Московский апокалипсис
Шрифт:
Всю же войсковую разведку корсиканец доверил полякам. Из тех соображений, что они лучше других знают Россию и больше других её ненавидят.
Начальником разведывательного бюро Главного штаба Великой армии состоит дивизионный генерал Михал Сокольницкий. Тоже человек незаурядный! Ещё в 1794 году на собственные средства сформировал шеститысячный отряд и храбро сражался с нами. Сам Костюшко вручил ему золотое кольцо с надписью “Родина – своему защитнику”. Попал в плен, два года просидел в тюрьме в Санкт-Петербурге. После освобождения уехал во Францию и там занялся шпионством против нашего государства. В 1799 году передал Директории важные сведения о русском экспедиционном корпусе в Италии: состав, организация, характеристики генералов.
Внимание Бонапарта Сокольницкий привлёк, составив секретную записку. Вслушайтесь в её название! “О способах избавления Европы от влияния России, а благодаря этому – от влияния Англии”. Одним зарядом – двух зайцев… Прочитав записку, Бонапарт приблизил к себе генерала, а с началом войны поручил ему разведку в войсках. Кёнигсбергским декретом от 15 июня 1812 года Сокольницкий был прикомандирован к персоне императора. Его должность – одна из самых высокооплачиваемых во всей армии: 12 000 франков месячного жалования! Бюро генерал укомплектовал исключительно поляками. Ещё в его подчинении состоит эскадрон гидов-переводчиков главной императорской квартиры. В нём, помимо тех же поляков, служат и русские из числа отбросов: беглые, переметнувшиеся пленные и просто изменники.
Так вот, люди Сокольницкого знают обо мне. Все их силы брошены сейчас на мою поимку. Попасться же им было бы очень некстати. Я начал одновременно ряд весьма важных операций по введению Бонапарта в заблуждение. Если они пройдут успешно – Великой армии конец. Но кольцо вокруг всё сжимается, я могу не успеть. Помните того поляка в Бутырке?
– Да. Подозрительный был пан.
– Он тоже из бюро Сокольницкого. Вчера этот человек чуть не схватил меня около Спасских казарм. Он был во главе жандармского отряда. Я едва сумел скрыться в развалинах. Кроме того, последние дни одетые по-русски поляки ходят на главных улицах: у них есть мой словесный портрет. Нужны верные люди, телохранители. Такие, как вы двое. Ну, как?
– Я согласен! – тут же сказал Ахлестышев.
– Ну и я с тобой, – пробасил налётчик.
– Очень хорошо. Вы должны только понимать, что берёте на себя дополнительные обязанности и с ними – дополнительные опасности. Например, сейчас вам придётся провожать меня до тайной квартиры на другом конце города. А утром, почти без сна, идти за Пресненскую заставу громить мужицкие обозы. Сил-то хватит?
– Опосля войны отдохнём, – бодро ответил Саша.
– Кстати спросить, Александр…
– Калинович, – подсказал Ахлестышев.
– …Калинович, а ты чего желаешь от власти за свои заслуги? Петру Серафимовичу, понятно, требуется вернуть дворянство. А тебе?
Вардалак только усмехнулся.
– Да ничего мне не надо. А что надо, власть дать не смогёт.
– Что же ты хочешь?
– Саша не приспособлен к мирному труду, – пояснил за друга Ахлестышев. – Он славный человек, но – грабитель. Берёт чужое без спросу, а при сопротивлении может и зашибить. Государство не выдаст же ему за заслуги патент на безнаказанный грабёж?
– Нет, – ошарашенно согласился штабс-капитан. – Я имел в виду что-нибудь законное…
– Бог дал путь, а чёрт дал крюк. Таков Сашин выбор. Законные виды деятельности его не интересуют. Не купцом же ему делаться, право слово?
– Да, – смутился Батырь, – торговый человек из меня не выйдет.
– Как я могу предположить, из господина Батыря получился бы хороший кандидат в команду разведчиков, – заявил Ельчанинов.
– А вот это могём! – уверенно подтвердил вардалак. – Башку там кому свинтить, налететь, погромить – всегда запросто. Обращайтесь!
– Вот! – обрадовался Пётр. – На время войны мы ему занятие нашли. Ведь с изгнанием французов из Москвы баталия с ними не кончится?
– Нет, – коротко и серьёзно ответил Ельчанинов.
– Согласен. Бонапарта можно победить, разве только взяв Париж.
– Это так.
– Пусть же наш Геркулес пока воюет, и именно в команде охотников [51] .
Стоять в карауле или атаковать взводами ему не по характеру. А как кончится война, он и решит, чем заняться. Наказание за прежние грехи с него спишут?51
Охотниками тогда называли разведчиков (которые шли в поиск “по охоте”, а не по приказу).
– Спишут, – так же лаконично пообещал штабс-капитан.
– Что и требуется. Кстати, формально он беглый крепостной. Мой крепостной. И по воцарении мира должен вернуться к помещику, ха-ха! Так что, Батырь тоже заинтересован, чтобы бывший каторжник Ахлестышев снова стал дворянином. Правда, Саня?
– А то!
– Когда я верну права, то первое, что сделаю – дам своему товарищу вольную. Пусть живёт свободным человеком. А дальше как получится. Не исключаю, что Саша опять пойдёт портняжить с дубовой иглой. Тогда всё по новой: он убегает, его ловят. Пока же он солдат, и мы с ним – в вашем подчинении. Когда выступать?
– Прямо сейчас, пока не рассвело.
Ахлестышев доложился Силе Еремеевичу, и трое русских выскользнули в темноту.
– Куда нам? – спросил Саша.
– Моя квартира возле Балканского пруда.
– Славное место, – одобрил налётчик. – Мы туда зимою драться ходим.
– Зачем? – удивился Ельчанинов.
– А на кулачные бои. Как пруд замерзает, народ начинает стенка на стенку сдвигаться. Там вокруг изразцовые фабрики да колокольные заводы. Среди рабочих такие есть корпусные ребята – почти как я!
– Стало быть, те места и их жители тебе знакомы?
– Ага. Где вы поселилися?
– В Грохольском переулке, у литейщика Нефёдова.
– Это который кривой на левый глаз?
– Он самый.
– Хороший парень, духовой. Я ему о прошлую Масленицу зуб выбил.
За такими разговорами телохранители довели разведчика до места. Чтобы не попасться полякам, шли на Балканы в обход, через Миюзские улицы и Самотёку. Когда вернулись в подвал, уже светало. Отчаянов собрал своих бойцов и, как всегда, коротко и чётко расписал каждому его задачу. Главная роль в предстоящей операции отводилась Ахлестышеву. Переодетый польским капралом, он должен был объясниться с французскими постами и провести через них отряд на несколько вёрст за город. Польский мундир надел и Сила Еремеевич. Остальные экипировались, кто во что горазд, как установилось сейчас среди захватчиков. Изменили и наружный вид. Партизаны постарше подстригли себе бороды, а кто по моложе – сбрили их совсем, оставив лишь усы и бакенбарды. В новом обличии “отчаянные” выглядели непривычно. Встав в кружок, они тыкали друг в друга пальцами и покатывались со смеху. Особенно нелепо смотрелся купец Голофтев, впервые в жизни резавший растительность на лице. Он разглядывал себя в осколке зеркала и бранился:
– Срамота-то! Ну как знакомые кто увидят – хошь сквозь землю проваливайся…
Пунцовый веселился больше всех. Он дёргал Батыря за усы и издевался:
– Ну и балаган! Был русский налётчик, а стал немецкий бритый аршин! [52]
– Отставить гогот! – скомандовал унтер-офицер. – Идём серьёзные. Штоб француз не усомнился.
Шесть человек в колонне по два отправились к Пресненской заставе. Завидев жёлтые отвороты на мундирах, москвичи разбегались: поляки уже заимели недобрую славу. Ахлестышев, как и полагалось настоящему шляхтичу, состроил самодовольную физиономию. Встречные французы смотрели равнодушно: партизаны у них подозрений не вызывали.
52
Аршин – купец (жарг.)