Московское воскресенье

Она смотрела во все стороны, выискивая темные места, куда можно было бы вывести самолет. Слева огненными пунктирами проносились трассирующие очереди. Потом пули начали задевать плоскости. Немцы старательно прицеливались.

— Правее!.. Еще!.. Ах, черти!

На мгновение Катя замолчала. Воздух словно кипел, и самолет подбрасывало. Были мгновения, когда Катя не понимала, что же такое происходит: летчица ли так волнуется, или самолет уже не подчиняется ей? Но и в эти мгновения она все же успевала поворачиваться во все стороны, отыскивая выход из огня.

Скоро она увидела пламя, ярко освещавшее переправу. На мосту что-то горело.

— Впереди цель. Внимание!

Летчица повела самолет по боевому курсу.

По мосту двигалась колонна машин. Самолет подошел к ней, и, когда центр колонны оказался в прицеле, штурман сбросила бомбы. Летчица развернула самолет на обратный курс.

С еще большей яростью накинулись на них прожекторы. Но летчица, ловко маневрируя, стремилась вывести самолет в темноту. Слушая команду штурмана, Нечаева кидала самолет то вверх, то вниз, уводя его по ломаной линии.

Уже пахнул в лицо теплый ветер степи, и девушки с облегчением вздохнули.

— Здорово напугалась? — спросила летчица.

— Не успела, — искренне созналась Катя.

«Это мне нравится, — подумала Нечаева. — Такой штурман мне по душе. Такому штурману можно спокойно отдать себя «на сбережение».

Глава десятая

Кроме боевых задач у штурмана, как и у всякого бойца, есть множество мелких, но важных дел. И вот утром, после вылетов, когда все отправились спать, Катя побежала к знакомой шахтерке постирать воротнички.

Белые домики шахтерского поселка по самые трубы утопали в садах. Зеленая стена садов отгораживала их от черной дороги, змейкой сползавшей от шахт. По долине пробегал красный ручей откачанной из шахт воды.

Но возле шахт было тихо. Даже ручей не бурлил, словно иссякла красная кровь земли. Не видно было и шахтерок возле копров, на которых висели плакаты и призывы к женщинам помогать мужьям бить врага.

Смутная тревога охватила Катю. Она быстро зашагала к белому домику, в котором уже не раз бывала у шахтерки, играла с ее детьми, пила чай, разговаривала о жизни. Катя любила поговорить с женщинами, которые умели зарабатывать хлеб.

Привычно распахнув дверь, Катя в изумлении остановилась на пороге: все в доме было перевернуто, разбросано; трое испуганных детей сидели на краю стола и торопливо ели из одной чашки. Не успела Катя разобраться, что тут произошло, как вошла хозяйка. Бледная, словно больная, она несколько секунд приглядывалась к Кате, затем ахнула и запричитала:

— Голубушка солдатик! Вот какие дела-то! Немец-то уж Миус перешел! — Голос ее задрожал, слезы наполнили глаза. — А вы говорили, что они дальше ни шагу не ступят. А вот идут. Сюда идут. Плохо, значит, вы защищали нас! — Всхлипнув, она опустилась на скамью. — Сегодня нас рассчитали. Говорят, шахты водой зальют, чтоб немцу не достались.

Все эти дни Катя утешала шахтерку. Она не лгала ей, она говорила только то, во что сама верила, говорила, что враг дальше не пройдет. И вот сейчас она не знала, что ответить этой плачущей женщине.

Но женщина и не ждала ответа, она махнула рукой с таким отчаянием, словно поняла, почему молчит Катя.

— Неужели на шахтах совсем прекратили работу? — спросила Катя, сознавая, что говорит не то и спрашивает только для того, чтобы нарушить тягостное молчание.

Но шахтерка вместо ответа лишь покачала головой и крикнула ребятам:

— Ешьте скорее! Куда теперь с вами денусь?! Дети перестали есть. Стало так тихо, что Катя услышала их испуганное дыхание. А шахтерка сидела, опустив голову, безвольно уронив на колени сильные руки, которые умели держать отбойный молоток с такой сноровкой, словно это была скалка. И вот у этих рук отняли работу. Они сразу ослабли, как слабеет воздушный провод перфоратора, когда прекращается подача воздуха. А где нет воздуха — нет работы, нет и жизни.

— Значит, вы уходите? — тихо спросила Катя. Впервые ей пришлось увидеть тех, кто вынужден испытать всю тяжесть отступления.

— Уходим, — сказала шахтерка, — уходим бог знает куда. Кто для нас хлеб и крышу припас? Куда идти с такой оравой? Чи ребят, чи узлы в руки брать? Ума не приложу!

— Я сбегаю в райком, узнаю, — сказала Катя и направилась к двери, но вдруг остановилась и нерешительно добавила: — Вы пока соберите необходимое…

Она побежала к калитке, расталкивая кусты, и вдруг остановилась: «В райком?.. А если там скажут: «Какое отступление? Что вы панику наводите!..» Нет, нельзя бежать. Надо прийти спокойно, ни о чем не спрашивая, понаблюдать — и тогда станет ясно, что делать дальше».

Поправив пилотку и подтянув ремень, она вышла за калитку и увидела на дороге обоз. Шахтеры уходили. Подслеповатые лошади, черные от угольной пыли, медленно тащились по улице.

Катя побежала обратно в дом и стала помогать шахтерке одевать детей.

С первого же воза закричали:

— Анна, давай ребят, тут им оставили место!..

Лошади остановились, и Катя начала подсаживать детей, подавать узлы.

Шахтерка стояла и оглядывалась. Вокруг были люди, с которыми она прошла всю жизнь. И ей не так уж страшен становился неведомый путь. Она уходила не одна, а всем миром.

— Что ж, до свидания, голубушка солдатик, бог даст, еще и увидимся. Не сердись, если вгорячах и обидела. Не твоя вина, что нам приходится уходить. Спасибо тебе за помощь.

— Не горюй, мать, — перебил ее старый шахтер, сидевший за кучера на возу, — нам уходить не страшно, земля везде своя. Вот немцу уходить потруднее будет. Как он свои пуховые перины потащит?.. Помню я, как наши горнозаводчики драпали: несет, несет чемодан, да и кинет, сто шагов пробежит — да другой оставит; к железной дороге голяком дошли. Сноровки на тяжелую работу у богатых нету…

Воз заскрипел и пошел. Седые тучи пыли поднялись и заслонили даль, куда скрылись обозы и люди.

Катя прислонилась к дереву и смотрела на дорогу. Дети скоро запросят есть. Шахтерка набьет мозоли на ногах и станет седой от пыли…

— Катюша, дорогая, — обняла ее подбежавшая Надя. — Понимаешь, как все это глупо и по-бабски вышло! Мы вроде с тобой поссорились. Не может быть в нашем полку ссор, не может! Прости меня и давай летать вместе.

Катя не сразу и поняла, о чем говорит Надя. Угрюмо посмотрев на нее, она твердо сказала: