Московиада

Вообще же в зале господствовала атмосфера полутьмы. Стулья были расставлены амфитеатром и, кажется, ходили вокруг высвеченных трибуны и президиума. Стены зала вращались тоже, правда в противоположную сторону, чтобы у присутствующих часом не помутилось в головах. И на этих движущихся стенах периодически возникали изображения всяких редкостных объектов, как в китайском театре теней. Проплывали разрушенные здания, виселицы, танки, отрывались от земли искусственные спутники, полчища комбайнов напоминали стада доисторических гигантов. Пахло каким-то полуразложением, но и коньяком пахло.

Тем временем рот докладчика, который был всего лишь углублением в черном чулке, забивал в пространство зала гвозди острых зубатых фраз. Этот рот говорил приблизительно следующее:

— Мы должны понять, что стоим на пороге катастрофы. Повторяю: на пороге. Есть ли у нас шансы предотвратить ее? Можно ли еще спасти наше великое наследие? Сколько для этого нужно усилий, огня, крови, металла? Вот тот круг вопросов, который всех нас не на шутку беспокоит. Прошли те медленные времена, когда мы могли позволить себе отступленье, размягченье, амнистии, расслабленье, раздвоенье. Сегодня альтернатив нет. То есть еще есть, но это уже последняя из возможных альтернатив: быть или не быть. Быть Великой Державе или не быть? Быть Великой Державе или быть Великому Хаосу. Иерархии или анархии. Стройности наших идей враги противопоставили свист и улюлюканье. Разваливается фактически все. Трещат по швам святыни и танки. Армия уже не способна выполнять заветы предков: она симулирует. Она брезгует убивать. Это уже не армия — это огромное сборище педерастов и пацифистов, что, конечно, одно и то же. Мы должны понять: у нас нет теперь армии. Нет! Однако вытекает ли из этого неминуемость величайшей катастрофы? Нет!

Ты присел на одно из свободных кресел у прохода и начал вращаться вместе со всем амфитеатром. Как хорошо, что ты уже успел все выблевать! Теперь ты мог сосредоточиться на всем остальном. Зловещие тени ползли вокруг зала. Это были отрубленные головы, языки, шпили помпезных зданий, нацеленные ракеты. Публика в полутьме слушала оратора упрямо и участливо: всякие деды-морозы, пираты, индейцы, опричники, мухоморы, разбойники, алкоголики и другие сказочные персонажи. Но больше всего было всякого зверья с хоботами, рылами, пастями, хвостами и копытами. Временами это напоминало праздничный утренник с переодеваниями в детском саду. Или в школе для умственно отсталых.

Президиум сборища сидел справа от трибуны. Их было семеро. И всех ты узнал.

Первым бросался в глаза высокий и костлявый мерзавец, замаскированный под Ивана Грозного. Раз за разом трусил он своей татарской бородкой и немытыми патлами, прислушиваясь к очередному гвоздю из уст Черного Чулка. Выражение у него было вообще такое, будто он только что убил своего сына. Следующим был некто, решивший сделать жизнь свою с товарища Дзержинского. Бородка его была не менее козлиной, чем у «Ивана Грозного». Парадоксально, но от памятникового Феликса — Дон-Кихота этот, из президиума, отличался тем, что был толстоват и приземист — эдакий солист кабаре не первой свежести.

Рядом с «Дзержинским» мог сидеть только Ленин. Так оно и было. Но и тут не обошлось без некоторой несуразности. Дело в том, что у Ильича на голове была не привычная хрестоматийная кепчонка, столь приближавшая его имидж к рабоче-крестьянским массам, а корона Российской империи со всей византийской ее надутостью, правда, сделанная из папье-маше. Ни в чем другом корона не уступала настоящей.

Далее сидел Минин-и-Пожарский. Двуглавый тип в стилизованной под 17-й век одежде, который частично сидел в кресле, а частично стоял рядом, обняв рукой плечо сидящего. Неизвестно, чего больше было в этом человеке — воеводы или купца, дворянства или мещанства.

Генералиссимус Суворов, то есть тип, замаскированный под него, напротив, был, как и в жизни, болезненно вертлявым и нетерпеливым. Складывалось впечатление, что он сидит на раскаленной докрасна плите или на гвоздях, забитых оратором в черном чулке. Все время потирал руки, откровенно деревянные, к тому же плохо обточенные, и перебивал докладчика неуместными вопросами.

Очевидной жемчужиной всего президиума была дебелая госпожа в образе императрицы Екатерины Второй. Одеяния, в которых пребывало ее полнокровное потасканное тело, представляли собой средней руки стилизованный гибрид между бальным платьем времен рококо и банальной ночной рубашкой времен модерна. Всем была бы хороша эта импровизированная «Екатерина Вторая», если бы не потела так обильно, особенно ноги. Они у нее, кажется, имели свойство пухнуть. Очевидно, это были последствия бурной дворцовой молодости.

Последним в этой цепи великих был некто со стеклянным глазом. Конечно, это мог быть и настоящий Анатолий Иванович, загримированный под себя самого, чтобы никто из присутствующих не подумал, будто это и в самом деле он. Создавалось даже такое впечатление, что это он всем тут руководит. Наверно, был теневым управляющим в этом царстве теней.

Подсвеченные снизу, члены президиума напоминали огромные игральные карты, вынутые из какой-то магической колоды мошенника. Только вот игра велась на жизнь и смерть. Так тебе, по крайней мере, казалось. Докладчик в черном чулке тем временем делал свое дело. Точнее, делал его рот.

— Вспомним: в критические минуты нам всегда была полезна хирургия. Великие мастера Государственного Дела не останавливались перед удалением самых кровоточащих кусков мяса. Если речь шла о будущем, надо было резать — чего бы это ни стоило. Наша с вами история — это история безжалостной хирургии. Вы видели, как, сброшенные в подвалы Ипатьевского дома, корчились под штыками исполнителей царь Николай Второй и вся семья? А это было не что иное, как удаление гланд. Потому что Держава должна была жить дальше. Гемофильный царь уже не успевал за нею. Сейчас перед нами нечто подобное. Следует вспороть это больное тело изнутри! Распустить всех по домам, опустить занавес. Мы подарим всем их, простите за слово, вожделенную независимость. Мы научим их побеждать на референдумах. Потому что референдум — это идеальный способ манипулировать людьми, оставляя у них иллюзию, как будто они сами решают свою судьбу. Мы научим их любви к Государству. А это означает — к насилию, обману и мздоимству. Мы предоставим им полную свободу загонять себя в пропасть. Вот полная, прошу прощения, независимость для республик. Но при этом кое-что оставим за собой…

— Что будет с Аляской? — завертелся на худом заду «генералиссимус Суворов».

— Мы всегда готовы встать в защиту тамошнего русскоязычного населения, — не моргнув (а может, моргнув) глазом, четко и исчерпывающе ответил Черный Чулок.

— Не сметь забывать про Аляску! — выкрикнул «Суворов».

— Замальчи! Ду, шайсенер мудак! — прикрикнула на «генералиссимуса» немецкоязычная «Екатерина Вторая».

При этом «Ленин» довольно злорадно захихикал, в то время как «Анатолий Иванович» (Анатолий Иванович?) призвал президиум к послушанию.

— Аляска Аляской, — вмешался проницательнейший «Дзержинский», — но только что вы сказали преинтереснейшую фразу: «… кое-что мы оставим за собой». Что тут имеется в виду?

— Будущее, — ответил Черный Чулок. — Оставим за собой не столько разодранное тело, сколько отдельные жизнеспособные органы. Сохраним определенные кабинеты, комитеты, учреждения. Сохраним определенную вертикальность в их отношениях. Смешней всего то, что эти органы (головы, ноги, руки, яйца) вдруг начнут действовать в интересах независимых республик.

— Пгавда? — поинтересовался «Ленин».

— В том-то и дело, что нет, — подтвердил его сомнения рот докладчика. — На самом деле они будут готовить наше будущее. Во главе новоиспеченных, пардон, независимых, правительств возникнут опробованные нами и нами же назначенные исполнители. Хаос порождает хаос. Там, где это невозможно, к власти придут просто ублюдки. Или политические проститутки, Владимир Ильич. Или, наконец, просто ничтожества. Все потонет в серости. В скукотище. Исполинская волна энтропии, разорвавшая Великую Империю, разнесет в щепки и независимые, прошу прощенья, державки. Все это будет выглядеть слишком карикатурно: эти назначенные нами президенты, эти купленные нами парламенты. Эти пограничные конфликты шиитов с суннитами, католиков с кришнаитами, а православных с дзен-буддистами. Эти героические попытки западных банкиров научить сумасшедших свободе. Эти голодные междоусобицы, бунты и забастовки. Эта индустрия церквей и борделей. Великое непотребство указов, конституций и деклараций. И тотальная помойка, нет, множество независимых помоек во главе с несуразными марионетками. Вот наша программа действий. Все чаще и чаще будут оглядываться народы назад. И видеть в своих обманутых видениях Великую Державу — космическую, огненную, широкую, тысячелетнюю. Все хуже и хуже будет выглядеть в сравнении с нею эта, позвольте, независимость. Сама идея чего-то подобного окажется навеки…