Морозко или тот ещё подарочек

Я не позволил себе и думать о том, что приходилось испытывать моей Снегурке этой ночью, когда добродушные соседи её наверняка спаивали, вливая свои зелья. Местная недоведьма, чьего внука я превратил в мороженку, хорошо знала своё дело — её предки занимались тем же всю свою жизнь, но в кои-то веки я не испытывал должного предвкушения от скорого получения своего подарка. Я всерьёз переживал за эту нахалку и не мог объяснить, почему было так паршиво от одной лишь мысли, что она попросту не выдержит всего, что ей приготовили.

Неужели олень прав, и из-за неё я действительно становлюсь прежним размякшим олухом?

– Да бред собачий!

– Что ты там бормочешь, Дарушка?

– Поторопись, говорю, - прикрикнул я, пока мы рассекали лес, мчась, чтобы успеть до того, как Настенька совсем окоченеет.

Я уже издали видел, как она стояла, привязанная к дереву, где до неё оставляли стольких, что любое божество бы просто пришло в ужас от такого расточительства. Любое, но не я. Всегда было интересно, до чего способны дойти люди, столкнувшись с отчаянием, а узрев это собственными глазами, убедился, что они не достойны никакой милости.

Однако моя маленькая жертва заслуживала особого наказания, и я не мог унять нетерпение, всё ближе подходя к ней — такой замёрзшей, такой очаровательно-беспомощной, такой моей… Даже захотелось поиграть.

– Тепло ли тебе, девица? Тепло тебе, красная?
– старательно изображая старика, полюбопытствовал я, ловя какое-то больное, совсем ненормальное желание прямо здесь её раздеть, но Настенька даже со стариками не церемонилась.

– Завались, д-д-дедушка!

– Ай-ай-ай, - обогнул дерево, нервируя свою добычу, а сам пытался успокоиться.
– Ты явно была плохой девочкой в этом году, Настенька… А знаешь, что получают на Новый год плохие девочки?

– Хороших м-мальчиков?
– выдала она, не представляя, как одна фраза способна вывести из себя чудовище.

– Ремня по мягкому месту, - сказал я и не удержался от того, чтобы не ущипнуть.
– А у тебя оно ой, какое мягкое…

Запах мёда снова одурманил, несмотря на мороз, и я совсем поплыл.

– Убери руки, извращенец!

– Ни за что… - руки ощупали всё, и я ещё раз удостоверился, что мне это не снится.
– Всё это теперь принадлежит мне. Как и ты, девочка…

Я сбросил личину старика, мечтая насладиться её реакцией, и она оказалась просто выше всех похвал, когда ещё недавно ничего не видящие глазки наконец разглядели, кто предстал перед ними. А их сладкая хозяйка пришла в себя.

– Ты?!

– А я предупреждал, чтобы ушла со мной добровольно, Снегурка, - её похолодевшая щека такая нежная, а моя борода наверняка такая жёсткая, но мне всё равно…

– Будь ты проклят!
– с такой лютой, как эта зима ненавистью выдавила Настенька, что у меня в штанах всё напряглось, и я представил, как она будет говорить мне всё это, пока я в неё вбиваюсь.

– Уже, моя снежная… Уже.

Я впился в её потрескавшиеся губы, слизав кровь, и удивился тому, какая же она сладкая. Такая же сладкая, как и сама моя пленница, обмякшая в моих руках, но до сих пор не потерявшая сознание, и оторваться от этого рта было почти мучительно.

– Это что, настоящие гранаты?
– схватив целую горсть бус, висевших поверх тоненькой шубки, спросил я и попробовал на зуб украшение, когда сумел остановиться.
– А нет, было бы глупо надеяться, что в кои-то веки меня решили уважить. Может, просто убить их всех?
– Сорвал побрякушки вместе с верёвками и кинул их на снег, где они застыли, словно свежие капли крови.

Настенька проследила взглядом за их полётом, и в нём отразился ужас, будто и сама она подумала о том же, а затем попыталась оттолкнуть меня.

– Ты… Убил их… - наконец-то дошло до неё.
– Да кто ты такой?

Давай, трепещи, моя маленькая, храбрая жертва. Трепещи и помни, кому теперь принадлежишь.

– О, у меня много имён, Снегурка, - шепнул в искусанные мной губы, в глазах опять полыхнула ненависть, оставшись там тлеть.
– Но тебе ещё предстоит со мной познакомиться, а теперь нам пора.

– Нет! Оставь меня в покое, кем бы ты ни был!
– с силой, какой в ней прежде не было, она вдруг оттолкнула меня, и на мгновение я растерялся, но уже в следующий миг нёс её к саням, горя невыносимой жаждой поскорее остаться с ней наедине. Жаль, до этого ещё придётся потерпеть.
– Ты убийца, и я не собираюсь оставаться рядом с тобой!

– Очень опрометчиво называть меня так, зная, что никуда от меня не денешься, малыш, - усмехнулся я, и напоследок шлёпнул по упругой непослушной заднице, устраивая строптивую девчонку на своих коленях.

– Ну наконец-то явились!
– выдохнул Обжора, и Настя перестала ёрзать, воззрившись на оленя так, будто я уже не представлял опасности.

– Он… разговаривает, - вымолвила она.

– Виноват, чего уж теперь?
– откровенно издевался он, и остальная компания рогатых начала ржать, как кучка разбойников на тракте.

– Заткнитесь и поехали! Не видите, вы её пугаете?

– Мы?
– хором удивились они, но спорить не стали — тронулись, почти сразу набирая запредельную скорость, и моя пленница вжалась в меня, позабыв, что должна вырываться, а у меня сердце замолотило от её близости.

Олени мчали всё быстрее, и когда впереди показались деревья, Настенька вся подобралась, мечтая если не вылететь из транспорта на ходу, то точно покалечиться, так что пришлось ухватить её понадёжнее. Наверняка синяки останутся, но я их вылечу…

– Мы же разобьёмся! Что вообще происходит?
– кричала она, когда мы медленно начали подниматься над землёй.
– Мать твою, Дар! Спусти нас обратно!

И в тот момент, когда сани, наконец, взяли нужную высоту, взлетая над макушками деревьев, я развернул к себе совсем обескураженную малышку и впился в её губы, чтобы забрать этот глупый страх. Она застыла, не сопротивляясь, позволив мне взять своё, но я старался не напугать ещё сильнее. Во мне проснулась долбаная нежность, которой просто не могло быть, и я всего себя вложил в этот поцелуй, лишь бы дерзкая Снегурка хоть немного оттаяла.

– Спокойно, снежная… Всё уже позади.

Мы преодолели границу между людским миром, и летели под звёздным небом, минуя северное сияние. Кроха с любопытством косилась по сторонам, а мне нравилась мысль, что вскоре я всё ей здесь покажу, и она полюбит это место больше, чем я сам.

«А тебя она полюбит?
– не вовремя проснулся сучий голосок.
– Неужели ещё тешишь себя надеждой, что она примет тебя такого?»

Нет, ты не испортишь мне такой момент, мразь!

– Где мы?
– сладкая девочка отвлекла от мрачных настроений, и я чуть не выпустил когти.