Москва 1979

Папки с делами быстро пухли, набирали вес. Вскоре стало казаться, что в этом бумажном море просто нет берегов и, если уж в него погрузился, дна не нащупаешь, не спасешься, – обязательно утонешь. Но к концу недели волна схлынула, на листе бумаги появилась тощая колонка цифр, – сухой остаток поисков, черновой работы и ночных бдений. Все оказалось не так страшно, как казалось в самом начале, еще в прошлую пятницу. Да, в проекте 941 задействованы более тысячи научных учреждений, заводов, конструкторских бюро, разбросанных на пространстве всего Советского Союза, – но только в шести организациях, включая Министерство обороны СССР, хранятся чертежи всей лодки, в остальных – чертежи некоторых отдельных агрегатов, узлов и деталей, систем вооружения, силовых установок, двух атомных реакторов и паровых турбин.

Допуск к чертежам имеет очень узкий круг ведущих специалистов, которые живут и работают под опекой контрразведчиков, доглядом штатных стукачей и партийных активистов. Возможность копировать чертежи или сфотографировать их на рабочем месте практически исключена, – даже у первых лиц этого проекта, генеральных конструкторов и ведущих инженеров. Однако чертежи все-таки были сфотографированы и оказались в Москве у неизвестного иностранца. На заводе изготовителе лодки "Севмаш" в Северодвинске Архангельской области, ЦКБ "Рубин" в Ленинграде, где лодку проектировали, а также КБ "Машиностроение" в городе Миассе Челябинской области, где создавали ракеты морского базирования, местные оперативники составили списки сотрудников, которые могли, – хотя бы теоретически, при благоприятных обстоятельствах, – сделать такие фотографии.

На учет взяли также членов семей, родственников и близких друзей и знакомых, которые, – опять же рассуждая теоретически, – могли помочь доставить негативы в Москву или сами их привезли, а затем передали иностранцу. Общий список довольно длинный – без малого две сотни человек. К началу второй недели поисков, все они прошли предварительную проверку. Две трети этих людей за последние полтора года не выезжали из своих родных городов, а если и выезжали, например, в отпуск, в ведомственный дом отдыха в Краснодарском крае или санаторий в Крыму, – там круглосуточно были под присмотром, а то и под охраной оперативников КГБ.

С прошлой зимы в Москве гостили или приезжали по делу шестеро административных работников или инженеров, а также два десятка их родственников и друзей. По списку прошлись крупным и мелким гребнем, кто-то отсеялся, но на карандаш все-таки взяли семь человек, проживающих в Северодвинские, Миасе и Ленинграде. С ними придется повозиться местным чекистам. В Москве чертежи лодки в полном объеме были доступны всего для четырех высших руководителей министерства обороны, еще для шести гражданских чиновников, включая министра тяжелого машиностроения СССР, а также одного члена ЦК КПСС, кандидата в члены Политбюро ЦК.

Через военную контрразведку выяснили, что никто из высоких чиновников Министерства обороны в специальную часть, где хранились чертежи, за последние три месяца не обращался, – отпало сразу четверо военных, это сузило круг поисков. Министру тяжелой промышленности чертежи приносили из секретной части министерства – и всего один раз. Министр знакомился с чертежами в присутствии двух офицеров контрразведчиков, взять бумаги домой у него не было права, да и возможности. Поэтому министра сразу можно вычеркнуть из списка. Оставался член ЦК КПСС Вадим Егорович Шубин.

Сделав это заключение, Гончар почувствовал азарт охотника, который поднимался откуда-то из глубины души, заставляя испытывать непривычное волнение. Гончар отодвинул на край стола бумаги и карандаш, заложил руки за голову. Стас Лыков сидел за столом у окна и вместо свежих донесений, поступивших из Ленинграда, украдкой читал смешной газетный фельетон.

– Можно я оторву тебя от работы на минутку?

– Конечно, – Лыков смутился, словно девушка, чуть не покраснел, торопливо спрятал газету в ящике стола.

– Ну, вот, Стас, похоже, наше расследование с самого начала поднимается на высокий уровень. Самый высокий. Министра тяжелой промышленности и даже военных из Министерства обороны – по боку. Они физически не имели возможности сделать фотографии лодки. И не выносили документы за порог своих министерств. Права не имели. Так-то… Точность информации гарантирует военная контрразведка. Но попала в поле зрения шишка поважнее, – член ЦК КПСС кандидат в члены Политбюро Вадим Егорович Шубин.

Гончар сделал драматическую паузу и сказал, что этот человек занимает высокое положение в партийной иерархии, имеет самые широкие права и полномочия, ни перед кем не отчитывался. Разве что перед Брежневым и господом Богом. Репутация Шубина почти безупречна. Персона такого уровня может запросто, без разрешения офицеров особого отдела, которых он в упор не видит, положить папку с документами и чертежами в портфель и уехать домой или на дачу. С одной стороны, подобраться к Шубину, выяснить детали его жизни и быта, – задача непростая, деликатная.

Если Вадим Егорович только заподозрит, что его проверяют по поводу утечки информации особой секретности, – разразится страшный вселенский скандал. Шубин на короткой ноге с Брежневым, ему ничего не стоит нажаловаться Леониду Ильичу, – и тогда пощады не жди. Брежнев снимет трубку правительственного телефона, свяжется с Андроповым, – и полетят головы. Как всегда, больше всех достанется исполнителям, маленьким людям, которые брали под козырек и выполняли приказы. Надо понимать всю деликатность ситуации и действовать с особой осторожностью. Обвинить в чем-то Шубина можно только в одном случае: если на руках твердые неоспоримые доказательства, – и никак иначе.

Если посмотреть с другой стороны, высокое общественное положение человека облегчает задачу. Охраной партийных лидеров занимается девятое управление КГБ, его сотрудники знают о Шубине и его родственниках все. Даже то, чего сам Шубин о себе не знает. С какой он ноги встает, часто ли улыбается, что ел на обед год назад и так далее. Вся эта информация уже затребована из "девятки" и ляжет на этот стол, может быть, уже сегодня.

Глава 7

Борис побежал дальше, за ним дружинники. Дорожка спускалась к берегу у воды на узкой песчаной полоске лежит человек. Борис остановился, присел на корточки. Человек громко застонал. Это был молодой парень с вьющимися волосами, одетый в черную матерчатую куртку и желтую майку. Он беспокойно заворочался, перевернулся на спину, зажимая ладонями рану на животе. Слава Богу, это не пуля. Разрез продольный, лезвие полоснуло сверху вниз, наискосок, неглубоко.

Борис оглянулся назад. Отсюда с открытого места видно далеко. Человек в белой рубашке оглянулся по сторонам, вихрем сорвался с места и пропал из вида.

– Перевяжи его, – приказал Борис Агафонову. – Я сейчас…

Он вскочил и пробежал по асфальтовой дорожке до того места, где она сходилась с аллеей. Здесь света немного, но фонари все-таки попадаются. Никого не видно. Борис побежал быстрее, вспомнил, что у парня в белой рубашке дыхание так себе, значит, он не успел далеко уйти. Если он не местный, с аллеи не свернет, – так легко заблудиться. И словно в ответ на эти мысли впереди мелькнуло что-то светлое.

Человек бежал со всех ног, нерасчетливо, быстро израсходовал силы и сбавил скорость. Борис легко сократил расстояние до десяти метров. Человек понял, что теперь не уйдет, на бегу выхватил нож, остановился и обернулся так резко, что Борис едва не налетел на клинок. Это был самодельный нож со стальным лезвием с двойной заточкой. Человек чуть согнул спину, выставил вперед голову, он держал нож прямым хватом, готовясь сделать выпад. Борис отступил на пару шагов, расставил руки и сжал кулаки.