Московит. Игра на выживание

Но паршивый норов, как всегда, пер против течения.

И в реальной-то жизни по-другому почему-то не получалось. А уж здесь…

– Насчет «нас» ничего сказать не могу. – Невольно покосившись на небрежно брошенное в пыль, как родительский укор, тело проводника, Денис постарался оскалиться самой паршивой из своих улыбок. – Говорю только за себя. Я – человек. Настоящий. Из кожи, костей и всей погани прочих внутренностей. Здесь оказался по большей части случайно. Нанялся тестировать новейшую разработку в цифровой индустрии, получил неплохой задаток, позволил обвешать себя всякой электроникой и запустить в этот мир. К вашему сведению – несуществующий. Как и вы сами. Эй, вы, там! – Последние слова он выкрикнул, задрав раскрашенное побоями лицо к безоблачному небу. От неожиданности пара человек из окруживших его вояк отпрянули назад, еще двое, включая тупого здоровяка с расквашенным носом, тоже уставились вверх. – Все! Задание провалено! Не могу я серьезно относиться ко всем этим казакам-разбойникам! Боюсь, рожа треснет, когда лыбу давить буду по любому поводу! Вытаскивайте меня отсюда! Финиш! Как там у вас?.. Вне игры! Или… гейм овер!

Над головой, заливисто стрекоча, промчалась пара ласточек. Налетевший со стороны леса ветерок, словно гребнем по непослушным кучерявым вихрам, прошелся по кроне приунывшей над дорогой березы. Где-то в соседнем дворе натужно, как прощающийся со своими детьми самоубийца, скрипнул колодезный журавль. Да собака снова тявкнула в зарослях. В отличие от журавля – вроде как даже с насмешкой.

Других признаков вмешательства высших сил никто что-то подавать не собирался.

– Так он блаженный.

Толстяк смотрел на свою руку, только что мордовавшую плененного московита так, будто искренне осуждал ее действия и даже испытывал по очевидной ее вине некую неловкость.

– Блаженный? – хмыкнул голова отряда. – Где ж ты видел блаженных, которые оружные и в броне ходят?

Денис же думал о другом. Небеса не разверзлись, главное меню не открылось, сворачиваться программа не спешила. Из чего можно было сделать вывод, что вытаскивать его отсюда никто не собирается. Значит, существовала вероятность, что все это предусмотрено сценарием. То есть поляки – или кто там они такие – продолжат пытки. И пусть все происходящее здесь трижды выдумка и происки хитрых алгоритмов, но боль-то при этом он чувствовал вполне себе натуральную.

– Может, нечестивцы так Богу молятся? – предположил не особенно талантливый здоровяк. Встреча с Денисовым шлемом явно не пошла содержимому его черепа на пользу. С другой стороны, он максимально точно подходил на роль стереотипного воина-болвана.

– Да плевать я хотел, как они молятся! – рявкнул главный индюк. – Но если ты мне сейчас не расскажешь, что тут творится, начну лошадьми рвать.

Последняя фраза была брошена Денису в лицо, как перчатка с вызовом. На что он лишь кисло улыбнулся.

«Да и черт с ним».

Может, выход отсюда только через таинство смерти? Прямо как в настоящем мире. А что? Раз уж этот симулятор выдавал такие чудеса натуральности происходящего, то, может, был таковым и во всем остальном? Рисовал, так сказать, абсолютно полную идентичность жизни со всеми ее крайностями и прочими неприятностями. Ну да, наверняка будет чертовски больно. Но если другого выхода нет, что ж… Можно попробовать ускорить процесс.

– Эту тонконогую лошаденку, с которой я скинул хозяина твоего пояса, ты тоже себе присвоил? – вместо ответа процедил он, таращась на щеголя насмешливым взглядом. Хотя набухший синяк над глазом наверняка мешал передать все глубины презрения, которыми он хотел окатить криворожую проекцию сознания какого-то художника. – Ее тоже используешь для разрывания? Или все-таки жалко?

Поляк покраснел и надулся так, что, показалось, его шрам на щеке сейчас лопнет по шву. Он потянул из-за уворованного пояса булаву с явным намерением применить ее вовсе не как символ власти. Дениса это, собственно, устраивало. И быстрее, и безболезненнее. Сердце, чувствуя наступление очень скорой и весьма стрессовой ситуации, забилось сильнее.

Но его панический галоп заглушил топот копыт. Во двор, пригнувшись под двускатной крышей ворот, ворвался верховой воин. Возопил он, пуча глаза, так, будто привез новость исключительно глухим людям:

– Обоз! Едут!

* * *

Видывал он в своей жизни конвои и подлиннее. В голове того, что двигал прямо на него, ехал тонкокостный молодец в долгополом красном одеянии, которое расшито было всякими золочеными узорами так пестро, что, наверное, считалось верхом красоты здешних мод. Взгляд мало отличался от надменного взора польского индюка. Который вместе со всей своей сворой спрятался где-то неподалеку. Денис краем глаза успел отметить, что кто-то из пленивших его вояк затаился за забором, иные скользнули в опустевшие дома. А его самого, как червяка, нарытого для рыбалки, закинули в самую стремнину реки, которая в этом случае вилась пыльной дорогой от верхушки взгорка за околицей.

Два всадника, чьи простые кожаные брони на фоне блеска павлиньего наряда командира выглядели начинкой подтаявших по весне белоснежных сугробов, дружно гикнули, рванули в галоп и понеслись прямо на Дениса. Если учесть, что предстал перед ними в максимально жалком виде – всю сияющую новизной роскошь его воинской справы цифровые поляки поспешили присвоить себе, – то с их точки зрения должен был выглядеть на редкость непонятной угрозой. Сами по себе отсутствие сапог и опухшая рожа, конечно, вряд ли могли навести на кого-то жути. Но то, что все это непотребство решило преградить дорогу важному посольству, выглядело как минимум подозрительно. Поэтому желание конвоиров втоптать жалкое препятствие в пыль можно было признать вполне логичным и разумным.

Денис их понимал и даже не осуждал. Не шелохнувшись, он скучающим взором наблюдал за стремительным приближением распластавшихся в полете над дорогой конских тел. И уже даже заранее сжал кулак, чтобы без обиняков и лишних пауз засветить в нос первому же очкарику, который после его виртуальной смерти и, соответственно, возвращения в реальный мир начнет снимать с него все провода и отключать прочие долбаные приборы.

Но кони промчались мимо. Обдав его с двух сторон резким сквознячком, напитанным кислым запахом лошадиного пота и кожаных доспехов. Оглянувшись им вслед, он проследил, как наездники рванули к дальней околице деревни. Видимо, чтобы проверить эту непонятную ситуацию на предмет возможной засады.

Молодцы, чуть не усмехнулся Денис, догадались. Жаль, искать принялись сразу не там. Развернувшись обратно к любимцу местных модельеров, он увидел, что по обоим сторонам от нарядного типа выросли другие вояки. С раскосыми смуглыми рожами, в длинных плотных халатах, обшитых круглыми, как перевернутые блюдца, бляхами. Оба держали в руках короткие луки с уже наложенными на тетиву стрелами. И зыркали по сторонам с таким подозрительным видом, словно не допускали самой мысли о том, что вынутую из колчана стрелу можно не пускать в ход. Пестрозадый щегол преисполненным максимальной величественности жестом поднял вверх руку. Процессия остановилась. Натужно скрипнув, встала как вкопанная и повозка, следовавшая в пяти-шести лошадиных корпусах позади модника. По обе ее стороны тоже ехали вооруженные люди, как, судя по всему, и позади нее. Итого обоз насчитывал около десятка стражников. Если, конечно, где-то чуть поодаль кавалькаду не догоняло пешее подкрепление.

Деловито оглядевшись по сторонам и не заметив ничего такого, что можно было бы принять за хитро расставленную засаду, бородатая хохлома снова вперил грозно поблескивающие под шапкой с меховой опушкой глаза в сторону выросшего на их пути помятого препятствия. Не углядев, видать, никакой угрозы и здесь, лениво кивнул в сторону Дениса одному из лучников.

Тот, ни секунды не раздумывая, вскинул лук.

– Стойте!

Прозвеневший над притихшим селом, которое будто замерло в ужасе перед угрозой смертоубийства, детский голос был здесь совсем неуместен. Звонкое его чириканье донеслось со стороны повозки. Правда, ребенка тут же попытался вразумить и оградить от намечающегося зрелища кто-то взрослый и, должно быть, более сведущий в намечающихся неблаговидных делах. Глухо стукнула дверца повозки, послышалось приглушенное ею хныкание. С довольно милыми для возникшей ситуации нотками капризности.