Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Морские рассказы
Шрифт:

Хорошо еще, мне маманя с собой дала чистое полотенце, так я им подушку закрывал, когда спать ложился, а спал я одетым, потому что в каютах, кроме всего прочего, был жуткий холод. Ни кока, ни буфетчицы, ни докторишки, как обычно всегда до этого бывало, на этом судне не было, на обед тут давали только полуфабрикаты — йогурты, печенье, консервы, и ничего не готовили. Все на полном самообслуживании, так сказать. А когда мы в порт пришли, то я вообще стал еще больше доходить — тяжеловесы береговые рабочие грузить отказались, и наш голландец заявил нам, что мы сами будем это делать, а не то он всех оштрафует. При этих словах все покорно принялись за работу, а тяжеловесы грузить — дело не простое, ведь это такие огромные детали для турбин или двигателей, само собой, очень тяжелые, поэтому они так и называются. Кроме того, в этом деле нужен опыт, нужно знать, как их закрепить, как их принимать, куда опускать, так просто и сразу не научишься. Однако наших чудачков так напугали слова голландца о штрафе, что они, как бобики, все покорно сгрузили, кое-как закрепили, и мы вышли обратно в море. А я направился к себе в каюту и сел заполнять документы на этот груз — эту работу тоже на меня повесили. И вдруг вваливается этот голландец — а это был такой белесый парнишка, лет двадцати девяти, не больше, но очень наглый, и все со стэком ходил — как у нас в советских фильмах про концлагерь эсэсовцы изображались — и садится на другой стул, возле моего стола, а свои ноги в сапогах он кладет на мой стол, прямо на бумаги, перед моим носом. Посидел, посидел он так несколько минут, посвистел, а я все на него смотрю и жду, к чему это он. А он похлопал меня стэком по плечу и говорит: «Мальчик, пойди принеси-ка мне пива!» Тут я просто не выдержал. Мальчика нашел, да я старше его лет на десять! Я сказал ему по-английски, что этого делать не буду, но он так нагло улыбается и снова: «Сбегай за пивом, мальчик!» Вот сука, я уже не на шутку разозлился. Это потом мне объяснили, что он, может, так со мной познакомиться хотел, что я ему просто понравился, ведь

у них в Голландии там сплошные гомосеки, и даже браки однополые разрешены, но тогда я ни о чем таком не догадывался. Я ужасно разозлился, встал, подошел к нему поближе и послал его по-русски матом очень далеко. Удивительно, но он сразу все понял. Я хотел еще ему и по морде дать, но не успел, потому что он выскочил из каюты. А в ближайшем же порту меня списали на берег, выплатив мне мои положенные бабки, за вычетом тех, что они потратили на мой билет на самолет до Питера. Правда, мне сказали, что в Питере, в конторе, мне вернут деньги за билет. Но когда я домой прибыл и в контору за деньгами пришел, там сидел здоровенный чувак, который вытаращил на меня свои белесые голландские зенки и стал чего-то там лопотать, как будто он меня впервые в жизни видит. Ну я повернулся и ушел. На фига мне обосрались его голландские деньги. В общем, хоть и говорится, плавать «под флагом», вроде как все равно, под каким, но «флаги»-то, они тоже разные бывают:

СОБРАНИЕ

У нас тут в связи с перестройкой все чудачки просто с ума посходили, решили, что теперь они работать будут только за деньги, и платить им эти деньги должны регулярно. Причем деньги они все хотели получать большие, им теперь всем почему-то казалось, что зарплата у них очень маленькая. Вообще, сознание у них очень быстро изменилось в соответствии, как говорится, с духом времени. А раньше, помню, все пахали как карлики, и вахты стояли, и, если надо, могли товарища подменить, если товарищ был не в состоянии нести службу, так сказать, по состоянию здоровья. И права не качали — каждый за свое место держался и был доволен и счастлив, что плавает за границу, а не в каком-то вонючем портофлоте. Если же кто-нибудь залупаться на эту тему начинал, ему быстренько визу закрывали, и гуляй Вася — можешь плавать в портофлоте, можешь катерок водить из Приморска до острова Западный Березовый, где располагается база нашего училища, а можешь и на суше найти себе занятие по душе.

Теперь же все как с цепи сорвались — чуть ли не каждую неделю собирают собрания и выступают, глотку дерут, требуют, то денег, то прибавки довольствия, то новую буфетчицу, до того договорились, что чуть ли не личная баба каждому бойцу в рейсе необходима.

И вот, помню, в очередной раз собрались все наши чудачки в актовом зале Парахетства и стали опять все по очереди выступать. Я обычно, вообще-то, раньше никогда собраний не пропускал — ни комсомольских, ни партийных, ни профсоюзных, поэтому этой привычки утратить еще не успел, и как приличный член общества отправился по зову наших профсоюзных лидеров на это собрание.

А на этом собрании опять начали выступать наши духи и опять трындели о повышении зарплаты, и о выплате всех задолженностей. А мне все это так обрыдло, что и сказать нельзя. Вообще-то, нас учили, что не деньги в жизни главное, и что человек трудится вовсе не ради денег, а ради морального удовлетворения, ну и ради блага нашей страны, конечно. Ну я и встал, вышел на сцену и все так подробно и изложил. Не то чтобы я люблю разные красивые слова, или считаю себя лучше других, но уж очень меня эти чудачки достали своим корыстолюбием и патологической жадностью, что я просто не смог сдержаться. Когда я все это говорил, в зале стояла просто гробовая тишина, все сидели и напряженно слушали. А когда я закончил и спустился со сцены, все как заорали, некоторые даже повскакивали с мест от возмущения, отовсюду слышались разные угрозы в мой адрес, так что и мне даже стало несколько не по себе. Любой бы на моем месте испугался, особенно когда такие здоровенные костоломы, засучивая на ходу рукава, ко мне со всех сторон направились. К тому же, я не собирался вступать с ними в единоборство, устраивать, так сказать, коллективную драку, на радость нашей портовой милиции, поэтому я не стал возвращаться на свое место в зале, а быстрым шагом вышел оттуда и ушел домой. Позже мне передали, что мое выступление очень понравилось начальнику нашего Парахетства, и он на собрании меня горячо поддержал. Я, естественно, был очень этому рад.

Прошли пара месяцев. Мы должны были идти в рейс на Скандинавию. Это не так далеко, и рейс не тяжелый, поэтому я был в хорошем настроении. Правда, на судне наши чудачки как-то сквозь зубы со мной все разговаривали, я даже сразу не понял, что это с ними произошло, что это им в жопу заскочило. Я на это внимания особого не обратил и никакого значения не придал. Все шло своим чередом, мы отчалили, вышли в море, стоял полный штиль, поэтому можно было отдохнуть. Я лег в каюте на койку и почти сразу же вырубился. Проснулся я в шесть утра от какого-то неприятного ощущения, что у меня в каюте кто-то был. Я встал и осмотрел каюту — никого, только дверь открыта, но я подумал, что это я сам забыл ее закрыть, уж очень я тогда устал. Я опять лег давить и давил до восьми. В восемь я решил все же встать и сходить проверить, как там наш корап плывет, или нет. Я стал искать на тумбочке свои часы, у меня были очень хорошие и дорогие часы, «Роллекс», я заплатил за них почти полторы тысячи баксов, я очень гордился ими и всегда, когда с утра я их надевал, у меня было хорошее настроение. Но часов на тумбочке я почему-то не обнаружил, хотя совершенно точно помнил, что вечером их туда положил. Я стал везде искать, обшарил всю каюту, и на полу, и под койкой — ничего не было. Я решил, что их у меня ночью украли, когда я дверь открытой оставил, как последний лох. И я, проклиная все на свете, пошел в гальюн, отлить, и как раз, когда я расстегивал клапан, я случайно взглянул в унитаз и увидел, что там в воде плавают мои любимые часы, а я собираюсь прямо на них отливать. Я вытащил их оттуда, и увидел, что они раздавлены, очевидно, какая-то сволочь, прежде, чем бросить их в гальюн, наступила на них каблуком. Мне их было очень жалко, я просто передать не могу, как у меня испортилось настроение. Правда, потом знающие люди мне сказали, что иногда и люди темными ночами исчезают за бортом в кильватерной струе, и потом их никто найти не мог, и никто из команды ничего не видел и не слышал. Так что я задним числом даже порадовался, что дешево отделался. Очевидно, наши чудачки оказались слишком впечатлительные и так и не смогли забыть моего выступления на профсоюзном собрании, ведь они ради бабок все, что угодно, сделают, и никаких больше в жизни ценностей у них не существует.

КАССИРША

По правде говоря, я никогда не понимал, почему так бабы к морякам липнут. Ну раньше, еще куда ни шло, моряки доступ за бугор имели, бабки заколачивали, шмотки разные импортные доставали: Я когда учился в системе, то две девицы во время вечера на 23 февраля в женском туалете друг дружке чуть глаза не выцарапали, пришлось сотрудников милиции вызывать, и все из-за какого-то чудачка с третьего курса. Но теперь-то, когда наши духи зарплату месяцами не получают, а за границу все, кому не лень, ездить могут, были бы деньги: Непонятно! Лично я, когда какого-нибудь духа в тельнике на улице встречаю, то сразу на другую сторону перехожу, так, на всякий случай. Я-то эту братию хорошо знаю. Ну, а бабам этого, видно, все равно не объяснишь:

Помню, когда я плавал четвертым, в мои обязанности входила выдача зарплаты нашей команде. Я должен был работать кассиром, потому что так полагается четвертому помощнику на судне. И я, естественно, со всей ответственностью относился к этой работе, потому что деньги такое дело, которое требует очень большого внимания. Если, к примеру, я выдам бойцу лишний рубль, то потом этот рубль из моей личной зарплаты вычтут. Поэтому дни зарплаты всегда были для меня самыми напряженными. Ко мне выстраивалась очередь чудачков, а я сидел в каюте и принимал их по одному. Но перед этим я должен был отправляться в Парахетство и там в бухгалтерии получать мешок бабок у крашеных чувих, которые там сидели и этими бабками распоряжались. Я обычно на этих мочалок внимания вообще не обращал и старался говорить с ними как можно меньше, потому что у них мозгов очень мало, а если и есть, то находятся они у них между ног, а уж там их искать у меня никакого желания не возникало. Я протягивал им свои бумаги, где было все подробно указано, так что даже они все понимали и объяснять ничего было не нужно. Но на этот раз я обратил внимание, что там появилась какая-то новая бабенка, уже не первой молодости, бальзаковского, так сказать, возраста, которая стала уделять мне повышенное внимание, то есть бумаги она даже и не взяла, а сразу же стала пытаться завязать со мной занимательную беседу — как меня зовут, на каком корабле плаваю, и так далее. Короче говоря, «какого парень года, с какого парохода, и на каких морях отсасывал, моряк!» У меня же ни малейшего желания с ней беседовать не было, я устал, и хотел поскорее забрать эти чертовы бабки и отвезти их на судно, где наши бойцы уже дергали жопами в ожидании законно заработанного. Но она была настроена игриво и все заглядывала мне в глаза и пыталась подойти поближе. Тогда я так холодно отстранился и сухо ей говорю: «Гражданка, пожалуйста, выдайте мне зарплату на команду, а остальное вас вообще не касается». Тогда она, видимо, ущемилась и заявила мне, что я мог бы и пораньше прийти, потому что у них конец рабочего дня и через пятнадцать минут она имеет право уже идти, куда захочет, заниматься, как она выразилась, «своими личными делами». На что я ей вполне обоснованно ответил: «Поскольку вы имеете право заниматься своими личными делами через пятнадцать минут, то за эти пятнадцать минут, будьте любезны, выдайте мне зарплату на команду, а потом пиздуйте по холодку.» Она, естественно, еще больше обиделась и говорит мне: «Вы, молодой человек, какой-то странный, я таких, как вы, уже встречала, вас, наверное, там, на корабле, какой-нибудь приятель дожидается:» Ну, думаю, достала, сука, ладно, я тебе сейчас покажу. А она тем временем так небрежно,

не спеша, открывает сейф, достает оттуда мешок с деньгами и швыряет прямо передо мной, так, что этот мешок чуть ли мне в рожу не попал. Я совсем разозлился и говорю: «Будьте любезны, разговаривайте со мной повежливей, а то я на вас напишу докладную куда следует, и вы на этом месте больше работать не будете.» Она же мне отвечает так по-хамски: «Ну и напугал, пидор вонючий!» Тогда я открываю этот мешок, достаю оттуда пачки денег и говорю: «Будьте добры, девушка, дайте мне стул, мне нужно проверить, соответствует ли эта сумма той, которую я должен получить на команду». Обычно я, вообще-то, никогда так не делал, всегда пересчитывал только пачки, потому что все деньги пересчитывать — это просто устать можно, но на сей раз она достала меня не на шутку. Я заметил, как она побледнела и говорит мне уже заискивающе: «Зачем вам пересчитывать деньги, тут и так все точно, ведь все пачки в банке сформированы, и на каждой стоит печать и точная сумма.» Но я был неумолим — сел и начал все эти пачки распечатывать, методично все пересчитывая. А она то бледнеет, то краснеет, бегает вокруг меня, и все бормочет: «Ведь у меня уже рабочий день кончился, вы что, издеваетесь надо мной, что ли?» Я же ей отвечаю: «У вас, может, рабочий день и закончился, а вот у меня он в самом разгаре. И я, как материально ответственное лицо, обязан все тщательно проверить». Вот так я и сидел и считал эти деньги, наверное часа три, не меньше. Она сперва бегала по комнате, потом уселась напротив меня и уставилась прямо мне в лицо, наверное, думала таким образом меня вывести из равновесия. Но мне было совершенно плевать на эти ухищрения — в конце концов, деньги пересчитывать моя обязанность. Когда я закончил подсчет и аккуратно сложил все деньги в мешок, а мешок уложил в свой дипломат, эта баба стала как шелковая и даже попрощалась со мной очень вежливо: «До свиданья, молодой человек, будем всегда рады вас видеть!» Я в этом и не сомневался.

ДИКАРИ

Питер — город северный, но так уж получилось, что вообще-то, я в северных морях редко плавал — все больше в южных. Хотя несколько раз пришлось мне побывать и в северных морях, и воспоминания об этих рейсах у меня сохранились, мягко говоря, не самые приятные. Правда, еще до развала нашего Парахетства, когда хоть какой-то порядок сохранялся, все это можно было выносить, потому что нам старались создать условия для нормальной работы. А вот в последний раз, когда мы из Питера выходили, был еще сентябрь, довольно тепло, и одет я был достаточно легко. Ну я, конечно, прихватил с собой пару свитеров и шерстяные носки, точнее, мне их маманя всучила, и шапочку вязаную, менингитку. Вышли мы в море. Пока в Балтике шли, еще ничего — ветерок, конечно, и температура где-то около нуля, а так вполне терпимо, я в одном бушлате, даже свитер не надеваю, и так нормально. А на следующее утро просыпаюсь, выхожу на палубу и вижу — все снасти обледенели, ветер в них свищет, и метет такую снежную крупу, что я и минуты там не выдержал и сразу же пошел свитер и носки на себя надевать. Но это мне не сильно помогло, потому что, как оказалось, на судне отопление не работало — вышло из строя, а старпом перед выходом забыл его починить по причине что ни на есть самой тривиальной: нажрался и лежал в бессознательном состоянии у себя в каюте на койке. Вся команда ходит и матерится, ну и пьют, естественно, как же иначе тут согреешься, ведь даже с горячей водой, оказалось, проблемы, и чайку не вскипятить, и не помыться. Откроешь кран — а оттуда ледяная вода течет. Я попытался со старпомом на эту тему поговорить, а он меня заплетающимся языком на три советских буквы послал и ушел в свою каюту дальше квасить. Я честно говоря, такого не ожидал, хотя и знал, что сейчас законов никаких нет, полная анархия, и жаловаться некому, так что говори сколько хочешь — никого ничем не прошибешь. Короче говоря, я весь рейс спал, не раздеваясь — в тулупе и в валенках, которые мне боцманман выдал — у меня в каюте, кстати, было минус пять градусов, и утром у меня изо рта шел пар. Некоторые наши бойцы спали по двое — кто с кем, кто со старыми друзьями, корешами, так сказать, ну а кто — уже безо всякого выбора, лишь бы от холода не околеть, просто во имя жизни на земле. Но я не хотел до такого опускаться, я предпочитал терпеть и спал в одиночестве.

Так что, сами понимаете, как я был рад, когда через некоторое время мне из нашей конторы позвонили и предложили рейс — в Африку, да еще в качестве старпома. Я обрадовался, потому что мне уже было просто достаточно одного сознания того, что в Африке всегда тепло.

Пришел я на судно, познакомился с капитаном, с командой — все в порядке, все трезвые, в отглаженной форме, и на судне чисто, во всяком случае, чище, чем обычно. Ну, думаю, хоть на этот раз мне повезло. И в рейсе никто особо не пил, не то чтобы все были трезвые как стекло, но вежливые и друг с другом приветливо разговаривали. Просто такой коллектив подобрался, ведь, в сущности, очень многое от капитана зависит. И кормили сносно, кок был просто на высоте, и убирали в каютах регулярно, и даже кино крутили раз в неделю. Судно шло под либерийским «флагом», а везли мы контейнеры с автомобилями «Жигули». Погода тоже поначалу стояла просто замечательная — на небе ни облачка, в общем, не рейс, а заграничный круиз.

Но в море никогда ни в чем нельзя быть уверенным — к концу третьего дня небо потемнело, море заволновалось, налетел жуткий ураган, пришлось нам побегать по палубе под оглушительный вой ветра: Но шторм на море — дело привычное, да и продолжался он недолго, часов пять, и море вскоре утихло. Дальше до самого Бьюкенена все шло без приключений. Пришли мы в пункт конечного назначения. Таможня. Разгрузка. Все, как обычно. Мастер пошел бумаги в контору оформлять, и чего-то его дольше обычного там держали, уже темнеть начало, а его все нет, мы уже волноваться стали. Наконец он вернулся на борт, немного расстроенный, оказывается, по накладным одного контейнера при разгрузке не досчитались. Видно, его во время шторма волной смыло, плохо закреплен, наверное, был. А мы как-то сразу этого и не заметили, уж больно все гладко шло, а это тоже расслабляет. Ну ничего, все вроде утряслось, ведь груз на случай такой оказии страхуется, так что потребители в накладе не остаются. Хотя неприятно конечно, волнения лишние, но если все правильно оформить и засвидетельствовать, то проблем быть не должно. В общем, собрались мы вскоре отчаливать к своим родным северным берегам, встали пораньше, пока еще не так жарко, потому что жара в этих краях может достать не хуже, чем холод на севере, если, конечно, там подольше находиться. И вдруг я вижу: подплывает к нашему судну лодка, типа каноэ, ее как-то сразу никто и не заметил, лодка вся разукрашенная, на веслах сидят настоящие дикари в перьях и с кольцами в носах и в ушах, на носу стоит, гордо сложив руки на груди, человек в меховом переднике, на груди у него нарисованы красной, белой и желтой краской какие-то загадочные знаки, и он смотрит прямо перед собой ничего не выражающими глазами. В общем, все как в доисторические времена или фильмах про дикарей. Зато вдоль бортов, в полном соответствии с духом нашего сурового времени, стоят четыре здоровенных негра в камуфляже и с автоматами наперевес. Я на капитана посмотрел, тот тоже ничего понять не может и оглядывается по сторонам в полном недоумении и растерянности. Тем временем эти дикари поднимаются к нам на борт, их вождь прямиком направляется к мастеру и заталкивает его в каюту, оставляя у ее дверей своих автоматчиков. Я внимательно посмотрел в глаза этому чуваку, когда он мимо меня проходил, и отметил, что он, наверное, чего-то такого накурился или наелся, потому что взгляд у него был совершенно бессмысленный. А пока они там с капитаном, запершись в каюте что-то энергично обсуждали, меня вдруг осенило, то есть я вдруг ясно понял, зачем это чудо в перьях к нам на наш белоснежный лайнер пожаловало. Я вспомнил, что подобную историю я уже видел пару лет назад по ящику, тогда контейнер с одного нашего судна «под флагом» тоже вроде как волной смыло, только в прибрежных водах Индийского океана. Не помню, был тогда груз застрахован или нет, только местный азиатский царек, которому этот груз предназначался, продержал в плену команду полгода, а капитана и второго помощника, вроде, не отпустил и до сих пор, требуя компенсацию в сто пятьдесят тысяч баксов. У нас, естественно, таких денег тоже не было, даже если бы этот чудик потребовал в три раза меньше. Когда я все это вспомнил, мне сразу сильно погрустнело. Но тут дверь каюты распахнулась, и на палубе появился вождь, капитан и наш докторишка, который обычно в подобных случаях выполняет роль переводчика с английского, а ниггер, несмотря на свой дикий вид, вполне сносно изъяснялся на этом языке. Негр что-то громко прокричал своим людям на сей раз уже на своем, непонятном окружающим наречии, те сразу же все спустились по трапу на свою лодку, вождь последовал за ними, кивнув на прощание капитану и, как мне показалось, вполне дружелюбно. Каноэ сразу же тронулось в направлении к берегу, а мы все остались стоять на палубе в полном недоумении.

Оказалось, что эти жутики заявились к нам на судно не совсем по тому поводу, что я думал, судьба контейнера с тачкой, сошедшей с конвейера нашего славного волжского автозавода, их волновала мало. Просто один наш чудачок, зайдя во время стоянки в местный кабак, отказался уединиться с чернокожей бабой, которую он принял за проститутку. Ведь он же не обязан сразу прыгать на каждую бабу, которая к нему пристает, он вполне свободен сделать выбор самостоятельно, не говоря уже о СПИДе, который на африканском континенте давно уже принял размах эпидемии, но потом выяснилось, что это одна из жен негритянского вождя, того самого, что приехал к нам на разборки, и что он таким экзотическим образом хотел выразить свою благосклонность к нашему судну и, соответственно, экипажу. У них, оказывается, принято предлагать своих жен в качестве подношения, и никто еще в такой грубой форме от этого не отказывался. Вождь, естественно, почувствовал себя оскорбленным и униженным и приехал выразить нам свое негодование. Мастеру, правда, удалось с ним все по-хорошему уладить — у него как раз был запас старых рублей, которые у нас в стране уже никакой ценности собой не представляли, и он в качестве компенсации за моральный ущерб дал ему несколько увесистых пачек этих деревянных, а жене его, чтобы утешить, передал шоколадку. Вождь остался очень доволен и расстались они, можно сказать, друзьями. К тому же, этого бойца капитан обещал ниггеру примерно наказать, чего, естественно, не сделал. Но лично я думаю, что если бы он его даже и наказал, это все равно было бы для него лучше, чем подцепить СПИД или даже сифак.

Поделиться с друзьями: