Московский апокалипсис

– Ещё раз тут поймаю – будет карачун. Сиди в деревне и жди Кутузова. В Москву чтоб ни ногой!

Шесть “фуражиров” через заставу вернулись в город. В дрожках у них лежали картофель, мука и два молочных поросёнка. Начальник пикета спросил Ахлестышева:

– Что у вас там случилось? Мы слышали стрельбу.

Тот пожал плечами.

– Мы уже ничего не застали. В канаве валяются телеги. А утром их не было! И, когда мы выезжали из Крылатского, навстречу пробежали несколько мужиков, очень напуганные.

– И всё?

– Всё, что мы видели. Кстати, обратите внимание: поляки вернулись не с пустыми руками! Как я и обещал.

– Да, я уже позавидовал. Как вам это удаётся?

– Интендант вручил мне вот такую пачку русских ассигнаций! Фальшивых, разумеется. Эти дураки охотно продают за них всё, что попросишь. Никакого насилия, честная коммерция!

Они посмеялись, Ахлестышев козырнул и повёл отряд домой. Разгрузившись, он отогнал дрожки гусарам. В них лежало немного муки и картофеля; саксонцы были очень признательны.

Когда каторжник возвратился, Сила Еремеевич вручил ему сумку убитого фельдъегеря.

– Читай вслух.

Бумаги, в большинстве, оказалась мало интересными. Проект нового устава Гранд Опера, регламент аптекарского ремесла, месячная сводка уголовных происшествий по Парижу и отчёт о пошиве обмундирования нового образца пошли на растопку печи. Два личных письма Жозефины Наполеону Пётр тоже сначала чуть не сжёг, охраняя интимность супружеских отношений. Но потом передумал. Мало ли чего интересного могла написать жена такому мужу? Полковник Толь разберётся!

Наконец нашлись и важные документы. Депеша посланника в Вене может заинтересовать самого государя – известно, что он лично занимается внешней политикой. Но самое ценное обнаружилось на дне сумки. Это была сводная ведомость всех резервов империи, а также запасов оружия, пороха и военного снаряжения. Когда Пётр с Силой Еремеевичем поняли, что попало к ним в руки, егерь аж вскочил со стула.

– Надо срочно доставить это их благородию! Бери товарища, и ступайте. Пока тихо. Как французы опомнятся – такое начнётся!

И Пётр с Сашей-Батырем второй раз за сутки отправились на Балканский пруд.

Ахлестышев не решился щеголять в польском мундире и опять оделся вольтижёром. Батырь шёл при нём с узлом подмышкой, туда положили остатки пирога и немного сахара. До Грохольского переулка добрались благополучно. По Садовой и Камергерскому валу ходило множество французов, но на внутренних улицах их почти не встречалось. Ахлестышев стукнул в дверь колокольного мастера. Вместо него на крыльцо вышел плечистый угрюмый мужик.

– Чё надо?

Саша шагнул из-за спины друга, взял незнакомца за грудки и занёс в избу. Там обнаружился второй верзила. Увидав гостей, он схватился за топор, но тут из горницы высунулся Ельчанинов и приказал:

– Отставить! Это свои.

Крепыш, доставленный в дом, будто веник, молча ярился, не решаясь возразить Батырю. Штабс-капитан спросил:

– Что-то срочное?

Тут из смежной комнаты вышел третий бородач, невысокого роста, с округлым лицом и жёстким взглядом.

– Пётр Серафимович? Рад, что и вы с нами!

– Простите, не узнаю… – растерялся каторжник.

– Вот и они не узнают! – рассмеялся незнакомец.

– Кто “они”?

– Французы. Я – Фигнер.

– Александр Самойлович! – ахнул Пётр. – Вылитый мужик, даже пахнете кислой овчиной!

– У капитана дар перевоплощения, – согласился с ним Егор Ипполитович. – Он ходит по Москве в нескольких обличьях. При знании пяти языков: английского, французского, немецкого, итальянского и польского, ему удаётся узнать много ценного. Сегодня Александр Самойлович мужик, а завтра будет пьемонтский негоциант.

– А это ваши помощники? – Ахлестышев кивнул на двух крепышей.

– Да. Натуральные крестьяне, не переодетые солдаты. Васька вон из Андроновки. Ни черта не боится! В любой момент готов помереть.

– Мы все можем умереть, – несколько озадаченно ответил Ахлестышев.

– Капитан Фигнер замыслил убить Бонапарта, – пояснил Ельчанинов. – Как вы понимаете, это невозможно. Его всегда охраняют четыре шассёра гвардии и конвой из мамелюков. Смельчак, решившийся на покушение, неминуемо погибнет.

– Зато смерть честолюбца сильно приблизит конец войны, – сказал Фигнер без всякой аффектации. – Вся их сила в нём. Уничтожить Бонапарта – и кончится эпоха французского владычества.

Пётр внимательно всмотрелся в отчаянного человека. Тот стоял спокойный, равнодушный. И было почему-то очевидно, что он не болтает и при случае действительно пожертвует собой…

– Я спорю с Александром Самойловичем, но пока безуспешно, – мягко возразил Ельчанинов. – Он бросает все силы на реализацию своей идеи фикс. В ущерб делам менее масштабным, зато исполнимым. Убить корсиканца нельзя, охрана не даст.

Фигнер снисходительно улыбнулся и не удостоил собеседника ответом.

– Но мы отвлеклись, Пётр Серафимович, – спохватился штабс-капитан. – С чем пожаловали?

– Ваше первое приказание выполнено. Сегодня утром мы разгромили обоз с провиантом, что везли для продажи в Москву корыстные мужики.

– Очень хорошо. Сколько было в обозе?

– Всего три телеги. Мы их поломали, лошадей убили, провиант рассыпали по дороге.

– Мужики, надеюсь, живы?

– Разумеется. Настучали по зубам, сделали внушение и отпустили.

– А надо было зарезать, – с неожиданной злобой сказал внезапно Фигнер.

Ахлестышева покоробило.

– Эко вы легки на расправу… Бей своих, чтобы чужие боялись? Ни у меня, ни у вас нет такого права.

– Идёт война. Потому не до сантиментов. Решается, быть России или нет! Только большой, огромный страх… нет, не страх, а ужас – могут спасти нацию от истребления. Ужас и жестокость. Отсечь больной член, чтобы спасти весь организм! А эти негоцианты наживаются? Иуды! Ни оправдания им, ни пощады.