Московское воскресенье
Шрифт:
— Нет. Я буду летать с Дашей. Буду учиться очень точно уничтожать врага.
В ту же ночь полк получил задачу бомбить колонны автомашин и переправы.
На штурманских картах передний край обороны был изображен зигзагообразной линией, клинья немецкого фронта уже подходили к Ростову.
Маршанцева ставила боевую задачу и смотрела на летчиц строгим взглядом, стараясь внушить им, что они должны понимать не только то, что она говорит, но и то, о чем думает.
— Задача ваша простая: не давать немцам скапливаться на переднем крае. Бомбить окопы, артиллерийские позиции. Работать четко,
Самолеты поднимались в небо с интервалом в пять минут. Теплые струи воздуха доносили запахи горелой земли и железа, и, если бы не было ракет, трассирующих лент и вспышек орудийного огня, летчицы все равно знали бы, что они подлетают к передовой линии.
Катя следила только за целью, забыв о зенитном огне, о возможной атаке.
Со второго рейса уже труднее стало подходить к цели. Немцы встречали самолеты шквальным огнем. Надо было действовать осторожно и внимательно, отбомбившись, уходить в темноту, прятаться в дымные тучи, потом снова заходить — и уже с запада, откуда их не могли ждать.
На третьем рейсе огонь стал еще яростнее. Видно было, что немцы подтягивают новые и новые силы. Раза три Кате пришлось свернуть с курса, чтобы найти новый подход.
Обстрел продолжался и тогда, когда, по их расчету, под ними уже должны были находиться свои.
— Бросай красную ракету! Что они там, ослепли?! — крикнула летчица, измученная преследованием.
Катя стала давать сигналы наземным частям, предупреждая, что летит свой самолет, но обстрел не прекращался. И она поняла, что враг продвинулся еще на несколько километров.
На земле шел бой. В пламени видны были танки, идущие к аэродрому.
Самолет развернулся влево от танковой колонны и пошел на аэродром. Катю поразило, что посадочные огни были очень скупы. Чтобы не привлечь внимания немцев, Даша убрала газ, и самолет мягко спланировал.
Но едва он коснулся земли, к ним подбежала штурман эскадрильи Галина Руденко. Лицо ее было такое бледное, что светилось в темноте. Порывисто дыша, она сказала:
— Наши перебазировались. Летите за нами…
Через несколько минут два последних самолета снялись с аэродрома.
Глава одиннадцатая
В густом саду на окраине станицы было душно от пыли. Дорога на Ставрополь проходила невдалеке, и вся пыль войны оседала на этот сад. Сквозь серую завесу тускло просвечивала спелая черешня, но до нее никто не дотрагивался.
К пяти часам летчицу Нечаеву и штурмана Румянцеву вызвали в штаб, и они приготовились получить новое задание. Явились минута в минуту, но их попросили обождать: в штабе заканчивалось срочное совещание командиров.
Нечаева присела на ступеньки крыльца и вертела в руках веточку мальвы.
Румянцева нетерпеливо ходила по дорожке от крыльца до калитки.
— Катя, посмотри, до чего тонко сделаны эти цветки. Снаружи — пунцовые, а внутри — белые лучики, словно кисточкой нарисованы. Такая вот мелочь, а какое мастерство!
— Вот уж именно мелочь! — буркнула Катя. — Не понимаю, как ты можешь говорить сейчас
об этом. А меня вот что волнует: долго ли еще нам ждать?Даша спокойно ответила:
— На войне все время уходит на ожидания да выжидания. Не тот командир хорош, который с бухты-барахты на смерть пошлет, а тот, который семь раз примерит, а уж потом отрежет. А когда меряют, не торопятся.
— Должно быть, ночь будет серьезная, — вслух подумала Катя.
— Теперь все ночи серьезные.
— Заметила, какое лицо было у командира?
Даша пожала плечами и неохотно проговорила:
— У нашего командира на лице ничего не заметишь. Она у нас молодец, выдержка железная, не то что у других…
— У кого «у других»? — насторожилась Катя.
— Ну, указывать не буду, — с хитринкой улыбнулась Даша.
— Ага! Понимаю! И приму к сведению…
Из дома напротив вышла старушка, подошла к ним. У нее было загорелое морщинистое лицо, глаза мутные, как вода Дона.
— Скоро у них совещание кончится? — спросила она, тревожно заглядывая в окна. — Жду Варвару Федоровну обедать, а ее все нет. Блины остыли. — Остановившись перед летчицами, она посмотрела на них, потом вздохнула и сказала: — Может быть, вы свободны?.. Может, пойдете поедите? Не пропадать же добру. Намесила, напекла, а ей и поесть некогда.
Голос ее звучал так грустно, что нельзя было отказаться.
— Спасибо, — сказала Катя. — Мы, пожалуй, зайдем. В окно увидим, когда кончится совещание.
Даша кивнула, и они пошли за старушкой.
Хозяйка проворно вынула из печки горшок и опрокинула на тарелку горку блинов. Кисловатый запах сразу напомнил Кате о доме. Морщинистое лицо старушки было похоже на материнское. Как будто они у мамы дома побывали.
— Это с собой в небо захватите, — давала хозяйка блины перед уходом. — Чай, не ангелы, полетаете-полетаете — и есть захотите.
Девушки пятились к двери:
— В небе есть некогда. Лучше спрячьте, а мы после полетов забежим.
— После полетов? — старушка сразу осеклась, на глаза навернулись слезы. «Вернетесь ли?» — подумала она, но вслух произнести не посмела.
С улицы донесся голос дежурной по части:
— Нечаева! К командиру!
Обняв старушку, Катя подумала: «И плечи такие же, как у мамы, и такая же согнутая спина, щека такая же мягкая, и глаза чуть что — и в слезах, и нельзя смотреть на них, нельзя… Ты не девочка, ты солдат, и тебя зовут».
Катя вырвалась и ушла, не оглядываясь.
— Как только начнутся дожди, — сказала она Даше, — попросим у командира разрешения перебраться к этой мамаше. Тут и помыться и просохнуть можно, а это нужно солдату.
— Солдату надо только одно, — сухо перебила Нечаева, — фронт удержать!
— Удержим, — ответила Катя и погрозила кому-то кулаком.
Зайдя в штаб, Катя услышала разговор Маршанцевой с комиссаром:
— Положение тяжелое, вал катится дальше. Пехота первого эшелона смята, артиллерийские полки раздавлены. Остатки стрелковой части откатились на восток.
Катя видела ночью в степи этот железный поток. Силу этого потока она уже знала.
Самолеты летели навстречу этой железной лавине, бомбили, а пламя с земли показывало им, что они работали удачно.