Мосад, Аман и все такое…
Шрифт:
Кое-кто считает, что эти спасительные особенности таятся в генетической структуре еврейского типа. Другие утверждают, что это наше историческое наследие, и они, наверно, тоже в чем-то правы. Третьи полагают, что это традиции пионерства и сионизма, все еще сохраняющиеся в нашем обществе. Скорее всего, это комбинация истории, людей и обстоятельств. И пока, во всяком случае — пока, она поддерживает в израильском обществе равновесие противоборствующих тенденций. История со слежкой за Мапам это показывает. Бен-Гурион отступил. Но и Мапам не пошла дальше влево. Самые крайние в ней, во главе со Снэ и Берманом, вышли из партии и объединились с коммунистами, но сама Мапам осталась внутри сионизма. И вся борьба израильских партий осталась в рамках демократической политики. Более того — если окинуть взглядом все последующие десять лет, вплоть до окончательной отставки Бен-Гуриона в 1963 году, то мы увидим, что эти формы борьбы и шире — вообще демократические формы — постепенно завоевывали все больше места в израильской политической жизни, отодвигая на периферию, делая все более анахроничными авторитарные методы людей типа Бен-Гуриона и Харэля — и самих этих людей. Эпоха великих политиков, гениальных разведчиков и всемирно
Точно так же, как до 1963 года вся израильская политическая жизнь шла «под знаком» Бен-Гуриона, и все ее потрясения, бури и изменения были так или иначе связаны с его именем и его личностью, так история израильской разведки в эти годы была отмечена печатью личности Исера Харэля. Как руководитель разведки Харэль был мастером, прежде всего, хитроумных и сложных «особых операций», которые требовали сочетания глубокого продумывания, дерзкого риска и врожденной интуиции — качества, которые у Харэля были в избытке. В этих «особых операциях» он был, пожалуй, непревзойденным ассом своей профессии и тактическим разработчиком экстра-класса. Каждая из его операций могла бы послужить темой увлекательного шпионского романа — и такие романы были написаны, целая библиотека, даже сам Харэль впоследствии не удержался от соблазна и написал «Дом на улице Гарибальди», где рассказал историю того, как он поймал Эйхмана. Не всем этим операциям сопутствовал успех, но там, где он был (а это случалось чаще всего), успех этот был шумным и блистательным. Он способствовал не только укреплению официальных позиций Харэля в израильском истэблишменте, но и упрочению его непререкаемого авторитета и чувства собственной непогрешимости внутри Мосада. Разумеется, это было чревато специфическими осложнениями для самого Харэля, и они не замедлили последовать; но бесспорно, что именно Харэль и именно этими методами создал ту израильскую разведку, о которой мы все так наслышаны. Некоторые западные специалисты даже считают ее лучшей в мире. Другие, более сдержанные, говорят, что это преувеличение: разведка как разведка, такого же уровня, как американская, советская или английская (в ее лучшие времена). Что ж, для Израиля, с его крохотными ресурсами и возможностями, это замечательный комплимент. Увы, здесь не место и не время рассказывать обо всех подвигах этой разведки, перечислять все «особые операции» Исера Харэля — от истории Вольфганга Лотца в Каире и Эли Коэна в Дамаске до знаменитой охоты на Эйхмана. Поэтому я расскажу только об одной из этих операций — хотя бы потому, что хотя она совершенно нетипична для разведки вообще, зато очень типична для израильской разведки и методов ее создателя, И сера Харэля.
Начало этой истории было почти неприметным. Ида и Алтер Шумахеры прибыли в Израиль в 1957 году из Польши. На первых порах семье трудно было сводить концы с концами, поэтому Шумахеры решили отдать своего малолетнего сына Иоселе на проживание к деду Нахману в иерусалимский религиозный квартал Меа-Шаарим, где живут, как известно, самые ультраортодоксальные — и самые ультраантисионистские — верующие евреи. Дед Нахман был одним из таких ультраортодоксов и внука задумал воспитать в своем духе. Поэтому когда в декабре 1959 года Шумахеры решилй взять Иоселе обратно, дед решительно заявил, что не отдаст мальчика недостаточно религиозным родителям. После долгих препирательств те обратились в суд. Судья обязал Нахмана вернуть ребенка. Тогда Нахман заявил, что ребенка у него нет. Суровый старик отправился в тюрьму, но не выдал местонахождения Иоселе. В стране разразилась буря. Верховный раввин Иерусалима одобрил поведение Нахмана. Верховный суд назвал похищение ребенка «самым отвратительным преступлением в истории Израиля». Общество раскололось. Секулярные израильтяне создали «Комитет спасения Иоселе», в ответ ортодоксы начали забрасывать камнями машины неверующих. Знакомая картина! Но в этот раз она осложнялась тем, что «дело Иоселе» едва не сорвало создание новой правительственной коалиции, в которой Бен-Гуриону необходима была поддержка религиозных партий. Поэтому в конце концов он вынужден был обратиться к Харэлю. И в марте 1962 года — три года не утихала эта история! — Харэль объявил своим изумленным сотрудникам, что они начинают новую «особую операцию» под кодовым названием «Тигр»: с завтрашнего дня «весь Мосад» займется поисками исчезнувшего мальчика!
Последовала буря протестов. Харэля пытались убедить, что это дело полиции, а не государственной разведки. Но он был непреклонен. Мальчик должен быть найден, это поручение Бен-Гуриона, и он, Харэль, мальчика найдет.
Харэль взвалил на себя нелегкую задачу. Полиция, разыскивавшая Иоселе все эти годы, категорически утверждала, что мальчика нет в стране. Следовательно, его вывезли на Запад, и, конечно, это сделали Нахман и его друзья — фанатики из Меа-Шаарим. Но общины ультраортодоксов, где могли бы скрывать Иоселе, существовали чуть ли не во всех западных странах. Где искать? С чего начинать? Мало того, что ультраортодоксы жили сплоченными, замкнутыми группами — за долгие века преследований они развили в себе почти радарную чуткость к «чужому». Стоило людям Харэля появиться на улицах Голдерз-грин в Лондоне, Плетцля в Париже или Вильямсбурга в Бруклине, как их тут же опознавали, изобличали и с позором изгоняли. И сверх того они и сами чувствовали себя не в своей тарелке: шпионить за собственными братьями-евреями — и во имя чего?! Не для поимки опасного террориста, нет — чтобы найти какого-то пропавшего мальчишку. Но когда Харэль выходил на охоту, он уже не останавливался, даже если охота растягивалась на годы — как было, например, в случае Эйхмана. А если человек годами неуклонно идет к своей цели, то даже случай начинает к нему заинтересованно приглядываться.
Одному из агентов Харэля удалось сойтись с молодым религиозным евреем, и тот, в случайном разговоре, упомянул имя женщины необычайной судьбы. Женщина эта, по его словам, когда-то была участницей французского Сопротивления, потом пе решла в иудаизм и стала весьма уважаемой в самых
ультраортодоксальных еврейских кругах. Она даже жила какое-то время в Меа-Шаарим, но теперь опять уехала во Францию. Звали ее Мадлен Ферэ, и, по ее собственному утверждению, она происходила из католической семьи, хотя мать, кажется, была из рода марранов. В девятнадцать лет Мадлен вышла замуж и родила сына, в двадцать один развелась, а в двадцать три — влюбилась в моло дого раввина и тайно перешла в иудаизм. Но тут грянула война, нацисты оккупировали Францию, и она ушла в подполье. Благодаря ее связям с партизанами крохотной общине молодого раввина удалось благополучно пережить оккупацию. Позже Мадлен окончила Сорбонну и уехала со своим раввином в Израиль, но увы — там он ее оставил и, покинув в Меа-Шаарим сына от своего первого брака, она возвратилась во Францию. Надо ли добавлять, что, судя по рассказу, Мадлен Ферэ была очаровательна, владела несколькими языками, отличалась решительностью солдата и хитроумием разведчика — короче, что она была точной копией отважных героинь приключенческих романов, с той разницей, что она действительно существовала. Где-то во Франции.«Где она? Мы должны ее найти!» — сказал Харэль своим людям. Потому что, услышав этот рассказ, он немедленно почуял, что поймал путеводную ниточку. Кто-то вывез Иоселе из страны, и этот кто-то должен был располагать полным доверием ультраортодоксов, и он не должен был на них походить, и у него должны были быть связи на Западе. Если вдуматься — много ли подходящих кандидатов на свете? Ну, два, ну, три миллиона. Исер Харэль готов был поставить все свои ставки на одного из них — на Мадлен Ферэ.
Найти ее оказалось нелегко, но в конце концов это удалось. Люди Харэля обнаружили ее в Реймсе. Увы, удача была мимолетной. Видимо, почуяв за собой слежку, Мадлен Ферэ искусно запутала следы и ушла от агентов Мосада. «Она скрывается, — удовлетворенно пробормотал Харэль, когда ему доложили о неудаче. — Это хорошо. Значит, у нее есть причины скрываться!»
Он разослал своих людей по градам и весям Франции. Он посадил их листать газеты и слушать радио. Он снова направил их в религиозные круги. И его упрямство снова вернуло ему удачу. Просматривая — в тысячный раз! — осточертевшие французские провинциальные газеты, кто-то из агентов увидел маленькое объявление о продаже загородного дома. Госпожа Ферэ продавала дом с обстановкой в окрестностях Женевы. Адрес тоже был указан. И телефон.
Вскоре госпоже Ферэ позвонили. Человек, представившийся представителем крупной фирмы (его верительные грамоты были в полном порядке), просил о встрече, чтобы обсудить вопрос о покупке дома. В назначенный день они встретились в Женеве. Покупатель попросил показать ему дом. Госпожа Ферэ согласилась. Когда они вошли в дом, «покупатель» быстро и ловко повернул ключ в двери. Навстречу госпоже Ферэ поднялись несколько незнакомых людей. Она не закричала, не стала сопротивляться. Она недаром была в Сопротивлении. Она просто замкнулась и отказалась отвечать. И два дня подряд люди Харэля не могли выбить из нее ни слова.
Еще раньше, когда Мадлен Ферэ была выслежена, Харэль вылетел в Женеву, чтобы лично присутствовать на последней стадии операции «Тигр». Теперь ему пришлось в нее вмешаться. На третий день допроса он явился в дом к Мадлен Ферэ. Он был раздосадован и взбешен. Он и сам толком не знал, как сломить эту необыкновенную женщину.
Говорят, что ему на помощь опять пришел случай. Будто бы, листая ее заграничный паспорт в поисках дат ее въезда и выезда из Израиля, он натолкнулся на приколотую к странице фотографию девочки и сразу опознал в ней Иоселе. И будто бы это заставило Мадлен Ферэ заговорить. Но знающие люди утверждают, что все было куда менее романтично: когда Харэлю сообщили, что Мадлен Ферэ находится в руках его агентов, он позвонил в Израиль, и там его сотрудники немедленно арестовали ее сына. И тот, напуганный призраком суда, признался, что помогал матери вывезти Иоселе из страны А затем Харэль явился в дом Мадлен Ферэ, чтобы представить ей показания сына.
Как бы то ни было, Мадлен Ферэ заговорила. История оказалась удивительной. Давние знакомые из Меа-Шаарим действительно попросили ее вывезти Иоселе. И она разработала план, достойный, пожалуй, самого Харэля. Она отправилась в Израиль морем; на корабле она познакомилась с австрийской парой, у которой была маленькая девочка; она сблизилась с ними настолько, что, сходя на берег, взялась вести девочку за руку, пока родители будут возиться с багажом; в результате она зарегистрировалась на паспортном контроле как мать с маленькой девочкой. После этого ей уже нетрудно было и выехать из страны с “дочерью“ — только на сей раз ею был переодетый и загримированный Иоселе. Из Парижа она переправила мальчика в Америку. И сейчас он находился в Бруклине: в семье Гертнер, проживающей по улице Пенн 126.
Харэль тотчас связался с израильским послом в Вашингтоне. Посол сказал, что могут быть трудности: надвигаются выборы, сейчас не время раздражать ультраортодоксов. Харэль в бешенстве потребовал, чтобы посол немедленно связался с генеральным прокурором Соединенных Штатов Робертом Кеннеди. Этого оказалось достаточно. Несколько часов спустя Иоселе был уже на пути в Израиль. Операция «Тигр» закончилась очередным триумфом Исера Харэля.
Но удивительная история Мадлен Ферэ — или Рут Бен-Давид, как она именовала себя в Израиле, — на этом не закончилась. Вскоре Рут окончательно переселилась в Израиль. Здесь она познакомилась с духовным главой ультраортодоксальной секты «Нетурей Карта» равом Амрамом Блой. Ей было тогда сорок пять лет, ему — на двадцать лет больше, но, по, ее словам, это была «любовь от Бога», то есть — с первого взгляда. После смерти рава Амрама Рут стала его духовной преемницей. Она по-прежнему живет в Меа-Шаарим и по-прежнему остается ультрарелигиозной еврейкой и ярой антисионисткой: в День Независимости она постится, как в траурный день, и на дверях ее дома висит табличка: «Еврей не может быть сионистом». Время от времени она ездит в арабские страны; она встречалась с Арафатом и Хомейни (впрочем, Арафат ей не понравился); она ненавидит все израильские партии, включая религиозные; и она ждет прихода Мессии. Ее сын Ариэль (которому она, в конце концов, про стила «измену») отошел от «Нетурей Карта» и живет отдельно И время от времени ее посещает странный в этих местах гость явно нерелигиозный молодой человек, без пейсов и бороды, зато часто в военной форме — некий Иоселе Шумахер…