Москва 2066. Сектор

– А у нас они висят бесплатно, – сказал Чагин.

– Вы шутите? – Наташа почему-то оглянулась и продолжила заговорщическим шепотом: – Этого не может быть.

– Может.

– Но ведь это премиально!

Когда вышли с пакетами из «Клитора», Наташа взяла Чагина под руку и заговорила, старательно понижая голос, хотя в этом и не было никакой нужды: на улице стоял такой шум, так ревела музыка и реклама, что и громкой речи было не разобрать в двух шагах.

– Вы знаете, я не всегда говорю то, что думаю. Мы сегодня в гостиной обсуждали «Прыгающего человека», и я сказала, что деградировавшие массы и все такое… Это вам не понравилось. Но что вы хотели, чтобы я говорила в присутствии Рыковой? У нас тут все очень непросто…

Вечером, условившись наутро с Наташей, Чагин бродил по этажам, привыкал к дому. Пытался понять, кто здесь жил раньше. Задавал себе вопрос: от чего могли остаться на стенах едва заметные, прямоугольные пятна, несколько более яркие, чем краска или обои вокруг? Если это были картины, то почему их сняли?

Чагин был уверен, что дом понравится Вике, ровно в той же степени, в какой был уверен, что и на несколько дней сюда нельзя привозить сына. Что делать? Вероятно, Вика тоже думала в свое время, что ее будущему ребенку лучше было бы не иметь в папах убийцу и изменника. Однако не уступила сомнениям и не бросила Никиту.

Каждый раз, когда взгляд Чагина останавливался на телефоне, а телефонные аппараты были почти в каждом помещении, он едва удерживался, чтобы не схватить трубку и не набрать номер, который дал ему священник Лебедев. Хотелось дать какой-нибудь сигнал наверх, словно с подводной лодки, удостовериться, что там, за Главной Просекой, идет все та же простая, медленно расцветающая жизнь. Никите казалось, что он провел в Секторе не десять-двенадцать часов, а долгие-долгие дни, за которые все что угодно могло произойти там, дома, с женой и сыном, и с тишиной на улицах, и с цветами в волосах женщин, и с саженцами белого инжира, и даже с выставкой чищеной обуви на стеклянных полках, которую устроил в подъезде сосед Витя.

Мысли мешались. Что за церкви у дерганых? (Он увидел на улицах еще две-три с такими же фигурками девушки с распущенными волосами.) Кому они поклоняются? Что в футлярах охранников? Всем известно, что огнестрельного оружия нет. Тогда что там? Какой катастрофой пугают Тихий мир Рыкова и полковник?

Никита знал, что существует какой-то пакт, который защищает Тихий мир от насилия со стороны дерганых. В первое время было много случаев грабежей, изнасилований и убийств, но спустя приблизительно год жизнь стала абсолютно безопасной. И Чагин, как и все, не задумывался почему, это казалось ему столь же очевидным и в то же время необъяснимым, как и невероятная скорость, с которой в Тульской губернии поднялись и стали плодоносить кофейные деревья. Но, может быть, существуют какие-то договоренности? Человеческий фактор? Тогда безопасность и мир могут оказаться неустойчивыми, как неустойчив дерганый человек.

Каждый раз, когда мысли его, описав круг, приближались к этой точке, Чагин слышал голос Леши: «Папа, не надо туда ехать. Там плохо», и с шумом переворачивался на постели. В конце концов он не выдержал, протянул в темноте руку и поднял трубку телефона, стоявшего у изголовья. В трубке раздался странный полузабытый звук, словно скрипел, загружаясь, компьютер. Через полминуты потрескивание закончилось удовлетворенными колокольчиками, как бы извещающими, что компьютер загружен, и спустя мгновение в трубке раздался недовольный бас старухи Нелли Семеновны. «Чего тебе? – спросила Неля. – «Время, знаешь, сколько?» «Извините», – сказал Никита и положил трубку, думая, что попытка была в любом случае глупой, – наверняка телефон прослушивается.

Когда Чагин начал все-таки засыпать, за окном вдруг раздался шум, крики, музыка и пение. «Мяу-ши! Мяу-ши!» – горланили пьяные голоса. Никита встал и вышел на балкон. Ночь была кромешной, экономящий электричество Сектор был погружен во тьму. По аллее от главных ворот в сторону отдаленных особняков двигалась небывалая кавалькада, освещаемая факелами. Человек двадцать велорикш тянули за собой нечто вроде большой кареты с открытым помостом перед ней. На помосте стоял человек в блестевшей в свете факелов норковой шубе до пят, и несколько особей, вероятно, женского пола, прыгали на него с визгом и пытались повалить. Пение доносилось из кареты. «Стоп, б…! – заорала вдруг одна из прыгавших на норковую шубу. – Давайте Катьку-мегавспышку!» Голоса громко поспорили и через несколько секунд затянули: «Я при-и-нцесса! Тебя раз-де-ла. И ат пра-цесса я при…ела!»

В некотором тумане входил невыспавшийся Чагин в здание Трубы-Белого дома. В большом фойе было много народу и стоял густой тяжелый запах табачного дыма, духов, дезодорантов, освежителей воздуха, лака для волос. Женщины и здесь, в правительственном здании, были в прямых, балахонистых платьях и с подчеркнутой грудью, многие с тщательно накрашенными синяками на коленях. В основном они были некрасивы, во всяком случае таких, как Наташа, Чагин не заметил. Мужчины ходили с расстегнутыми ширинками, из которых с продуманной элегантностью высовывались уголки рубашек; каждый второй носил в ушах разноцветные пластиковые серьги. Некоторую структуру разноцветной толпе придавали люди в форме и многочисленные серые пиджаки с розовыми рубашками.

Бур провел Чагина в лифт. У лифта стояла очередь, которая словно по команде поднесла левые руки к уху и пропустила полковника вперед. Когда Чагин и полковник вошли, за ними не последовал никто.

В пустом лифте Виталий посмотрел на себя в зеркало и попытался пригладить неровности седого ежика.

– Ну что, Никита, не надумал жене письмо писать? – спросил он. – Через полчаса экспедитор выезжает за продуктами, может завезти.

– Да как-то рановато, – ответил Чагин. – Я еще не обжился.

– Да? А мне показалось, что ты уже вошел в роль домовладельца. Без стука к тебе уже не войдешь. Так что, не пора писать?

Чагин подумал, что его подталкивают перевезти семью в Сектор, чтобы задержать тут надолго или навсегда. Но зачем? Ему слабо верилось, что он может так уж радикально помочь дерганым в их бредовых разработках.

– А что вы на меня так жмете? – Язык как-то сам собой соскочил на «вы». – Боитесь, что мне в вашем офисе не понравится, и я передумаю?

– Во-первых, передумывать поздно. Здесь, дружище, не детский сад. А во-вторых… Знаешь, мне эти ваши закидоны вот уже где… Я, дружище, думаю о России и о будущем. Это вы тут каждый думаете только о себе и о своей семье.

«Каждый? Тут? Думаете? И Елена Сергеевна? А кто еще?» – подумал Чагин.

– Ну, в общем, пока нет, – ответил он. – Еще не готов.

В этот момент двери лифта открылись, и Никита прочел надпись на стеклянной перегородке: «Прыгающий человек».

Они вошли в большой зал, устроенный по принципу офисов в крупных американских корпорациях. Сотни две человек сидели за низенькими перегородками, стучали на машинках, говорили по телефону, щелкали какими-то странными приборчиками, смеялись, скандалили и слушали музыку по радио. В дальнем конце зала виднелась глухая стена с тремя дверями, на которых блестели золотистые таблички, казавшиеся на таком расстоянии крошечными.

Появилась Наташа с непроницаемым лицом, и полковник передал Чагина с рук на руки.

– Дерзай! – сказал Виталий, тяжелым взглядом сузившихся зрачков провел по шумному залу, поманил пальцем двоих в серых пиджаках и в их сопровождении вышел.

Чагин облегченно вздохнул.

– Ну что, – сказал он Наташе, – показывайте своего прыгающего человека!

Наташа многозначительно улыбнулась и приложила палец к губам, как бы намекая на вчерашний доверительный разговор.

– Идемте! – повела она его в сторону дверей с табличками. – Кто из работников чем занимается, расскажем потом. А сейчас начнем с самого главного – с нашей программы и с образцов продукции. И познакомлю вас с нашим главным теоретиком.