Морской солдат

Наполнив кормушку сеном, девушка вышла из хлева и с дойником [16] парного молока поспешила в дом. Поднявшись по крутым ступеням на крыльцо и войдя в сени, она услышала разговоры за дверью: спокойный голос своей матери и звонкую речь знакомой ей женщины.

– Глафира, Ульянка твоя уж больно хороша. И для кого ж ты бережешь экую красавицу? Чем Матвей ей ни пара? Жених под стать. Отец его Иван Савельич из знатного роду – человек важный. А как живут Привольские, чай, тебе самой ведомо, нужды ни в чем не имеют: не дом, а палаты, хозяйство великое, сундуки мехами забиты, прислуги ни счесть. Жить твоя дочь будет как у Бога за пазухой. Кто барствует, тот и царствует, – убеждала женщина. – Скажу тебе по тайне великой, Матвей уж давно на твою Ульянку глаз обронил, ни о кой другой и слышать не желает. Люба она ему, ох как люба. Ай, повезло твоей дочурке. Да и ты сама, Глафира, безбедно жить станешь. Чай, после смерти мужа-то одна намыкалась. А свадьбу какую сыграем, по старому обычаю, – всей округе на зависть: подвенечное платье невесты с золотым и серебряным шитьем, бисером да тесьмой, поезжане со всадниками, свечники с фонарями, девки-плясицы, пышный каравай на богатом рушнике. А княжий стол и столы для гостей, накрытые белой скатертью, будут ломиться от изобилия блюд и хмельных напитков. И так три дня, как положено, а может, и более… Глафира, ты лишь слово замолви… А Ульянка тебе противиться не станет.

16

Дойник – специальный сосуд (ведро), в который доят молоко.

Хозяйка дома работала на прялке: левой рукой она ловко подавала пряжу к острому концу веретена, а правой – прокручивала колесо. Выслушав молча навязчивую речь Евдокии, лишь изредка поглядывая на нее, Глафира тяжело вздохнула и спокойно, но уверенно ответила:

– Евдокия… не люб ей Матвей. И неволить дочь свою я не стану.

– Что ты заладила «не люб да не люб»? – с возмущением продолжала убеждать сваха. – Ее дочери случай, чай, редкий выпал, а она все «не люб». Поживет немного, полюбит, еще благодарить тебя будет.

– Пущай Ульяна сама решает, за кого ей замуж иттить. Ей жить. Пойдет за Матвея – пущай, а ежели Никиту выберет, я супротив не буду.

– Никиту?.. Энто кузнец-то который? – Евдокия развела руками и запричитала: – Господь с тобою, Глафира, ты ж не глупая баба. Мужик – лапотник. Ульянке он вовсе ни пара. Что он способен дать твоей кровиночке? Разве что… в прислуги ей сгодится.

Тут в избу вошла Ульяна. Глафира улыбнулась дочери.

– Здравствуй, теть Евдокия! – поздоровалась вежливо девушка.

– Здравствуй, Ульянушка! – заискивающе ответила женщина. Ее округленное лицо расплылось в хитрой улыбке.

– Маменька, я на речку, за водицей, – сказала девушка, оставляя дойник с молоком.

– Вот что удумала. Чай, поздно уже. Глянь в окно-то, скоро стемнеет, – забеспокоилась мать.

– Проглядела я, маменька, – Ульяна хитро и в тоже время виновата опустила голову, – у Марфы-то водица кончилось. Я скоренько – до речки и обратно.

– Доча, умоляю тебя, не задерживайся нигде, чтоб я не волновалась.

– Хорошо, маменька.

Ульяна взяла два пустых ведра, коромысло, вернулась в сени, переобулась в валенки, надела полушубок, повязала на голову с гладко причесанными волосами, заплетенными в косу, теплый платок, рукавицы и довольная от предвкушения скорой встречи с возлюбленным покинула двор.

– Ах, какая невеста, – произнесла сваха вслед Ульяне. – Ой, Глафира, гляди, не упусти жениха завидного для своей дочери-красавицы.

– Нет, Евдокия, дочь свою замуж выдавать силком супротив воли ее я не стану.

Глава 3. Не тронь, ежели не свое

Держа ведра в левой руке, а коромысло в правой, Ульяна торопливо, двигаясь вдоль сугробов, приближалась к колодцу, что у речки. Где-то впереди послышался звон колокольчиков, из-за поворота показались сани. Их богатое убранство переливалось разными цветами при ярко-красном свете заката. На хомутах были навешаны лисьи хвосты. Выкрики, громкий смех разносились по всей округе. Ульяна остановилась в некотором замешательстве, вглядываясь вперед. В санях ехали четверо подвыпивших парней, они возвращались с гулянки из соседнего селения.

– Сто-ой!.. Тпру-у!.. – крикнул один.

Сани резко остановились около девушки. Узнав Матвея Привольского, Ульяна оробела. Она знала его приставучую натуру, а также вседозволенность, которую он проявлял даже будучи трезвым. Но сегодня от него разило вином за версту.

– Ульяна?!. Здравствуй, красавица! – воскликнул Матвей, не ожидая встретить девушку в столь позднее время.

– И вы будьте здравы! – скромно ответила Ульяна, опустив глаза.

– Чего одна-то? Гулять не с кем? Айда с нами, повеселимся! – У Матвея немного заплетался язык.

– Для веселья время позднее. Мне бы водицы набрать, да обратно домой к маменьке спешить, – после сказанного Ульяна попыталась уйти.

– Постой! Куды пошла? – возмутился Матвей. – Чай, перед тобою барский сын, а не холоп безродный. Али не разглядела?

Он потянулся к Ульяне, грубо схватил ее за руку и привлек к себе.

– Отпусти! Отпусти, тебе сказано! – девушка пыталась вырваться из рук молодого барина.

– Нет, постой! – Матвей был настойчив. Похабно улыбаясь, он продолжал держать ее за рукав.

– Уйди прочь! – вскрикнула девушка и выдернула руку. Освободившись, она бросила ведра, коромысло и побежала в сторону своего дома.

– Давай за ней! – крикнул Матвей, испытывая некоторый азарт.

Сани рванулись за девушкой. Сравнявшись с Ульяной, Матвей с дружками на ходу подхватили девушку и затащили в сани. Ульяна громко закричала.

– Гони! – Матвей махнул рукой.

Сани было рванулись, но тут же… неожиданно встали как вкопанные. Лошади дико заржали.

– Отчего встали? – заорал возмущенный Матвей, продолжая удерживать сопротивляющуюся Ульяну. – Чего там?

На их пути, на фоне уходящего за горизонт вечернего солнца, поперек дороги стояли розвальни – низкие и широкие крестьянские сани с расходящимися врозь от передка боками, запряженные одной лошадью. Из людей рядом не было видно никого. Бросив еще несколько пьяных шуток, шумная компания притихла и насторожилась.

– Что за чертовщина? – негромко произнес Матвей, всматриваясь вперед.

– Далеко ли спешите, господа? – пробасил кто-то слева.

Привольский вздрогнул и резко повернулся. Перед ним стоял кто-то большой в темном.

– А ты еще кто? – испуганным, но дерзким голосом громко поинтересовался барич, пытаясь при бледном свете заката разглядеть лицо.

– Никита! – вдруг вырвалось из уст Ульяны.

– Так это ж кузнец… Никита Жарый, – подсказал Кондрат, один из приятелей молодого барина.

– Никитка?.. – удивился барич.

– Верно, барин, я это, – ответил Жарый, почти нависая своей могучей фигурой над Привольским.

Дружки со своим баричем пришли в замешательство, но девушку продолжали удерживать.