Московскии? мажор

Я сел за стол и взял в бокал с горячим кофе. Я никогда не являлся фанатом кофе, и этот черный кислый и горький напиток, был для меня непонятен. Вот пончики - другое дело. Особенно с зеленой глазурью, возможно фисташковый. Я проглатывал один за другим.

– Итак, Веня, - сказал он негромко.

Я вздрогнул от его голоса и чуть не уронил пончик. Увидел изучающий взгляд и отложил пончик обратно.

– Ты учишься в институте, - сказал он.

– Да.

Пончики были такими манящими, и я никак не мог оторвать от них свой взгляд.

– Что изучаешь?

– Искусство.

Похоже, что я его удивил. Он покивал своим мыслям и продолжил изучать мое лицо. Долго он всматривался в мои глаза, снова заставляя мое сердце пропустить удар.

– А ты не похож на отца. Не такой амбициозный.

Я внимательно посмотрел на него. Что он несет? Эдвард достал пачку сигарет и закурил прямо на кухне.

– Знаешь, до встречи с моей сестрой, твой отец был совсем другим.

Я следил за каждой затяжкой.

– Она словно выдавила из него душу. Он стал другим.

Мне было интересно, в какой момент отец изменился? Казалось, что его новая жена появилась еще до того, как умерла мать. Отчасти, у меня всегда было подозрение, что отец виноват в смерти матери. Он начал крутить роман еще при ее жизни, и она догадывалась, что он ей изменяет.

– Моя сестра – настоящая мегера. Она всегда завидовала всем. С ней тяжело, и я тебе искренне сочувствую. Тебе приходится терпеть ее придирки. Но что я хочу тебе сказать… Она по-своему тебя любит. Это выглядит нелепо, но она по-другому не может проявлять свою заботу. Со временем ты поймешь это.

Я видел что-то похожее на отчаяние и обиду в его глазах. Злость. Ярость. У меня никак в голове не складывалось услышанное.

Я отвернулся, чтобы скрыть свое замешательство. Эдвард затронул ту больную струну, которую я пытался запрятать, как можно дальше. Возможно, если бы отец не завел отношения с мачехой, моя мать была бы сейчас жива.

Моя кровь закипает, и я машинально сжимаю кулаки.

– Зачем ты мне это рассказываешь?

Он потушил сигарету. Губы сложились в жесткую линию, а глаза недобро прищурились.

– Потому что ты чувствуешь себя брошенным и никому не нужным, но это не так. У нее никогда не было и не будет детей, а ты – единственное будущее, которое у нее есть. Но она не знает, как с тобой справляться. Ты достался ей уже со сложившимся характером.

Удивительно, почему он защищает сестру, которая постоянно посыпает его грязью? Я замираю, как испуганное животное, не зная, что будет дальше.

– Я прилетел в Россию еще три года назад, но никто об этом не знал. Твой отец уже начал тайно встречаться с моей сестрой. А твоя мать тогда связалась с нехорошими людьми, начала употреблять наркотики. Он не знал, что она творила за его спиной. И он не мог оставить ее. Он, по-своему, любил ее и сильно страдал. Его мучила совесть. А моя сестра… Она не хотела разбивать вашу семью.

– Но она это сделала!
–  не выдержал я.

– Все было не так. Твоя мать… Она была зависимой. Она часто принимала всякую дрянь, а твой отец и моя сестра постоянно вытаскивали ее из этого дерьма. В обычном состоянии твоя мать была прекрасной женщиной. Но только на время. Это и отдалило их, и твой отец потянулся к моей сестре еще больше.

Меня трясло от его слов. Я не понимал, почему все еще тут сижу и выслушиваю весь это бред! Моя мать – наркоманка? А его сестра с моим отцом, словно два супермена, спасали ее от зависимости? Большего идиотизма Эдвард придумать не мог. Я в одно мгновение разочаровался в нем. Этот подонок смеет говорить гадости о той, кого я любил больше всего на свете! Ворошить прошлое и нагло врать мне в лицо.

Этого всего не может быть! Мать всегда выглядела - абсолютно счастливой и здоровой. Значит, где-то тут нестыковка в рассказе Эдварда…

Разговор в машине

Я обхватил лицо руками, чувствуя, как голова идет кругом от рассказанного. А может быть, в его рассказе есть “доля” правды? Я, со своими подростковыми задвигами мог не замечать, что происходило вокруг. По глазам было видно, что Эдвард не врал, но поверить ему - я не мог.

Как я это определил? Не знаю… Обычно, когда он говорил, в его глазах мелькало что-то такое неприятное, презрительное, всего на мгновение, но оно давало понять, что он считает себя выше других. Этот взгляд очень сильно давил на меня, и я даже не всегда осознавал его. Просто, отчего-то чувствуешь себя внезапно, еще большим ничтожеством, чем ты есть на самом деле. Хотя… Куда же еще больше?

Но когда он рассказывал мне про маму, ничего такого в его взгляде, я не заметил. Он говорил серьезно и видно было, что он сам переживает. Его переполняла боль. Черт, он реально верит в то, что говорит!

– Что случилось в тот день?

– Я не знаю, - покачал он головой.

Я отчетливо помню тот проклятый день. Мама была в хорошем настроении и носилась по комнате, как угорелая. Конец августа, стояла теплая погода и она была в легком комбинезоне светло-голубого цвета, под ней - черная футболка. Длинные волосы она собрала в высокий хвост.

Она вышла за порог и больше не вернулась. На месте аварии была лишь груда металла. Ее сбила машина. Она умерла мгновенно, не успев ничего понять.

– Ты не одинок в своем горе, понимаешь? И тебе не нужно винить в ее смерти ни себя, ни мою сестру, ни отца. Так получилось. Ты можешь это принять и жить дальше? – говорил он убедительно, но у меня от этого разговора все внутри переворачивалось.

Зачем он вообще завел эту тему? Я только начал немного успокаиваться. Раньше при воспоминании о матери у меня всегда текли слезы. В последние несколько месяцев я уже сдерживаю себя.

– Почему ты мне все это говоришь сейчас?

– Потому что я чувствовал то же, что и ты. Никому не нужный, одинокий, с диким желанием сдохнуть как можно скорее. Я тоже потерял близкого человека когда-то…

Я смотрю на него и не понимаю почему мне так неудобно. Подношу руки к глазам и чувствую, какие они мокрые. Неужели я плачу? Мне становится жалко себя. Никто нас не любил, а те, кто любил… Их уже нет в живых.

Жалеть себя мне не впервой, но кого-то другого, было в первый раз. Я знал, что я был зациклен на жалости к себе, но прекратить не удавалось. Я одет, обут, сыт, чего многим другим недостает, и все-равно я вечно погружен лишь в собственные проблемы.

В десять лет родители отправили его за границу учиться. В таком осознанном возрасте, когда ребенок уже давно все понимает и видит. Я даже не представляю, как ему жилось с какими-то родственниками в Англии.

– Ладно, мелкий. Хватит о грустном, закругляйся. Доешь, и я отвезу тебя.

Он вышел из кухни. Мой аппетит пропал еще тогда, когда речь зашла о маме, так что сейчас, даже наивкуснейший пончик не полез бы в меня.

Собрав вещи, я ждал его у выхода. Небольшая сумка с одеждой и книгами. Котенок вертелся около ног, понимая, что я ухожу. Своими маленькими зубками он пытался играть с моими шнурками.