманку словил! Такой приём обычно используют сценаристы в «ужастиках». Некто из главных героев вскакивает от кошмара, думая, что, слава богу, проснулся, вздыхает облегчённо и тут же цепенеет от нового ужаса. Кошмар продолжается! Сон во сне или мнимое пробуждение — излюбленный приём мастеров жанра. Сейчас Вадим сам поучаствовал в этом. Якобы проснувшись, он увидел достаточно высокий костёр и относительно спокойную ночь вокруг. Только вроде б прикрыл глаза, как его накрыла тень. Подрываясь, успел, однако заметить ЕГО. Старообрядца. Чем не классика сюжета! Хотя кто сказал, что это придумали сценаристы? Скорей, они взяли это из жизни. Вадиму и раньше доводилось мнимо просыпаться. В детстве, когда дедушка будил его в школу, Вадька вставал, шлёпал в ванную, умывался, чистил зубы и… Получал нагоняй от деда, за то, что ещё в постели. Такое частенько ещё повторялось, пока дед не научил его подниматься с первого толчка.

Утро зачиналось с предсентябрьской прохладой. Утренняя свежесть была характерна для августа, его второй половины, хотя раз не всегда выходил на раз… Погода могла расклеиться, раскапризничаться и в начале августа, а могла стоять ясной и до конца сентября. Всякий год чудил по-своему и Зорину приходилось фатально принимать сию данность: либо преждевременно сворачивать сезон, либо, напротив, наслаждаться полнотой бабьего лета. Этот год был ближе к засухе, нежели к обильным дождям, но вот эти тучки… Они наводили на размышление. Для полного счастья, оказывается, было мало встрять в богопротивном месте. Надвигалась реальная перспектива — попасть под облажняк, долгий, нудный и выматывающий душ. А тучки были именно такие, обволакивающие… Зорин вздохнул, глядя на сетку густых водянистых масс. Что-то в этом было неуловимо знакомое. Испещренное рыхлыми тучками небо было до боли узнаваемо… Особенно, вон тот край, где сгущался весь смак облаков. Словно магнит, туча всасывала в себя проходящую мимо мелочь, тем самым расширяя границы своей империи. Вот клин шапок, тянущихся разрознено. Пока разрозненно… А сейчас клин носом врежется в маму-тучу, и весь вагончик собьётся в кудрявую голову Пушкина. Стоп! Пушкина он вот-вот недавно наблюдал… Вчера? Вадим спустил глаза на землю и несколько секунд сидел, погружённый в себя. Де жавю — не то явление, что возможно объяснить, но Зорину показалось, что некую ниточку он поймал, уцепил. Совершенно неосознанно (или осознанно?) он глянул на часы и обмер, холодея от открытия. В часах был и ответ, и приговор, а голова Пушкина явило лишь частицу общей мозаики. Боже… Боже! Но ведь этого не мож… «Ну почему же не может?! — ухмыльнулся его внутренний контрагент, искуситель и провокатор. — Здесь-то, брат, как раз всё и может быть!» Зорин в потрясении вскочил, начал нахаживать по пять шагов от костра и обратно. Сделанное открытие взрывало разум и переворачивало физические законы мирозданья. Впрочем, законы эти давно были попраны, но чтобы такое… Зорин, всё ещё не веря, глядел на циферблат и чуть ли не рычал. Холодок в груди теснился с паникой. Его лихорадило и захлестывало. Он не мог понять, КАК ТАКОЕ ВООБЩЕ МОЖЕТ БЫТЬ. Про всякого рода недотёп, влипших, якобы, в неземное и странное, приятно почитать в сумрачный час. На диване или в кресле… Можно со скептической улыбкой смотреть по телеку фильмы-расследования на тему НЛО и снежных людей. Но, чёрт побери! Почему ИМЕННО ОН, Зорин должен стать этим недотёпой?! Как он мог так бездарно влипнуть?!

Покипев порядком, Вадим шумно выдохнул, заставил себя успокоиться и поставил текущий безумный мир в режим паузы. Он заправил полно костёр, поставил греть воду. Вытащил бритвенный станок из кармана рюкзака и повертел его в руках. Сменных лезвий он взял в поход много, достаточно, чтоб соскоблить свои кусты напрочь… Пусть весь мир сходит с ума, если ему нравится, а он, Вадим Зорин будет жить, как и жил. Утром встал, почистил зубы, побрился и… Дальше по распорядку. Плевать, что ему пытаются что-то навязать. Он будет исполнять всю рутину дня, как и раньше. А проблемки всякие будет пробивать по мере прямого столкновения. Сейчас утро… Значит умываться, бриться, завтракать! Дальше? Война план покажет! Зорин быстрыми выточенными движениями делал то, что делал всегда: крошил полешки, прикармливал огонь, ссыпал сушеные листья малины в заварку, вспарывал тушёнку и сгущённое молоко. Только всё это выполнял быстрей, чем всегда. Зло и энергично. Хотелось движухой выдавить маразм из головы. Или уж, по крайней мере, отвлечься. Он потрогал воду и почесал бороду. Освежить морду было сейчас кстати, как освежить мысли. Перезагрузиться… Он глянул на часовню. Та стояла в рассвете, совершенно равнодушно и холодно взирая на его суету. «Вот и стой себе!» — Мысленно проворчал Зорин. Он глянул на небо уже безбоязненно. Уверенно. Если он всё верно понимает… Дождя не будет. Не должно быть.