Московский инквизитор (сборник)

Разочарованные тем, что сцены бурного примирения не увидят, женщины вышли. Лев закрыл за ними дверь и поэтому не слышал, как они, посовещавшись возле лифта, решили ничего пока своим мужьям не говорить, пусть получат от Гурова готовое, а то повадились в чужие семьи нос совать и распоряжаться в них, как у себя дома.

Гуров же, войдя в кухню, застал там плачущую теперь уже от счастья Марию. Она бросилась к нему, прижалась, уцепилась, как утопающий за соломинку, и зарыдала уже в голос, по-бабьи, со всхлипами, шумным хлюпаньем носа и причитаниями. А он ничего не говорил, просто обнял ее и ждал, когда она успокоится. Потом супруга умылась и, устроившись с ногами на диване, прижалась к нему, такому родному, надежному, сильному, и стала потихоньку рассказывать, как плохо ей было без него, иногда она снова принималась плакать, и тогда Гуров, утешая, гладил ее по руке. Он слушал Марию, а сам думал о том, что если уж ты по неосмотрительности завел себе кошку и по глупости избаловал ее до полной невозможности, то нечего злиться, когда она гадит по углам, потому что сам виноват в том, что сделал ее такой. И на улицу ее, не приспособленную к самостоятельной жизни, выбрасывать подло, потому что человек в ответе за каждое прирученное ему существо. Почему его друзья, искренне переживавшие за него, поступили именно так, он прекрасно понимал, но поговорить с ними все-таки надо было. И он, поднявшись, сказал:

— Маша, ты придумай что-нибудь на обед, а я пока по делам съезжу.

Супруга с готовностью кивнула, а Гуров поехал на работу, где был встречен дружным возмущением Стаса и Саши — мол, отлежаться надо было как следует.

— Да обсудить кое-что надо. Пошли к Орлову, — предложил он.

Петр встретил Гурова с не меньшим возмущением из-за досрочного выхода на работу, но Лев объяснил, что заехал ненадолго, а потом вернется домой долечиваться. Тут все поняли, что причина его появления более чем уважительная, и уставились на него. А Гуров, дождавшись, пока все сядут, спросил у расположившегося прямо напротив него Вилкова:

— Саша, почему ты мне не сказал, что Маша забрала свои вещи и ушла из моего дома не по собственной воле, а потому, что ее Петр Николаевич заставил?

— Да, не сказал! — Вилков ответил ему прямым и твердым взглядом. — И мне за это не стыдно! Потому что я, как и Петр Николаевич со Станиславом Васильевичем, хотим, чтобы рядом с вами была другая женщина. Верная, заботливая, преданная, любящая! А не такая, как Мария!

— И это ты говоришь после всего того, что она для тебя сделала? — поинтересовался Лев.

— А она это делала не для меня, а для себя! — отрезал Вилков. — Она все делает только для себя! Она же законченная эгоистка, причем очень недалекая! Она руководствуется только своими сиюминутными желаниями, не заботясь о последствиях, потому что знает, что вы ее из любой беды вытащите! У нее нет ни настоящих подруг, ни настоящих друзей! Это хоть о чем-то вам говорит? Нет ни детей, ни кошки, ни собаки, а тут ей в руки попала такая большая живая игрушка! Вот она и играла со мной, как девочки — в куклы! Думаете, мне в радость было таскаться за ней по всем тусовкам, где она меня всем демонстрировала, как какую-нибудь карманную собачку редкой породы?

Не выдержав, он вскочил с места и продолжал уже, расхаживая по кабинету.

— Ну какая из нее жена? А я знаю, какой должна быть настоящая — такой, как моя мама! Как жены Петра Николаевича и Станислава Васильевича, такой, как ваша мать! Я очень хорошо помню, как мама ночами не спала и плакала, когда папу в Чечню посылали! Как она беспокоилась за него, как за него боялась! А Мария? Она что, не видела, в каком состоянии вы в Москве остались? Она слепая? Вы же на живого человека не были похожи! Я там, в Эмиратах, только что на стену не лез, потому что невыносимо было знать, что вы в беде, а я ничем вам помочь не могу. А она? Веселилась! Жизнью наслаждалась! Всю страну объездила, по всем супермаркетам прошлась! А уж отдохнула на много лет вперед! А когда я о вас заговорил, она беспечно ответила, что Лева во всем разберется сам, и все! — почти выкрикнул Саша. — Больше я с ней о вас даже не пытался говорить, а она сама и не вспоминала! А эти подарки! Я ей говорил, что нельзя их принимать! Что не ей, артистке Строевой, их дарят, а жене полковника Гурова! Что нельзя вас снова подставлять! А она мне на это гневно заявила, что и сама что-то значит, а потом два дня со мной демонстративно не разговаривала! А ведь Лейла мне проболталась, что вы когда-то ее отца просто спасли! Значит, только из-за вас нас там так принимали!

Гуров все это молча слушал, а вот Орлов с Крячко, зная тяжелый характер своего друга, только недоуменно переглядывались и гадали, надолго ли хватит терпения Левы. А Вилков и не думал успокаиваться:

— А здесь? Да любая нормальная жена, узнав, что муж в больнице в тяжелом состоянии, сразу бросится к нему. Ну, пусть к супругу никого не пускают, но с врачами-то поговорить можно! А она? Она вас по больницам искала?

— Она не смогла бы меня найти, — спокойно заметил Лев.

— А она пыталась? — остановившись и уставившись на Гурова, спросил Саша. — Да нормальная жена на ее месте весь город перевернула бы! А потом, когда я сказал ей, что вы уже в санатории, она к вам туда приехала? Не так уж много в Подмосковье кардиологических санаториев, чтобы вас не найти! А уж в нашем ведомственном в первую очередь надо было искать! Она туда хоть позвонила? Нет!

— Она могла просто испугаться угроз Петра Николаевича, — заметил Лев.

— А вот мою маму танки бы не остановили! Как и любую нормальную жену! Такая наплевала бы на все угрозы, но мужа нашла! Потому что любит, потому что жизни без него не мыслит! А Мария вас не любит! Она вами просто пользуется! Вы ей нужны для жизненного комфорта! Это на сцене она Мария Строева, а в жизни без вас — никто и ничто! Обвилась вокруг вас, как плющ вокруг дуба, и живет за ваш счет! Да она!.. Она настоящая свинья под дубом! Сколько раз она вас подставляла! А вы, такой сильный, умный и мужественный человек, которым все мы искренне восхищаемся, ей все прощаете, прощаете и прощаете! И видеть это было для нас больше невыносимо! — Тут Вилков выдохся и уже спокойно сказал: — Ну, вот, можете теперь меня увольнять! Тем более что меня все равно на другую работу приглашают. Можете родственником не считать, хотя я, и раньше зная, что вы мой дядя, в родню и не набивался, вы сами мне это сказали. Только уважать Марию я не могу, а делать вид, что уважаю, не буду — противно!

Он замолчал, а вот Гуров поднялся и пошел к нему. Орлов и Крячко замерли — неужели ударит? Но от того, что сделал Лев, они просто впали в ступор, потому что он обнял племянника, похлопал его по спине и совершенно не свойственным ему мягким голосом сказал:

— Ну, успокойся, сынок! Ты все правильно сказал, но ничего нового мне не открыл — все это я знаю и без тебя, — он тяжко вздохнул. — Я вот смотрел на тебя, слушал и словно свое отражение в зеркале в молодости видел. Я тоже был максималистом, для меня тоже существовали только два цвета: черный и белый, а серого я не признавал. А с годами вот стал кротким! И ты сам со временем станешь к людям помягче. А что касается Марии, то она такая, какая есть, ее уже не переделать! Не хочешь ее уважать, так никто и не заставляет! Можешь с ней и не встречаться, нам с тобой и вдвоем найдется о чем поговорить. Ну, успокоился?

Никак не ожидавший подобной развязки, Саша только растерянно кивнул.

— Вот и хорошо! Пойдем, присядем, — предложил Гуров.

Орлов и Крячко были растеряны не меньше Вилкова, но неоднократно наотмашь битые жизнью пришли в себя быстрее.

— Так, я не понял, это Мария сама к тебе пришла или ты сам ее позвал? — откашлявшись, спросил Петр.

— Ни то, ни другое. Мне ее на дом доставили две верные, преданные, любящие, настоящие жены, — он усмехнулся. — Ваши жены!

— Что?! — в один голос заорали Орлов и Крячко.

— То самое! — кивнул Лев. — Они просто не оставили мне выбора.

— Ну, разговор с ними будет отдельный, — не предвещавшим ничего хорошего тоном заявил Стас.

— Будет! — твердо пообещал помрачневший Орлов.

— Ну, это вы уже сами разбирайтесь, — усмехнулся Лев и повернулся к племяннику: — Так куда тебя приглашают на работу?

— Извините, но я не могу сказать, — виновато, но твердо ответил тот. — Меня вызвали, поговорили, предложили к ним перейти, а я взял время на обдумывание. Собирался с вами посоветоваться, а тут вы простудились, и я решил повременить.

— Ну, значит, спецслужбы, — понял Орлов.

— Ладно, посоветуемся, — пообещал Гуров. — Я к тебе вечером зайду и поговорим.

— Ну а нас вечером другие разговоры ждут, — зловеще сказал Петр.

Гуров вернулся домой, пообедал — у Марии, как ни странно, получилось даже что-то съедобное — и сел читать книгу, а она осторожно спросила:

— Лева, можно мне сюда кое-какие вещи привезти?

— Конечно, привози, — спокойно согласился он.

Мария уехала, но в своей квартире призадумалась, что именно брать, потому что ее насторожило непонятное поведение мужа — видимо, он на нее все еще злился. Но она успокоила себя тем, что так уже было не раз и со временем он отойдет, а пока не стоит рисковать и нужно взять только самое необходимое. Провозилась она довольно долго, так что, когда приехала, мужа дома не было, а на столе в кухне лежала записка: «Я у Саши Вилкова, ужинай без меня». Вот тут Мария взбесилась настолько, что хоть посуду бей! Ну как после всего того, что сделал ей этот негодяй, муж мог к нему пойти? А раз написал, чтобы ужинала без него, значит, там и поест, то есть не ругаться он пошел. Она была настолько зла, что, когда Гуров вернулся, невольно встретила его гневным взглядом, на что он только удивленно вскинул брови: